Невозвращенцы - Михаил Черных

Тиун оказался хитрецом. До конца сентября оставалось еще две недели, а получить в это время холопа, которого, в этом уж Ярослав ни не секунду не сомневался, будут гонять в хвост и в гриву, было очень приятно. С шутками и насмешками пара мужиков начала развязывать опутанного веревкой парня, как веселый гомон был разорван диким криком.

— Ааа!..

Деревня на границе с вольными баронствами не зря была окружена частоколом. Западные соседи отличались весьма нахальным нравом и старались брать на меч у своих соседей все, что плохо лежит. С учетом полнейшей нищеты крестьян в баронствах, а также из-за проповедников Единого, которые «наказания» «еретиков» только поощряли в своих проповедях, сколотить ватагу из крестьян вдобавок ко своей дружине баронам было легко. Эти небольшие отряды: один два закованных в металл рыцарей, пара десятков кнехтов — воинов одетых поплоше и вооруженных похуже, а также криво сидящие на лошадях ополченцы, как шакалы, бегали вдоль границы и нападали на росские поселки.

На границе все были ученые, и эти наскоки, оканчивались парой убитых и раненых с обеих сторон. Осады были редки, потому что мало к чему приводили. Тянуть готовое осадное орудие ради мелкой деревеньки тяжело, строить на месте — нету времени. Местные князь отличались боевитым нравом (а иные здесь на фронтире просто не выживали), любили схватку и данников своих защищали. Вооружение у княжеской дружины было лучше, доспехи прочнее, а местность — знаема как свои пять пальцев, поэтому надеяться охотникам до чужого добра можно было только на быстрый, неожиданный наскок и обратный бег. Коли поселку удавалось запереться в своих стенах, то ничего у налетчиков не получалось, а коли нет… Налетчики забирали все, что можно: дорогущее железо, утварь, угоняли в рабство людей и скот, отбирали хлеб и другие припасы. Деревни перед уходом поджигались. Людей нагружали их собственным же скарбом и уводили на запад. Все это не повезло увидеть Ярославу.

Ради справедливости следует отметить, что особо удачливые любители наживы вскоре, через год или два, а иногда и за пару лет до того, встречали гостей с востока уже у себя дома. «С ответным визитом», как правило зимой, когда мужчинам работы было мало, а непроходимые болота и реки превращались в созданные самой природой крепкие дороги, с местным князем и его дружиной во главе приходили сами ограбленные и их соседи. Вскоре к границе тянулись торговцы полоном, на торжищах в кошелях селян начинали позвякивать монеты, в домах появлялась утварь, сделанная по ту сторону границы, у молодых парней появлялись жены и холопки, плохо говорившие по росски, а посольский приказ великого князя оказывался загружен работой еще на несколько лет вперед. Так и жили на границе…

— Ааа… — крик внезапно оборвался, но быстро сменился тяжелым топотом и на площадку перед домом старосты выскочил закованный в тусклый металл рыцарь в сопровождении десятка одетых в кольчуги воинов.

Невиданные дожди весной и засуха осенью уничтожили большинство посевов в соседнем баронстве, урожай был мизерный, убрали его быстро и в поход поэтому пошли гораздо раньше, несмотря на угрозу застрять на дорогах, превращающихся в непролазные болота грязи после первого же дождя. Тем более, что взять добычу было единственным шансом прожить зиму нормально. И барону повезло. Удар стал неожиданным для россов и принес успех. Тихо подойдя в ночной темени к воротам несколько умелых кнехтов, помогая друг другу, перебрались через частокол, сняли охрану и открыли ворота конникам. С этого момента участь защитников была решена.

Площадь моментально превратилась в бедлам. Завизжали женщины, прыснули во все стороны дети, рванули к своим домам, в которых лежало оружие, мужчины, но все уже было поздно. Только несколько успели перебраться через забор и добраться до оружия, с которым в руках немногочисленные защитники и погибли. Остальных безоружных отжимали конями и мечами к центру и взяли в плен.

Про Ярослава все забыли: и, понятно дело, защитники, и нападавшие. Ну лежит себе еще один раб, да еще связанный уже к тому же, ну и пусть. Никто даже не проверил, как он связан, а ведь между тем его перед самым началом нападения почти развязали — руки во всяком случае ему освободили — только веревки не сняли. Стараясь, чтобы нападавшие оставались в этом неведении, Ярослав посильнее закутал руки в веревки и скорчился в позе зародыша, стараясь не смотреть на то, что происходит вокруг, ведь вокруг началось самое страшное, то, что скупые строчки исторических хроник называют «естественным правом победителей».

Тот страшный вечер отложился в памяти Ярослава не полностью, а только несколькими ужасными моментами.

Вот староста, деревенский кузнец, вместе с сыновьями отбивается прижавшись спиной к дому подобранными тут же во дворе поленьями от наседающих кнехтов и ополченцев. Те не желают убивать таких ценных рабов, но без тяжелых ран справиться с россами не могут. Один из них неудачно провалился в ударе вперед и получил поленом по голове. В окружающем шуме отчетливо и ясно послышался треск ломавшихся позвонков. Староста довольно оскалился и что-то сказал своим противникам. В ответ на это рыцарский десятник прокричал приказ и кнехты прыснули назад, доставая навьюченные на лошадей луки. Видя эти приготовления кузнец с сыновьями, не желая быть просто расстрелянными, как на охоте, рванули вперед, бросая такую удобную позицию. Толпа врагов, как стая шакалов набросилась со всех сторон на россов, и отхлынула, оставив на земле несколько избитых и связанных по рукам и ногам тел…

Вот Птенец бросился на помощь красивой женщине, которую повалил на землю и сдирал одежду один из молодых кнехтов. Тот небрежно отмахнулся от пацана мечом, но Птенец юрко увернулся и вонзил свой нож насильнику в бедро. Тот в ярости еще раз махнул мечем, но птенец торжествующе улыбаясь опять отскочил. Голова Птенца так и продолжала ухмыляться, катясь по земле, а рыцарь равнодушно взмахнул мечом, стряхивая кровь и поехал дальше…

Вот совсем еще молоденькая девушка, тонкая и красивая как стебелек василька, визжит в руках двух насильников, которые хохоча сдирают с нее одежду и волокут в ближайший дом откуда вскоре доносится довольный гогот, визг и тихий плач…

Еще много таких эпизодов отложилось в памяти Ярослава, но если бы его попросили позже составить хронологию событий, то он не смог собрать эти картинки в единое полотно. Тем более, что его позабытая в результате последних событий способность чувствовать чужие чувства (а может и не позабытая, просто он в последнее время не встречался с болью) проявила себя в полной мере. Вся боль, что испытывали в душе жители деревни, чувствовалась Ярославом как своя. И боль отцов, что не защитили своих детей, и боль детей от потери родителей, и боль женщин претерпевших позор, весь этот дьявольский коктейль вливался в Ярослава.

Весь этот океан боли усугублялся еще и муками совести. Ведь в произошедшем была и его, Ярослава, немалая личная вина. Ведь не попробуй стащить он курицу, не отвлеки на себя внимание всей деревни, включая наблюдателей, этого бы всего не случилось. И эти люди, от которых он видел плохого только пару заслуженных тумаков благодаря ему претерпевали теперь чудовищные муки. От всего этого Ярослав съежился на земле и грыз зубами все что попадалось, чтобы стиснув челюсти не сломать зубы… Вскоре все эти чувства зашкалили за какой-то предел и преобразились в дикую ненависть к существам, что принесли ему столько боли. А после ненависть поглотила боль, став чистой и яркой, как тысячелетний лед на вершинах гор, и такой же холодной и безжалостной. «Терпеть! Дождаться момента! Сочтемся!» — звучал в голове холодный глас разума.

Неизвестно сколько продолжалось насилие, по ощущениям Ярослава — целую вечность, но так или иначе кончилось. Тихо подвывали где-то женщины, стонали и скрипели зубами мужчины, но ужасы поражения на эту ночь вроде бы закончились. Захватчики согнали, обыскали и связали всех мужчин, кинув их рядом с Ярославом во дворе дома старосты, большинство женщин заперли в отдельном доме, а детей, как самых дорогих рабов, забрал на окраину деревни в свой дом сам рыцарь. Еще захватчики притащили во двор крепко привязанного к бревну, жутко избитого, человека, поставили стоймя, обложили поленьями и с насмешками: «Не мерзни, на завтра согреешься, еретик!» разошлись отдыхать после ратных подвигов. Подробный грабеж решено было оставить на утро.

Охранять пленников ставили одного из одетых в кольчугу и вооруженного мечом кнехта, которому однако вскоре принесли огромный кусок свежезажаренного мяса и целый ушат свежего пива. Не тратя время на насмешки или издевательства над двуногим скотом, опытный кнехт сел, прислонившись спиной к стене, и приступил к трапезе, запивая ее пивом. Часика через полтора мясо закончилось, пиво тоже, охранник осоловел и задремал, иногда однако встряхиваясь, и оглядывая мутным взглядом лежащих на земле людей.