Пусть умрёт - Юрий Григ

      — Но ты же видишь, его разорвали собаки, как он и предсказал, – в этом возражении прозвучала безрассудная смелость солдата, идущего в атаку на врага.

      — Я и сейчас считаю, что это простое совпадение. Заметь, он умер от меча. Просто мое распоряжение похоронить его со всяческими почестями, не было должным образом исполнено. Как всегда... Даже слуги не слушаются меня. Оставили его догорать на погребальном костре, а буря,.. это буря разметала огонь...

      Он настороженно вскинулся и стал напоминать ищейку, идущую по следу и вдруг замершую, с поднятой лапой и вытянутой мордой, внюхивающуюся в пространство, уловив запах жертвы.

      — А! Теперь я понимаю – они сами, чтобы досадить мне, натравили на труп собак. Привели их и натравили... Подлость, подлость, кругом одна подлость. Всё это подстроено, Луций. Ты должен немедленно провести расследование. Заставь их сознаться в этом злодеянии.  Во что бы то ни  стало! На дыбе они быстро сознаются. Если необходимо, поджарь им пятки. Они пожалеют о том, что посмели так подло посмеяться надо мной.

      — Я сделаю все, как ты велишь, государь, – склонил голову Луций.

      — И еще... Я не доверяю преторианцам. И особенно их начальникам Норбану и Секунду. Не забывай, Луций, для чего я создал твою службу... теперь ты отвечаешь за мою жизнь.

      — Государь совершенно прав. Не следует слепо доверять тому, кому сам же вложил меч в руки – он иногда способен обернуться против тебя самого.

      — Ты мудр, как философ, Луций. Тогда будь осторожен с ними. Я надеюсь на тебя, мой верный и преданный слуга. – В голосе Домициана послышались заигрывающие нотки могущественного человека, шестым чувством почуявшего витающий в воздухе запах предательства.

      Он погрозил кому-то воображаемому, задрав лицо к потолку с причитаниями, напоминающими бред нездорового человека, одержимого манией преследования. Потом пожаловался на сильную головную боль, томным жестом отпустил Луция, а сам удалился в свою опочивальню, где рабы поджидали его с мазями и бальзамами. Но он прогнал всех и бросился на простыни.

      Нестерпимо чесались обе ноги ниже колен. Эта проклятая экзема не давала ему покоя,  почитай, с зимы, особенно по ночам. Ноги покрывались отвратительными язвами, сочащимися прозрачной жидкостью, которая, загустев, превращалась в гной. Часто при таких обострениях он раздумывал о вопиющей несправедливости, допущенной по отношению к нему бессмертными богами, и искренне недоумевал, почему он, их сын, обречен мучиться от земных недугов так же, как последний простолюдин. И приходил к неизбежному выводу: это испытание он обязан вынести во имя Великого Рима.

 Когда все удалились, он с остервенением принялся расчесывать ноги ниже лодыжек, раздирая в кровь кожу; глаза его остекленели.

      Так продолжалось до тех пор, пока выражение непередаваемого блаженства не растопило угрюмую гримасу. Тогда он, умиротворенный, кликнул мальчика и повелел ему сбегать за Филлидой, своей кормилицей, единственной смертной, которой он еще доверял в этом мире. Доверял, наверное, даже больше, чем самому себе... 

 Глава VI ГЛАДИУС

Три стадии признания научной истины:

первая – «это абсурд», вторая – «в этом

что-то есть», третья – «это общеизвестно».

Эрнест Резерфорд

      Алёна вздрогнула от телефонного звонка, пулеметной очередью распоровшего тишину. Мобильник Максимова рассыпался еще раз старозаветным звоном и, норовя свалиться на пол, с жужжанием стал елозить по гладкой поверхности тумбочки.

      Звонил Эдик. По мере того, как Алик внимательно слушал своего предприимчивого приятеля, вид его становился все задумчивее. Алёна смотрела на него, не задавая вопросов, пока не закончился разговор.

      — Ты помнишь, я тебе рассказывал про труп в заливе? – спросил он ее после минутной паузы.

      — Это тот, которого мечом, что ли?

      — Да.

      — Помню, конечно.

      — Так вот... Ты не поверишь – на сцене появился меч...

      — Все как-то странно...  Сначала твой сон, теперь меч... согласись – странное совпадение. Ты уверен, что это всё не сказки? – в ее голосе послышались недоверчивые нотки.

      — Конечно, не уверен. Но разобраться надо. Сама понимаешь – в таких делах не бывает несущественных деталей.

      — А откуда он выплыл?

      — Меч-то?

      — Ну да.

      — Эдик сказал, дэпээсники устроили погоню за каким-то подозрительным типом. Тип что-то «ихнее»,  «дэпээсное» нарушил. Ерунда, вроде, а повел себя неадекватно – ни с того ни с сего стал вдруг от ментов отрываться. Мотал, мотал патрульную машину по городу, но оторваться не смог. Заскочил в какой-то двор, а там тупик… Они машину обыскали...

 Максимов умолк, о чём-то раздумывая.

      — А нарушитель?

      — А... он-то? Не знаю, – рассеянно ответил Алик, – машину бросил, а сам смылся.

      — Ясненько, – понимающе протянула Алёна.

      Она была заинтригована еще тогда, когда он впервые рассказал ей ту историю. Но потом все как-то затихло, дело замерзло на мертвой точке, и ничто не подогревало к нему интерес. До сегодняшнего дня...

      — Машину обыскали и нашли, как сказано в протоколе, холодное оружие типа средневекового меча, – продолжал рассказывать Максимов. – Поначалу думали – декоративный, но потом сообразили пробить по «базе данных» и нашли объективку на подобное оружие. Занимается этим делом некий Игнаточкин… Кажется, из следственного отдела МУРа. Короче, надо проверить. Эдик обещал договориться – мне покажут этот меч. Даже обещал на пару дней оставить. Но он за «просто так» и пальцем не пошевелит. Естественно свалит на ментов: мол, обдирают.

      Прошло два дня.

      В ИИЦ, куда Максимов зарулил «по звонку», было необычайно спокойно. Это как среди знойного дня внезапно очутиться в холодильнике.

      Кстати, необходимо пояснить – упомянутое буквосочетание означало «Институт истории цивилизации», что, можно не сомневаться, являлось нескончаемым источником ехидства для его изобретательных сотрудников. В частности, место своего трудоустройства они нарекли коротко: «яйца». Например, позвонив по телефону, так и спрашивали: «Ты уже отвалил из яиц?», или – «Когда будешь в яйцах?», и все такое…

      Как бы там ни было, покой и тишина, источаемые, казалось, самими стенами этого заведения, бы¬ли настолько противоестественны для сегодняшней рехнувшейся на всю катушку Москвы, что человек, попавший сюда, очень скоро начинал чувствовать нечто подобное тому, что чувствует моряк, попавший в глаз тайфуна, где его застает полный штиль после шквального ветра.

      Максимов сидел в библиотеке, поглядывая на драгоценный – по мнению Панфилова стоимостью в его голову – предмет.

 Эдик, проныра, договорился со своим человеком из органов об «изъятии улики для проведения следственного эксперимента».

      — Не забудь – с возвратом! – напутствовал он Максимова, передавая ему вещицу, и пригрозил: – И имей в виду, если что случится с вещдоком, не сносить тебе буйной головушки! Понял?!

      – Понял, понял...

      – Нет, Максимов, ты не понимаешь, как рискует мой клиент. Следствие еще не закончено, а я тебе важнейшую улику...

      – Сказал же, понимаю! Кстати, твой клиент, конечно же, альтруист, да? Он бесплатно рискует? Просто вот такой хороший человек. А я, кого он ни разу в жизни не видел, ему понравился,  и поэтому он решил бескорыстно мне помочь? Да?! Цену не набивай, Эдик, ладно? На, бери, пока дают, – сунул ему конверт Максимов. – Здесь, как договаривались.

      — Ты чё, Сань, – очень правдоподобно обиделся Эдик, – я ж серьезно беспокоюсь. Если даже информация просочится, я человека подставлю. Они геннанализ следов крови на лезвии сделали. Совпадает с тем жмуриком.

      Он, не пересчитывая, засунул деньги в задний карман потрепанных джинсов.

      — Деньги не посей... Машину пробили?

      — А вот на машине застряли. Непробиваемая. Не могут установить пока – номера на кузове и двигателе перебиты... За деньги не переживай, я бабки еще ни разу не терял... Святое, как крест, – сбогохульничал Панфилов.

      Вчера, как только Эдик передал улику, Максимов тотчас же узнал его – этот меч. Дыхание перехватило – как можно было не узнать этот сапфир. Именно такой камень – привиделось во сне императору – увенчивал рукоять рокового меча.

      Но как можно серьезно относиться, спросишь ты, читатель, к снам какого-то журналиста – представителя профессии, главной отличительной чертой которой всегда было и будет бесстыдное вранье? К тому же он заливал своей подружке, что это был вовсе и не его сон, а сон персонажа его сна... Совсем запутанная история. Нет, трудно поверить в такую версию, основанную на необузданном нагромождении фантастических совпадений. Хотя, справедливости ради, следует признать, что и она (разумеется, чисто формально!) имеет право на существование. То есть, вполне может быть: всё, что наплел Максимов своей подруге Алёне – истинная правда.