Невозвращенцы - Михаил Черных

Расплата последовала незамедлительно быстро и продолжалась долго. В следующие четыре — пять дней Ярослава мог бы найти даже слепой и глухой следопыт. Обессиливший от многодневного поноса Ярослав в следующий раз для себя решил сдохнуть от голода, но не есть соленую рыбу, или от жажды, но не смеяться больше над русскими-народными сказками.

Таким образом питаться приходилось только ягодами и грибами, осторожно выбирая стопроцентно знакомые и жаря их над костром, а быстро кончающуюся сушеную рыбу есть только на стоянках с хорошей водой. Однажды он совершенно неожиданно для себя сбил с дерева толчком птичье гнездо, а потом чуть не наступил на него. Запеченные в углях меленькие яйца, размером всего чуть больше ногтя на мизинце, показались ему изысканным кушаньем. Пару раз ему удавалось на берегах речек немного порыбачить. Рыбак из него был аховый, но рыбы было столько, что ее поймал бы даже безрукий. Завернутая в лопухи и запекаемая в углях рыба съедалась в мгновение ока. Так как соли не было, коптить рыбу он не умел, то запасти ее в дорогу не получалось, и отойдя от реки сновав приходилось голодать.

К концу лета Ярослав дошел до первой на дороге деревни. К этому времени вид у него был как у настоящего дикаря. Все жировые запасы и часть не слишком необходимых мышц растворилась, съеденные самим организмом. Заросшее бородой лицо, изрядно пованивавшая, а точнее сказать смердящая, и местами порванная одежда — стирал он ее только два раза, а зашивал ни разу, придавала ему, как он думал, отличный местный колорит, хотя местные жители как раз до такого не опускались.

Видя человека в таком состоянии люди в деревне старались ему кто чем помочь. Кто вынес ковшик водицы попить, кто дал кусок хлеба, правда в дом никто не звал — мало ли кто, какой кромешник.

Около самого большого дома в деревни, где жил староста и по совместительству княжеский тиун, процессия, к которой присоединились многие жители деревни, в основном женщины и дети, остановилась. Староста провел Ярослава к себе в дом, а всю толпу несколькими громкими словами разогнал по работам.

Первый раз за последние месяца полтора Ярослав вкусно и плотно поел. Как говориться — «от пуза» Видя, как накинулся пришлый на обычную в общем то снедь, ушицу наваристую с хлебом на первое и репу пареную с медом, на второе, староста повременил с расспросами. Однако когда гость наелся и разомлел от сытости, на него посыпались вопросы.

Ярослав сразу же после ухода из дома Ретуса, вспомнил все то, что ему рассказал римлянин и аккуратно продумал свою «легенду». «Он жил далеко на северо-западе Новогородского княжества. Потом пришли непонятные люди и всех убили, а его деревеньку сожгли. Был он не приписной холоп, а свободный чернец, недоимок за ним не числилось, поэтому мог спокойно идти куда ему вздумается. Вот он и ходит по миру теперь, да устал только — лица человечьего не видел десятки дней. И если можно, то он бы остался на время в деревне…»

Староста думал недолго. С одной стороны — этот человек мог быть беглым холопом, татем-душегубцем или кромешником. С другой стороны — сейчас самая страда, и дополнительная пара рук лишней не будет. Перезимует — а там и видно будет, то ли дальше его гнать, то ли в посылать их князю весть вписать в грамоты разрядные еще одного чернеца.

А дальше вечером был сход, на котором решался вопрос, кому достанется еще один работник. На сходе были практически одни женщины. Победу одержала самая наглая и горластая девушка, которой и при дружном недовольстве всей остальной деревни достался Ярослав. Была она стройной высокой и не худой молодой женщиной: на взгляд Ярослава — лет этак двадцати с небольшим.

Победительницу звали Замятня. Пока шли до ее дома, та поведала новому работнику свою историю. Рассказанная история жизни ее была проста. Была она посватана за десятника княжеской дружины, который ушел на службу ратную год назад, и с тех пор не слуху не духу его не было, однако этому Замятня с виду совсем не огорчалась. Была вроде как за мужем, и хорошо. Ее муж был из этой деревни, а она — нет. Познакомился с ней на празднествах зимних в Новогороде, а через месяц уже сговорили немолодую — уже годков восемнадцать было, но красивую девку за статного молодца. Вся мужня родня погибла в пожаре, в тот момент, когда молодые переезжали, что деревенские посчитали плохим знаком, и когда тот привез в деревню новенькую, встретили ее неласково.

Таким образом дом, куда привела его хозяйка, был очень новый. Древесина еще не успела сильно посереть, а в комнатах витал приятный запах свежесрубленного дерева. Показав ему маленькую комнатушку, где ему будет постелено, Замятня порылась в сундуках и выбросила ему под ноги чистую, хотя и далеко не новую одежду взамен лохмотьев, и велела тому выбросить свое трепье куда по дальше, а сама пошла топить баню. После бани был плотный ужин с бражкой, от которой Ярослава сразу же развезло и он ушел спать.

На следующий день его криками и пинками подняли и погнали в поле.

— Значит так. Репку собери, ботву оборви, ее отнесешь потом в яму поганую. Землю подыми и навоза уложи под низ. После обеда подойдешь, еще скажу что сделать, — выдала указание Замятня и ушла.

Ярослав только вздохнул. Репки было много- на взгляд соток шесть. Куда столько ее нужно, неизвестно, но делать было нечего и пришлось приступить к делу.

Репа была крупная, как свекла, и вырывалась легко — земля казалась сама выдавливала ее из себя, да так, что иногда только нижняя часть была внутри, а вся остальная — на свежем воздухе. А вот ботва была колючая и обрывалась неохотно, до тех самых пор, пока Ярослав не догадался найти на стене в сарае серп, которым и срезал листья. Дело пошло быстрее, так что к обеду он сделал приблизительно половину поля.

К середине дня Замятня принесла ему крынку с молоком и толстый кусок ржаного хлеба с уже почищенной луковицей. Увидев объем сделанной работы она даже замерла. Ярослав, разогнув спину, гордо оглядел поле и свою хозяйку. Но вот хозяйка пришла в себя, открыла рот и улыбка работника померкла.

Такой матершины ему слышать не удавалось давно. Хорошо еще, что половины он не понимал, четверть не воспринимал как брань, но и четверти ему хватило для того, чтобы попеременно то краснеть, то бледнеть. Замятня ему очень подробно и витиевато разъяснила, кто он, кто его родители, как и чем его зачали, как выродили, чем воспитывали, и что в результате получилось. Самое безобидное сравнение его скорости работы было с гусеницей или мухой в погребе, остальное было вообще жуткой похабщиной. Работавшие недалеко на своих полях другие женщины только громко хохотали, глядя на это действо.

Быстро перекусив обозлившийся Ярослав вгрызся в это проклятое поле, как бригада китайских землекопов, и в итоге к вечеру успел оборвать всю репу и даже часть поля перекопать с навозом. Добраться до дома он так и не смог: в глазах потемнело и он, не доходя десятка два шагов до заднего входа в дом, распластался на земле рядом с брошенной лопатой. С виду прохладное северное солнышко оказалось очень коварным.

Очнулся он в своей комнате от приятной прохлады, окутавшей его горящую огнем спину — Замятня мазала его сметаной. Не молча. Далеко не молча. Все то, что она не договорила в обед, она договаривала сейчас. Если сократить все ругательства и образные сравнения, то ошибка Ярослава состояла в том, что после обеда надо было забиться в тень и самое жаркое время проспать, чтобы потом с новыми силами, когда станет не так жарко, продолжить работу.

Отходил Ярослав три дня, а потом опять принялся за то поле.

Так и зажил.

Все лето и осень он с благодарностью вспоминал КМК — «курс молодого крестьянина», который учинил ему Ретус, и даже так его очень часто Замятня называла ленивым трутнем. Что бы без этого КМК и подумать Ярославу было страшно. Например то, что случилось при уходе за животными — корова его лягнула, а свиньи затолкали так, что он свалился прямо в их загон.

Вся деревня, где любое происшествие было яркой новостью, ржала наверное дней десять.

Через месяц он более-менее примелькался в деревне, чтобы спокойно задавать вопросы. Деревня, в которой он жил, непритязательно называлась Дальняя, и не спроста. Была он очень далеко от Новогорода, наверное дальше всех, но зато большая: пятьдесят дворов это не шутки. Жила она земледелием и охотой, причем плоды огородничества шли на стол, а ясак князю платили дорогими мехами. В связи с этим летом и зимой большая часть мужчин пропадала на дальних охотничьих заимках, тогда как поля после пахоты и посева оставались в полном владении женщин.

Также ему рассказали и про его хозяйку. Отличалась Замятня редкой склочностью и стервозностью, никогда не прощала обид и все время лезла вперед и кичилась своим положением, к примеру: «У меня муж — десятник! Не чета вам сиволапым.» Иногда ночью темной к ней похаживали холостые мужики. Когда холостые быстро кончились и стали похаживать еще и женатые, разозленные бабы собрались и хорошенько отмутузили нахалку. Отлежавшись, Замятня стала вести себя поприличнее.