Москва. Квартирная симфония - Оксана Евгеньевна Даровская

– Если не ты, то кто-нибудь другой, – сказал он, – или будешь страдать по посторонней Верочке, или подумаешь о себе с нашим ребенком. Наркотики, в конце концов, ее выбор.

– Ну я же получаюсь соучастница?

– Не смеши мою феодосийскую бабушку. Ты не отвечаешь за бандитский бардак в стране. К тому же сама говорила, что эта горлопанка Нина Васильевна спит и видит себя в отдельной квартире на «Пражской». Откажешь ей, она тебя выследит и собственноручно задушит.

Из уст моего мужа звучала циничная, но здравая логика. Сутки я промучилась в сомнениях и поисках оправданий – и выбрала себя с ребенком, мирное счастье на «Пражской» для Нины Васильевны и проживание Никиты рядом с возлюбленной Любой. Но, видимо, поступок мой оправдания не имел, ибо жизнь недолго думая отомстила мне за наркоманку Верочку.

Оставшиеся от сделки копейки были пущены на косметический ремонт. Пока он шел, мы с дочкой перекантовывались у моей мамы.

В один из дней я поехала прописывать нас с дочкой по новому месту жительства. Зоркая бывалая паспортистка, приняв от меня заявление и паспорт, сверив мое лицо с фотографией, со вздохом сказала: «В “Воронью слободку” ты, девка, встряла. Тут же портовый дом. Западный речной порт. Их всех, работничков порта, на барже из глухомани привезли, скопом сгрузили и скопом же заселили. Жалко мне тебя, нахлебаешься ты с местным контингентиком».

Реплику паспортистки я оценила неоднократно. В первый раз – когда квартиру незамедлительно обворовали. Не сомневаюсь, кто-то из местных забулдыг. Основной ремонт в квартире был сделан, оставался последний штрих – отциклевать и покрыть лаком пол. Я ждала звонка мастеров-паркетчиков, они на днях заканчивали работу на другом объекте. Паркетчики были ребятами надежными, с хорошими рекомендациями от знакомых, обещали собственноручно справиться с переносом немногочисленной мебели из комнаты в комнату и уложиться в два рабочих дня. Первый день – циклевка, второй – лакировка; правда, им придется заночевать на кухне для ускорения процесса. Лак, сказали они, схватится быстро, через день можно будет по нему ходить. Через два дня я приняла работу, расплатилась с паркетчиками, они, собрав свой громоздкий инструментарий, благополучно отчалили, а в квартире остался ядреный запах лака. В такой обстановке немудрено было угореть. Распахнув в квартире все форточки, я уехала к маме. Еще пару ночей мы с дочкой оставались у нее. В это время кража и состоялась.

Когда я открыла дверь в квартиру, в глаза бросились хаотичные следы гигантских ботинок, опорочивших свежий лакированный пол. По спине моей пробежал озноб. Более подробная ревизия показала: открытыми форточками не воспользовались. Влезли на балкон по проходившей рядом водосточной трубе, ломиком вскрыли хлипкую балконную дверь, распотрошили коробку с надписью «постельное белье», вынули пододеяльник, спустили в нем с балкона маленький телевизор «Сони» (за время ремонта он успел призывно подмигнуть пьянчугам из окна кухни), прихватили из ванной пару махровых полотенец и початый шампунь. Невелик был их улов. Но осадочек у меня остался приличный. После чего я твердо решила установить балконные решетки. Двое сварщиков паяли металлические конструкции под улюлюканье местного контингента: «О-о, бога-ачка!»

Следующим подтверждением слов паспортистки явилась сплоченная стая престарелых Салтычих, регулярно дежурящих на лавке у подъезда. Стоило мне выйти из подъезда, позвоночник мой прожигался их взглядами, и в спину неслось: «О-о, пошла, пошла задницей вилять, прошмандовка. Небось шастают к ней по ночам, ребенка-то своего не стыдно, любовничков, поди, меняет как трусы…»

За что? Почему? Вместе с тем к здешним алкашам-дебоширам, гоняющим с матюгами своих жен с малыми детьми по ближнему околотку, Салтычихи проявляли устойчивую сердобольность.

Но и этим пророчество паспортистки не ограничилось. Нарисовался третий акт, неоднократно повторявшийся на бис.

У дочки уже была приходящая няня, я в поте лица расселяла страждущих, приобрела, подобно Игорю, первые б/у «Жигули»; и в мою скромно припаркованную под окнами белую «семерочку» летели сырые яйца. Происходило сие преимущественно под покровом темноты. Иногда сквозь сон я слышала характерные звуки шмяканья яиц о твердую поверхность. По утрам обнаруживала крышу и стекла машины облепленными подсохшими желтками с застрявшими в них осколками скорлупы. Выводить на чистую воду местное окружение означало бы встать с ними на одну доску и бесконечно скандалить.

Живя в этом доме, я успела ощутить всю трагичность и напасть завистливой полунищенской жизни. Моя коммуналка в Савельевском переулке с, казалось бы, хронически уставшими друг от друга людьми виделась мне, даже и в последний год проживания там, верхом изысканности, порядочности и человечного отношения друг к другу. Никогда бы не поверила, что на отдельно взятом мини-пятачке московского Западного округа, в непосредственной близости от пафосного Кутузовского проспекта, возможен такой концентрат злобы и зависти, если бы не окунулась в этот черный смолистый вар сама.

Правда, со временем нашелся в здешнем людском соре прекрасный нежный цветок. Хрупкая, тонюсенькая тростиночка с огромными оленьими глазами – девочка Юля. Моя шестилетняя к тому моменту дочь, часами размазывающая суп по тарелке, тщательно выкладывавшая узорчатые венки из овощей по бортам, за милую душу уплетала с Юлей черный хлеб с солью. Как такое было возможно? По выходным Юля (ей было лет одиннадцать) звонила в дверь и спрашивала ангельским голоском: «Вы отпустите нас вместе погулять?» Я соглашалась: «Конечно, отпущу, только чтобы я вас видела в окно». Я диву давалась, откуда в Юле столько любви. Ведь не младшая ей сестра моя дочь, не облюбованная с ранних лет ненаглядная кукла. Юля таскала моего ребенка на руках, радостно кружила ее, крепко ухватив за подмышки. Мне казалось, от таких стараний Юля вот-вот переломится. Выходя на балкон, сквозь решетки я взывала: «Юля, не надо, она для тебя слишком тяжелая». «Нет, легкая, пушинка!» – Юля возвращала мою дочь на землю и под прицелом ядовитых взглядов местного народонаселения целовала в макушку. А вокруг носились и улюлюкали мальчишки – соседские отпрыски. Они играли в армию и солдатскую столовую (во что еще могли они играть в здешнем дворе?). Мальчишки раскладывали на скамьях палисадника листья лопуха – мнимые казарменные миски и кричали: «Девчонки, давайте с нами!» Вскоре прибегала запыхавшаяся от восторга моя дочь: «Ма-ама, у нас там торжество и экзест! (Так она называла экстаз.) Можно нам черного хлеба с солью?!»

Если Юля предлагала погулять с моей дочерью, я могла быть спокойна за настоящее и будущее своего ребенка.

Муж часто приезжал навещать дочку. Он уже два года работал врачом частной клиники, приобрел подержанную, но вполне приличную «тойоту», оделся в хорошие вещи и до определенной степени начал сорить деньгами. Мы все еще не развелись с ним. Он по-прежнему предлагал остаться