Институт репродукции - Ольга Фикс

Возле двери в приемную топтались, скучая, четверо парней в комуфляже. Они лениво скользнули по мне глазами, и отвернулись.

Внутри меня встретила испуганная рыжеволосая девушка с глазами загнанной лани, огромным животом и длинными красивыми ногами – готова поклясться, что в прошлом она была стриптизершей. Девушка молчала, и только время от времени страдальчески морщилась. А говорил стоящий рядом невысокий бритоголовый мужик в костюме и галстуке, брезгливо держащий двумя пальцами за красную корочку паспорт.

– А это вам не документ, что ли?

– Документ, конечно, – с готовностью закивала Ирочка, акушерка приемного. – Конечно, конечно, сейчас я его у вас возьму и перепишу данные, это очень важно. Но, понимаете, должна быть еще обменная карта, анализы… Ваша жена во время беременности где наблюдалась?

– Какая еще карта? У меня GPS! —Он коротко хохотнул, довольный собственной шуткой. – И она мне не жена, я покуда холостой. А ты девушка, мозги мне ни засирай, можешь на слово поверить, наблюдение за ней было самое хорошее, отличное, можно сказать наблюдение. Она у меня, как в хату взял – со двора ни ногой. У нас не забалуешь! Так что заразу подцепить ей просто неоткуда было.

– Да, но, – Ирочка беспомощно пожала плечами, и через его плечо бросила на меня страдальческий взгляд. – понимаете, у нас медучреждение, правила. Без обменной карты я не могу вашу ммм… подругу..принять на общих основаниях в родблок. Поймите, у нас ведь даже не обычный роддом…

– Понимаю, как не понять! Самый крутой в Москве! Потому сюда и приехали. Короче, хватит мне тут пургу гнать! Сколько?

Он сунул руку в карман, и вынул оттуда… пистолет.

Ирка побледнела как мел. Девушка охнула и согнулась от боли. Мужик, не обращая на нас внимания, положил пистолет на стол и, придерживая его одним пальцем, продолжал другой рукой шарить в кармане. Достал оттуда расческу, пачку клинекса, и, наконец, бумажник

– Так сколько? – повторил он, – по-прежнему небрежно придерживая пистолет на краю стола и презрительно глядя на нас.

Ирка была никакая. Девушка начала тихо, еле слышно, страдальчески подвывать.

Я мужественно сглотнула и обворожительно улыбнулась.

– Послушайте, – звонко, как на утреннике для детей, сказала я улыбаясь.– Не надо так нервничать! Это у вас, наверное, первый ребенок? Как вас зовут?

– Ну, Виктор Петрович… – Он несколько сбился с толку.

– Очень приятно! А я Настя, ваша акушерка! А девушку как зовут?

– Натальей ее зовут. И вот что, вы тут…

– Натальей? Ну и хорошо! Пойдемте со мной, Наташенька, сейчас вас доктор осмотрит, а Вы… Виктор Петрович, скажите нам до свиданья и пожелайте удачи, хорошо?

Я цепко ухватила девушку за локоть. Мужик, по-видимому, решив, что добился своего, вернул пушку, бумажник и прочее в карман и прогудел, обращаясь к девушке:

– Ну ты, в общем, короче, там, в порядке чтоб была! Кого рожать, сама знаешь, так чтоб мне без сюрпризов. И это… ну, с Б-гом, значит. Звони, когда чего сказать будет, на мобилу.

Он небрежно обнял ее одной рукой, и вышел, отчетливо хлопнув за собой дверью.

Ирка сидела на стуле, молча, в полной прострации. Я подтолкнула к ней забытый на столе девушкин паспорт

– Оформляй быстрей, а то вспомнит, что забыл, и вернется. Ладно, мы побежали, нам тут, похоже, некогда.

– Настя, не уходи, я боюсь одна!

– А я боюсь, что она родит прямо сейчас, на полу! Позвони охране.

– Ой, точно!

Вообще-то что наша охрана против таких бугаев с пиздолетами? Но Ирке я этого, конечно же, не сказала.

*

Ко всему она была еще и рыжая. Hу, не огненно-рыжая, а, скажем так, рыжеватая. Но все равно, хорошего мало. Любой дурак знает, что у рыжих повышенная склонность к кровотечениям.

Придя в отделение я, как положено, сразу позвонила дежурному врачу. Откликнулся заполошный голос:

– Ну что там у тебя? Первые роды, только поступила? Ну и что за пожар, ты что, первый год замужем? Да она, может, до послезавтра еще не родит, а у нас тут сама, небось, видишь, какой завал! Прям как вся Москва в одночасье рожать собралась, и все хотят непременно только у нас! Прими, осмотри, обмерь, взвесь – ну что я тебя учу, сама знаешь! А там, глядишь, у нас развиднеется, и кто-нибудь к тебе подойдет.

Мне ничего не оставалось, как начать следовать указаниям. Однако едва девушка оказалась на кушетке, где я пыталась пристегнуть к ней монитор, как ее сразу начало не по детски тужить, и я едва успела натянуть перчатки, как показалась головка. Трансформировать кровать в род. кресло было уже некогда, но это было не важно – головка оказалась на удивленье маленькая и изящная («это при таком-то брюхе!» – успела удивиться я), и вышла легко, безо всяких разрывов. Вслед за головкой легко выскользнули плечики, а за ними и весь ребенок. Маленькая, хорошенькая девочка.

– Поздравляю, Наташенька, у вас дочка! – сказала я, укладывая новорожденную матери на живот. Как всегда, после удачных родов, кровь пела у меня в ушах, и воздух вокруг наполнился волнами эйфорической радости.

– Как… девочка?! – побледнела роженица.– Он же меня.. убьет!

И тут ее скрутила новая схватка.

Вторую девочку, немножко побольше первой, я пристроила рядом с сестричкой, и прикрыла их обеих пеленкой. Плацента была одна и очень большая, но вышла довольно быстро и вся целиком.

Я набрала окситоцин в шприц, и на секунду обернулась к штативу, чтобы заполнить физраствором систему внутривенного вливания, и тут у меня за спиной отчетливо послышалось: кап, кап, кап, шлеп, шлеп, кап..

Вот оно! Не пронесло!

Я изо всех сил надавила на торчащую из стены красную кнопку срочного вызова, и стала искать спадающуюся на глазах вену. На полу под кроватью растекалась, быстро увеличиваясь в размерах, темно-красная лужа.

Я тревожно взглянула на девочек. Малышки не плакали: свободная от капельницы мамина рука по-прежнему крепко прижимала их к животу.

Тут, наконец, распахнулась дверь и с громкими воплями:

– Настя, еб твою мать, что тут у тебя происходит! – ввалилась долгожданная помощь.

*

Я сижу у компьютера к ней спиной, заканчиваю заполнять историю. «Поступила в таком-то часу с полным раскрытием, воды отошли в столько-то часов столько-то минут, головка первого плода в плоскости малого таза…. Первый ребенок живой, женского пола, родился весом, закричал сразу, крик громкий, цвет кожи и слизистых розовый, Апгар 9—10. Второй ребенок, живой, женского пола… Кровопотеря составила…

Она спит. Лицо бледное, спокойное до умиротворенности. Обе руки вытянуты поверх одеяла, с обеих сторон из вен торчат катетеры. Капает кровь – теперь уже не ее, теперь, наоборот, чужая, с целью восполнить потерю. Живот под одеялом плоский – втянулся, как не было. Одеяло натянуто до самого подбородка, чуть ли не на уши. С противоположного краю из-под него трогательно торчит узенькая, изящная пятка.

– Настя, это ты? – не открывая глаз, в полузабытьи.

– Я, я. Спи, Наташ, отдыхай.

– А ты… не уйдешь?

– Куда я ж уйду? Спи.

Действительно, куда ж я денусь, пока смена моя не закончится?

Девочки спят – обе рыженькие, большеглазые, с длинными кистями и стопами. Их положили в одну кроватку – пытались разделить, но они стали кричать, и персонал сдался.

Часу в седьмом, не дождавшись звонка, подъехал Виктор Петрович – на том же бронеджипе, опять с охраной. Беседовать с ним делегировали доктора Леву. Все-тки он две войны военврачом прошел: чеченскую и свою, местную, на родине у себя.

– Поздравляю Вас, у Вас близнецы. Две девочки. Крупные, здоровые, весом 2500 и 2880.

Надо сказать, Виктор Петрович перенес новость мужественно и можно сказать, достойно. Он лишь негромко свистнул, криво усмехнулся и смачно харкнул себе под ноги.

– Ну что ж… бывает.

И сразу перешел на деловой тон

– А это, Наталью когда можно забирать?

– Ну, знаете, роды были трудные, она потеряла много крови. Не раньше, чем дней через пять. И, кроме того, девочки…

– Они меня не интересуют. Домой к себе я их по любому не потащу. Так вы сообщите заранее, когда можно ее забирать, чтоб я мог сориентироваться по времени.

– Ну, разумеется, мы вам сообщим.

Часа через два какой-то парень в комуфляжных брюках и кожанке передал на имя Натальи корзину с экзотическими фруктами, килограммом икры и бутылкой красного вина, при виде которой все наши врачи мужского пола восхищенно зацокали языками. В принципе, роженицам все это было строго запрещено, о чем извещал висящий на стене в приемника: «Список продуктов, не допускающихся к передаче пациенткам послеродового отделения» но в данном случае возражать никто не посмел. Корзина была в полной неприкосновенности воодружена на стол в Наташиной палате, и, надо сказать, сыграла свою ключевую роль. Наташа, увидев корзину, слегка оживилась. Глаза ее загорелись, щеки окрасились слабым румянцем, губы растянулись в бледное подобие улыбки. Главный смысл месседжа был ясен: простил, стало быть, не убьет. Остальное, в том числе и содержимое корзины, мало интересовало ее, и она махнула нам всем рукой равнодушно: берите мол, угощайтесь. Мы, если честно, не заставили себя долго упрашивать.