Триумф графа Соколова - Валентин Лавров

Мартынов нервно поиграл пальцами, смягчил тон:

— Доложите, полковник, что произошло!

Начальник охранки в силу своей высокой должности, несмотря на довольно молодой возраст и подполковничьи погоны, командовал полковниками и даже генералами, которые возглавляли районные отделения.

Это доставляло ему прямо-таки сладострастное наслаждение, и он любил подчеркнуть это. Но втайне страдал, что ему раньше срока не присваивают полковничий чин.

Подчеркнуто сухо Соколов изложил историю Гарнич-Гарницкого и то, что случилось в поезде. Про письмо Малиновского Ленину и про труп пока решил не говорить. Но зато всячески расписал Семена Кашицу как самого опасного преступника, который ему якобы уже признался в причастности к террористам. И подумал: «Сейчас бледнеть начнет, поймет, какую роковую ошибку сделал, выпустив этого типа».

Мартынов, однако, слушал спокойно и внимательно, ни разу не перебив. И потом умиротворяюще произнес:

— История про игру в карты в поезде мне была представлена в другой редакции. Когда утром позвонил железнодорожный жандарм и сообщил, что вы сдали «на временное хранение» арестованного пассажира, я направил туда поручика Алябьева. Тот допросил пассажира. Он показал, что вы не пожелали продолжать игру с незнакомым им пассажиром и по этой причине сильно избили последнего и высадили из поезда в Бологом. Протокол допроса могу вам по дружбе показать…

Соколов презрительно фыркнул:

— Александр Павлович, какая у меня с тобой дружба? Кто позволил допрашивать преступника без меня? — Соколов грозно пошевелил усами. — Прикажи, чтобы Кашицу сейчас же доставили сюда. Мы его вместе допросим. Тем более что есть настоятельная потребность кое-что у него выяснить.

— Это невозможно, полковник.

— Почему?

— Я выяснил, что задержанный невиновен, и приказал его отпустить.

— Что?! — Соколов решил, что пора дать ход гневу. Он вскочил с кресла. — Что значит — отпустить? Куда отпустить?

— А какие у нас основания держать его под стражей? — Мартынов невозмутимо глядел на Соколова. — Прокурор не с вас, с меня спросит.

— Ты, подполковник, чего дурочку валяешь! Это прямая измена! — Соколов сжал кулаки, шагнул к Мартынову. Тот побледнел и отступил назад. — Этот Семен Кашица — пособник и соучастник убийцы. Не исключаю, что отпущенный тип способен пролить свет на готовящееся покушение на Государя и Августейшую семью, равно и на шпионские происки против Гарнич-Гарницкого.

— Где доказательства ваших слов, полковник?

— Вот они!

Соколов вынул из портфеля бережно сложенный чертеж и адрес Гарнич-Гарницкого. Положил бумагу на стол, ткнул пальцем:

— Урядник Бирюков со станции Бологое это вынул из кармана погибшего Елагина.

Мартынов насторожился:

— Что значит — погибшего?

— То и значит, что бросился на меня с охотничьим ножом, а наткнулся вот на это! — Соколов поднял вверх свой кулачище. — Неосторожен был Иван Елагин, Царствие ему Небесное. Хотя, вероятней, попадет в преисподнюю.

Мартынов набрал полные легкие воздуха, хотел что-то выпулить из себя, но лишь укоризненно покачал головой. Затем с миной брезгливости склонился над чертежом:

— Что такое?

— Крестиком отмечен дом, где проживает Гарнич-Гарницкий.

— Ну и что?

Теперь пришла очередь Соколова гневаться:

— Ты, Мартынов, и впрямь не понимаешь, что натворил? В кармане уголовного типа обнаруживается такой чертеж, а начальник охранки на это «Ну и что?»!

Мартынов невозмутимо отвечал:

— Мало ли откуда мог взяться этот клочок бумажный! Скажем, погибший Елагин познакомился с горничной из этого дома и она ему начертила этот план. Или просто поднял на мостовой, думает: «Бумажка мягкая, для сортира хорошо пойдет».

Соколов шумно выдохнул:

— Александр Павлович, ты не в своем уме. Такую белиберду несешь! Какой сортир? А на обороте взгляни, тоже дорога к горничной?

Мартынов перевернул лист, там тоже был чертеж: квадратики домов, в один из них упиралась стрелка, дорога, улица, помеченная буквой «Н.», чуть ниже — крестик в кружочке.

Соболезнующим тоном Соколов спросил:

— Скучно? Нет нужды задать вопросы Семену Кашице? Кстати, надо еще выяснить, что это за тип.

— А что означает «Н.»?

— Вопрос этот надо тоже адресовать Кашице. Но полагаю, что это название улицы, на которой живет Гарницкий, — Нижегородская.

Мартынов походил по кабинету, тоном, каким разговаривает доктор с опасно больным, с тихой печалью молвил:

— Я верю лишь фактам. А факт есть — серьезный: один из наших сотрудников превысил меры необходимой самообороны и убил человека, который, очень может быть, стал бы важным свидетелем и объяснил содержание этих чертежей. Этот сотрудник, полковник, — вы сами. И вы будете отвечать за самоуправство.

— А факт покушения на «сотрудника»? — Соколов не выдержал, рассмеялся. Такой разговор казался ему какой-то чепуховиной.

— Это надо будет доказать прокурору. Таких доказательств у вас нет. Прокурор, полковник, вас вызовет.

— Надеюсь, вместе с тобой: объяснишь, Александр Павлович, мотивы, которые заставили тебя отпустить опасного преступника. А мне сейчас ответь на вопрос: как же с шантажом Гарнич-Гарницкого?

— А почему вас это волнует? Какое отношение вы имеете к этому делу? Кто поручил вам заниматься им?

Мартынов нажал кнопку звонка. Тут же в дверях вырос дежурный офицер.

— Скажи Антону, пусть закладывает. И Алябьева ко мне.

И вновь к Соколову, теперь уже миролюбивым тоном:

— Авто в такой страшный мороз не заводится, приходится как при царе Горохе в санях ездить. А мне сегодня следует быть в Дворянском собрании. Благотворительный концерт для детей-сирот, чьи отцы на японской войне погибли.

Соколов с недоумением смотрел на собеседника.

— По нашему делу что дальше?

— Адрес этого Кашицы есть в протоколах допроса. Я прикажу, за ним последят и в нужный час задержат. Так даже лучше.

В кабинете появился Алябьев. Мартынов сказал:

— Прикажите назначить слежку за этим субчиком, которого на Николаевском вокзале допрашивали. Адрес его жительства вы в протокол записали?

— Так точно, господин подполковник.

— Выполняйте! — К Соколову: — Господин полковник, я вам немедленно сообщу о задержании. Допрашивайте этого уголовника сколько угодно, только мне предоставьте, — улыбнулся по-хитрому, — основания для прокурора.

Соколов настойчиво повторил:

— А что с Гарнич-Гарницким?

— Собственно, что вы имеете в виду? То, что он весело время в Монте-Карло провел? Это должно стать предметом серьезного служебного разбирательства. Находясь на государственной службе, нельзя вести безнравственный, разнузданный образ жизни. — Многозначительно посмотрел на собеседника. — Стыдно ему, семейному человеку, подобными развлечениями тешиться. Связи случайные — последствия печальные.

— А что, если на Гарнич-Гарницкого и впрямь произведут покушение?

Мартынов отмахнулся.

— Вы в это действительно верите? — Почесал кончик носа. — В конце концов, мы все ходим под дамокловым мечом, но никого не просим защищать нас. На мне сейчас висит дело пропавшего прокурора Александрова. Знаю вашу заинтересованность. Тут же сообщу, как будут новости. А вашим Гарнич-Гарницким пусть займется петербургская охранка. — Неожиданно раскатился смехом: — По месту, так сказать, факта события и места постоянного проживания! — и задушевно добавил: — Всякий может совершить ошибку. Я отпустил задержанного, вы убили по нечаянности пассажира. Стоит ли шум подымать?

Соколов взял со стола чертеж, убрал не спеша его в портфель и, вперив презрительный взор в начальника охранки, грустно покачал головой:

— Ну и ну!

Сыщик направился по соседству, в Гнездниковский — к фотографу Ирошникову. Он протянул ему завернутый в тряпку охотничий нож, которым его хотел убить Елагин. Сказал:

— Сними «пальчики»!

— Да сейчас все и сделаю. Как без нас живете?

Соколов откровенно отвечал:

— Скучаю! В сыске, в отличие от охранки, почти нет интриг, люди проще, душевней. Да и привык ко всем вам.

Ирошников протянул дактилоскопическую карту:

— Хорошо читаемые отпечатки!

Соколов с удовольствием глядел на четкие завитки. Похвалил:

— Юрий Павлович, у тебя золотые руки! Теперь попрошу: займись картотекой, постарайся отпечатки идентифицировать.

Ирошников с нежностью взглянул на Соколова:

— И мы без вас, Аполлинарий Николаевич, скучаем.

— У сыщиков дружба крепкая — до конца дней. — Повторил: — Работали мы с вами славно, но, признаюсь, в охранке народ сложней, а дела серьезней. Один негодяй-революционер столько может России зла принести, сколько целая банда уголовников не в состоянии. Но, вопреки проискам врагов, наша жизнь прекрасна!