Румия - Виктор Владимирович Муратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прут выдвинут на нужную длину. Необходимо зажать. Где же ключ?
Четыреста шестьдесят оборотов? А если прибавить? Сашка переводит рычаг на восемьсот оборотов. Раздается пулеметная дробь. Станок готов сорваться с фундамента.
«Фу-у-уу. Надо ведь станок выключить, потом скорость менять».
С тонким писком отскакивает сизо-красная стружка. Стружка за воротником, прилипла к телу. Сашка ежится:
— Остановите станок! — За спиной у Сашки Владимир Иванович. — Почему я вам не разрешаю работать на больших скоростях?
— Ну, сталь крепкая, и вообще… Не знаю.
— Поэтому и не разрешаю, что не знаете. А это что? — указал мастер на кучу грязной ветоши и деталей в корыте станка. — Быстрота начинается с аккуратности. Так-то. Для чего в корыте прокладки, тряпки, тут же и масленка? Грязь. Прокладкам место на тумбочке. Разложите в порядке инструмент. Справа то, что чаще требуется. — Говоря, Владимир Иванович наводил порядок. — Резец покрошился. Давайте заточу.
— Эх-ха-ха! — вздыхает Сашка. — Пока теперь установишь резец. Ну и работенка.
Наконец резец установлен. Настроение у Сашки отвратительное.
— Кончай работу! — подал команду Брятов.
Сашка облегченно вздохнул.
— Куда это еще метелка задевалась?
Убирать станок не хочется. Едва смахнув стружку, Сашка смазал толстым слоем масла неокрашенные детали станка.
— Э, Качанов, так не годится.
Опять тут как тут Владимир Иванович. И что это сегодня за день такой выдался?
— Пятнадцать тысяч станок твой стоит, — спокойно говорит мастер. — А чьи это деньги? Наши. Так-то. Сами жалуетесь, что станков мало.
— Чего вы сегодня ко мне придираетесь? — не выдержал Сашка. — Все не так! Станок смазал. Что еще?
— Ишь ты, — полусердито проговорил Владимир Иванович.
Прибрав рабочие места, ребята поодиночке стали подходить к Сашкиному станку.
«Ну, сейчас при всех начнет снимать стружку», — сокрушенно подумал Качанов.
Владимир Иванович жестом пригласил ребят к станку.
— Вот, Качанов говорит, что смазал станок. Смотрите. От такой смазки нам через месяц не на чем будет работать.
Ребята молчат.
— Загляните сюда. — Владимир Иванович отвел суппорт к задней бабке. Ребячьи головы склонились над станиной.
— Стружка, — определил Брятов, проводя пальцем по станине. На его пальце блестели мелкие металлические зернышки.
— Стружка. А что это значит? — Мастер ждал ответа.
Все молчали.
— Можно, я буду рассказывать? — вызвался Сырбу.
«Ну, Додон понесет», — подумал с усмешкой Сашка.
Свою речь Прокофий обычно начинал со слов: «Так, значит». Вид его в такой момент выражал необычайную серьезность. Казалось, что произнести он должен нечто самое важное. Только не смешное. А выходило наоборот.
— Так, значит, — нахмурив брови, начал Сырбу.
Все, сдерживая улыбку, ожидали, что скажет Додон, чтобы посмеяться вволю.
— Я решил, что стружка вредная станку.
Ребята смеялись.
— Почему хохочете? — с серьезным видом недоумевал Сырбу.
— Америку через форточку открыл. Дать ему лауреата, — предложил Спирочкин.
— Стружка вредная почему, што, — чуть замешкавшись, продолжал Прокофий, — во-первых… ну это… прилипнет с маслом, как репей, — раз. Во-вторых, двигается, суппорт врезает стружку в станину — два.
— Додон, том первый. Запишите, товарищи, — вставил опять Спирочкин.
Сашка считал себя в этот день опозоренным.
«Ну и черт с ним, — злился он. — Мышиная это возня, а не работа. Стоит волноваться».
Весь вечер он ни с кем не разговаривал. С Цобой еще можно бы. И когда уже этот суд будет? Целую неделю каждый день носят ребята Борьке передачи. Неужто он такой преступник, что долго так допрашивают?
— Тебя сегодня вроде в уксусе вымочили, — разбирая постель, заговорил Брятов. — Мотай на ус. Мастер-то поделом…
— Подумаешь — поделом, я уже и забыл про это. Я о Цобе думаю. Обещал же Кольцов вызволить Борьку. В горком хотел идти, а Цыган все сидит.
— Следствие идет. Это не так просто.
— И ты туда же. Следствие. А вот давай сами пойдем в горком. Расскажем все. Попросим, чтобы отдали нам Бориса. Слово дадим за него.
— А толку что? Наши хлопоты Цобе нужны, как зайцу стоп-сигнал. Натура такая.
— Эх ты. Я думал, медали только настоящим людям дают.
— Осторожнее.
— Чего там. Скажи, сдрейфил, гвардеец.
Игорь ничего не ответил, только желваки заиграли на скулах. Сашка покосился на его кулаки — острые костяшки, обтянутые кожей. Почувствовал Качанов, что далеко зашел.
— Айда! — Игорь резко встал.
— Куда? — слегка оторопел Сашка.
— В горком.
— Сейчас?
— Айда! — Игорь, не оглядываясь, зашагал к выходу. Сашке ничего не оставалось делать, как следовать за ним.
До горкома они шли минут двадцать. Всю дорогу Игорь молчал. И Сашка молчал. Думать, конечно, думал: «Вон, оказывается, какой Игорь».
У парадного крыльца Игорь резко остановился. Энергичным жестом поправил армейский ремень со звездой, достал из-под фуражки байковую тряпочку, смахнул пыль с ботинок и, не глядя на Сашку, взбежал на крыльцо.
Сашка за ним.
В приемной секретаря сидела девушка.
— Поздно уже. Завтра приходите, — сердито встретила она ребят.
А позади нее уже стоял мужчина, невысокий, широкоплечий. Он улыбался и вытирал лысую голову платком.
— Поздние гости. Прошу!
Сашка еще не был в таких кабинетах. А Игорь, наверное, был. Он решительно чуть не по пятам прошагал за секретарем горкома по длинному, точно спортзал, кабинету и остановился возле огромного стола.
Игорь первым заговорил.
— Мы за друга хлопочем, Степан Ильич.
— Ишь, адвокаты, — нахмурился секретарь. — Чем вас всех обворожил этот Цоба? Он же воришка.
— Случайно украл. Есть нечего было.
— Что? — усмехнулся Степан Ильич. — Комсорг ваш осадой решил меня взять? Завтра снова ждать делегацию? Передайте ему, как обещал, так и сделаю.
— Как обещали? — уже осмелев, спросил Сашка.
— Вы знаете не хуже меня. До свиданья.
Сашка хотел все узнать до конца, но Игорь дернул его за рукав и кивнул на дверь.
— Ну и тупой ты, — выйдя на улицу, качнул головой Игорь. — Ясно же, что Кольцов был. К чему болтанку устраивать. Да и вообще.
— Что — вообще?
— Ничего. Если когда-нибудь еще трусом назовешь…
— Ладно, не буду больше, — от души проговорил Сашка. — По всему видно — Цобу выпустят. Здорово будет.
— Толку-то? Удерет опять.
— Что ты, Игорь.
— И суда Цыгану нечего бояться. Он малолетка. В колонию пошлют. А там станочки не хуже наших. И школа есть. Токарем он и там сможет стать. А не понравится токарничать, хлеб сеять будет. Там и в поле работают. Может, у него колхозная жилка. Это кому что дано. Рабочим не каждый может стать. Вот мне, кроме станка, ничего не надо. Потому что жилка такая по наследству.
Сашка молчал. Разговаривать уже не хотелось. А вечером, после отбоя, он отвернулся к стене и думал о своем. В
