Ложные клятвы - Мэрил Хэнкс

Страсть ее жизни… Страсть, которую она упорно пыталась вытравить из сердца. И все-таки при первом же взгляде на Дона пламя вспыхнуло снова. Теперь-то Дженнифер знала: все ее попытки заглушить эту страсть обречены на провал…

Отныне даже мысль о том, чтобы стать женой Эдварда, представлялась кощунственной. Слишком уж бурные чувства испытывает она к первому мужу. Вот только Дон — муж ей лишь по названию…

А если она проявит слабость и бросится ему в объятия, за несколько часов счастья придется расплачиваться всю оставшуюся жизнь. Отношения, отравленные ядом подозрительности, ни к чему хорошему не приведут!

На душе было холодно и пусто. Дженнифер приняла душ, почистила зубы, расчесала длинные черные волосы и, улегшись в постель, погасила свет. Закрыла глаза и попыталась расслабиться, но сон упорно не приходил. С час или около того она беспокойно ворочалась, напрасно пытаясь забыться дремой. Горячий шоколад, от которого она отказалась так решительно, теперь казался желанным и абсолютно необходимым.

Выбравшись из-под одеяла, Дженнифер на ощупь отыскала пеньюар, открыла дверь и собралась было зажечь свет в коридоре, но передумала, боясь разбудить Дона. В кромешной темноте она спустилась по знакомой лестнице. Пересекла холл, где огромные окна тускло мерцали во мраке, и прошлепала в кухню. Половицы тихо поскрипывали под ее босыми ногами.

Включив в кухне лампу над плитой, Дженнифер наполнила чайник и потянулась за чашкой. И тут еле слышный шорох за спиной подсказал ей, что она уже не одна. Дженнифер резко обернулась — в дверном проеме маячила высокая, темная фигура.

— Вижу, ты передумала, — одобрительно хмыкнул Дон. — Насчет шоколада, я имею в виду.

— Ты напугал меня, — упрекнула она. — Откуда ты узнал, что я здесь?

— Услышал шаги.

Дон выступил на свет. Теперь Дженнифер разглядела, что хозяин Торнтона по-прежнему полностью одет. Похоже, он так и не ложился.

Восхищенный взгляд его скользнул по хрупкой, задрапированной в атлас фигурке — от волны черных шелковистых волос до босых ступней.

— Что, не спится?

— Зачем ты следишь за мной? — возмутилась Дженнифер, игнорируя насмешку.

— Да я и сам собирался выпить чего-нибудь согревающего. Вот и подумал: почему бы нам с тобой не посидеть вместе у огня за чашкой шоколаду?

— Я хотела забрать шоколад к себе наверх, — покачала головой она.

— Можем попировать в постели, если угодно.

— Я не это имела в виду, и ты меня отлично понял, — спокойно ответила Дженнифер, стараясь не поддаваться на провокацию.

— Значит, посидим у огня.

Закипел чайник. Дженнифер неуютно переступала с ноги на ногу, уже жалея, что покинула безопасные пределы комнаты. А Дон тем временем невозмутимо священнодействовал над чашками.

— Ну вот, первый сорт, — объявил он, подливая молока. — К нему бы еще печенье…

Поставив чашки и пачку печенья на поднос, Дон направился в гостиную. Дженнифер ничего не оставалось, как последовать за ним. Чувствуя себя крайне неловко уже из-за того, что Дон был одет, а сама она — в неглиже, девушка потуже затянула поясок пеньюара и уселась в кресло, на самый краешек.

Поленья в очаге полыхали жарким пламенем, а кипа бумаг на журнальном столике наводила на мысль, что все это время Дон работал. Отодвинув документы, он поставил поднос на стол, вскрыл пачку печенья и подал Дженнифер чашку.

— Я тут просмотрел еще раз отцовское завещание, — небрежно заметил Дон, вертя в руках печенье. — Меня занимала главным образом дата. Мне тут с запозданием пришло в голову, что время написания может о многом поведать…

В прошлом Дженнифер не раз замечала, что мысли Дона эхом повторяют ее собственные, словно молодые люди настроены на одну и ту же волну. Пытаясь заснуть, девушка вдруг ни с того ни с сего вспомнила о завещании и задумалась: а каким числом оно помечено.

— Будь завещание составлено еще до моего приезда, это послужило бы доказательством того, что отец и впрямь любил тебя отнюдь не в платоническом смысле этого слова. Однако в таком случае Мэтью непременно изменил бы завещание, когда ты сбежала и вышла за меня замуж. Видит Бог, он себя не помнил от ярости.

— Когда мы виделись в последний раз, Мэтью Брустер ни капельки не злился! — выпалила Дженнифер.

— А ну-ка, повтори! — резко потребовал Дон.

В прошлом Доналд Брустер внушал ей благоговейный трепет. Холодный взгляд сощуренных глаз и теперь вызывал у нее нервную дрожь. Но на сей раз, не позволяя себя запугать, Дженнифер повторила твердо и отчетливо:

— Когда мы виделись в последний раз, Мэтью Брустер ни капельки не злился.

— И когда же это было?

— Когда я зашла сообщить ему, что выхожу за тебя замуж, и попрощаться как полагается. — Дженнифер вспыхнула до корней волос. — Да, помню: ты хотел все сохранить в тайне. Но я просто не могла так вот взять и сбежать, не сказав ни слова.

— И ты утверждаешь, что отец не разозлился?

— Наоборот! Он, конечно, удивился такому скоропалительному решению, но, когда спросил меня…

— О чем спросил? — подбодрил Дон, не сводя с нее пристального взгляда.

— Люблю ли я тебя, — еле слышно выдохнула она.

— А ты что ответила?

— Что люблю, и старик пришел в восторг. Сказал, что давно заметил, как мы с тобой глаз отвести друг от друга не можем… Большинство, дескать, сочли бы это безумием — взять да и влюбиться по уши с первого взгляда… однако он нас вполне понимает. И еще сказал, что будет очень скучать по мне, когда я уеду с тобой в Штаты… Но я готова поклясться, Мэтью Брустер не помнил себя от счастья.

Дон заметно побледнел.

— Не могу взять в толк, с чего это он так на тебя напустился, — беспомощно закончила Дженнифер.

— А я понимаю, — медленно протянул Дон. — Если, конечно, то, что ты говоришь, соответствует истине.

— Соответствует.

Последовала долгая пауза. Дон упрямо глядел на огонь, не поднимая глаз. Когда же поленья догорели и в беловато-серой золе замерцали алые искры, он обернулся и до странности невыразительным голосом признался:

— После того как ты исчезла, отец обнаружил, что я женился на тебе… сама знаешь почему. И обвинил меня в том, что я, дескать, выжил тебя из дому. А вскоре за тем составил завещание… Кажется, он все еще не терял надежды тебя отыскать.

На глаза Дженнифер навернулись слезы. Мэтью — единственный, кто искренне любил ее, верил в нее, не пытался осудить… Какая же она эгоистка бесчувственная: думала только о себе, носилась со своими обидами, горестями и утратами. Если бы она только навестила старика, когда тот был жив… А теперь слишком поздно!