Триумф графа Соколова - Валентин Лавров

Соколов со всей торжественностью из толстой кипы ассигнаций вытащил пять «катюш» и положил их под карты. Бумажник оставил на столе. Обвел взглядом игроков:

— Банку пятьсот. Играть не умею, но люблю.

— Однако! — крякнул кавалерист.

Он долго лазил по всем карманам, собирая деньги. Потом наклонился к уху рыжего, что-то зашептал. Острый слух Соколова уловил:

— В долг… верну… Ведь притащил пациента!

Соколов чуть усмехнулся: «Это я „пациент“, сейчас „лечить“ начнут. Ну, да кто кого!»

Рыжий скривил рот, похлопал себя по карманам.

— И где мой лопатник? Во, под себя засунул и забыл, — вытянул из портмоне сторублевую бумажку и протянул кавалеристу. Затем и сам сделал ставку.

Кавалерист взял нож, отрезал толстый кусок колбасы и начал с жадностью жевать.

Рыжий распечатал новую колоду карт. С хитрым прищуром посмотрел на Соколова:

— Вы как пойдете гнуть, так у вас всякий банк небось затрещит?

— Облапошите нас вчистую! — ухмыльнулся кавалерист. — Завтра в Белокаменной в одном исподнем высадимся.

«Сейчас начнет из себя „валежник“ изображать, — подумал Соколов. — Вот уже колоду держит неумело, словно голой рукой горячий утюг. Теперь делает фальштос — будто по-честному тасует!»

Рыжий стал метать, и было полное ощущение, что он карты едва ли еще раз в жизни видел.

Соколов улыбнулся своей догадке.

Кавалерист все время краснел, волновался и быстро ставил карту за картой.

Рыжий оставался совершенно спокойным, словно на кону стоял стакан семечек, а не годовое жалованье какого-нибудь коллежского асессора.

Соколов, по своему обыкновению, тоже не выказывал никаких чувств. Он знал весь расклад: «Кавалерист — игрок, но сейчас пьяный, игры у него не будет. Рыжий позволит мне выиграть две-три первых метки. Потом и шестерик погонит, пока не выбьет меня окончательно из денег. Мастер высокого класса! Техникой берет».

Сильными, красивыми пальцами, оставаясь внешне равнодушным, сыщик загибал углы.

Рыжий продолжал отчетливо, словно машина, метать, полностью сохраняя непроницаемость.

Кавалерист нервно теребил бородку. Вдруг его щеки стали белыми, а на лбу высыпала испарина: его карты были биты.

Рыжий шумно выдохнул:

— Ваша! — И он выразительно посмотрел на Соколова.

Соколов безразличным тоном произнес:

— Моя ставка — полторы тысячи рублей, — и, словно извиняясь, добавил: — Уж очень я азартный.

Кавалерист шмыгнул носом.

— Я выхожу из игры. Эх, везет людям, — и, выпив вина, снова отрезал себе колбасы. Он вздохнул, выковыривая пальцем мясо из зубов. — Фраерское счастье светлее солнца! — Уловив особый взгляд рыжего, он с наигранным весельем крикнул: — С такого выигрыша положено шампанское ставить! Не каждый день так везет.

— Неси выпивку и закуску! — сказал Соколов и протянул двадцать рублей.

Рыжий сделал удивленное лицо:

— О, да вы, сударь, человек фартовый! Играете по-крупному, угощаете по-щедрому.

Кавалерист криволапо заспешил, затопал по коридору.

— Везет вам, господин Соколов! — вздохнул рыжий. — А я, пожалуй, с горя сейчас напьюсь.

— Разве это честная игра — вы, сударь, напьетесь, а я трезвый, как жених на свадьбе? — сказал Соколов, поняв, что его хотят напоить, чтобы вчистую обыграть. И он сделал вид, что клюнул на эту удочку.

— Тогда и вы малость душу порадуйте, господин коммивояжер! — обрадовался рыжий.

В это время в купе влетел задыхающийся Семен. За ним с трудом поспевал ресторанный лакей с бочонком, в котором среди льда лежали три бутылки шампанского. Другой лакей поставил на стол поднос, на котором на хрустальных кусочках льда темнели устрицы, вазу с персиками и виноградом и стал наливать в принесенные фужеры шампанское.

Выпили за Государя и Империю, за приятное знакомство, затем за полезное провождение времени, за счастливое прибытие…

— Беги, Семен, в ресторан, пусть еще три шампанских несут, — малость заплетающимся языком молвил рыжий. Он решил напоить Соколова, который пил с ним заровно.

Лакеи принесли теперь три бутылки хорошего редерера — французского шампанского и шоколад.

— Открой, любезный! — барственным тоном распорядился Семен.

Лакей отбил смолку, которой была залита пробка, отломал проволоку и ловко сделал хлопок:

— Позвольте по хрусталю раздать!

Игроки вытянули еще по три бокала. Соколов видел, как его новые знакомые на глазах хмелеют. Его самого шампанское не брало.

Рыжий решил: «Пора метать!»

Рыжий и кавалерист обменялись взглядами. Рыжий сделал неприметное движение головой — сверху вниз, которое толковалось: пациент созрел! Для затравки еще одну метку отдам, но последнюю.

Кавалерист махом влил в себя фужер шампанского. Он с жадностью глядел на гору денег, возвышавшуюся на столе, — три тысячи! — и со сладкой болью мечтал: «Мне бы этот капитал! Уж я развернулся бы!»

Но если кавалериста кто-нибудь спросил, в чем этот разворот состоит, то он толком бы ничего не ответил. Вероятней всего пропил бы с проститутками или продул в карты.

Тем временем рыжий без особых хлопот еще спустил Соколову полторы тысячи. На этом заманка должна закончиться и начаться главная часть шулерской игры — раздевание пациента.

Шампанское уже сильно разобрало рыжего. Он больше не изображал новичка. Его руки в перстнях так и замелькали.

Соколов молча восхитился: «Наконец-то себя показал… Истинный артист! Что с колодой вытворяет — карты у него словно дрессированные. Теперь ясно, что рыжий играет наверняка, — шулер как пить дать».

Соколов еще прежде понял, что рыжий — мастер тасовки. Такой может запустить одна в одну — разложить все пятьдесят два листа как захочет — хоть по мастям, хоть через одну — черная-белая, черная-белая! Талант! И схватить этого зихерника за руку — дело почти невозможное.

Но Соколов и сам умел делать все то, что делал рыжий.

Понтирующий Соколов объявил:

— Шесть тысяч целиком!

Рыжий остался внешне спокойным, только энергичней стал жевать гнусным сфинктером — узкой полоской губ.

Кавалерист перестал дышать, подался вперед.

Рыжий стал метать, теперь кончики пальцев его мелко дрожали.

Соколов напряженно соображал, и вдруг его словно свыше осенило, он вспомнил великого поэта:

— Ставлю пиковую даму!

Рыжий вдруг потерял всю невозмутимость, застонал враз севшим, каким-то загробным, глухим голосом:

— Ах, старая сука, пошла налево… — Он вмиг сник, съежился, и весь его облик вдруг сделался жалко-несчастным. И лишь глаза с ненавистью глядели на обидчика, который так хитро провел его, ловкого пройдоху.

Рыжий проиграл все, что было, включая чужие деньги, которые вез в Москву. В голове стучала кровь: «Перехитрил сам себя, сам себя, сам себя…»

Скрипнул зубами, твердо решил: «Нет, с деньгами этого фраера не отпущу!»

Несчастным голосом, словно последний нищий на паперти, взмолился:

— Сударь, ваше благородие, давайте еще играть! — Дрожащими руками он торопливо полез в брючный кармашек. Отстегнул часы, протянул с надеждой: — Серебряные, анкерные, на пятнадцати камнях. А фирма знаменитая — «Габю». В Москве на Никольской купил, ей-богу, тридцать целковых выложил.

На самом деле часы стоили всего девять рублей и рыжий накануне выиграл их в ресторане «Гельсингфорс» на Нижегородской улице у пьяного матроса.

Соколов засмеялся:

— Оставь себе, чтобы Москву не проспать! Когда лишние деньги заведутся, пусть твой придурковатый приятель меня опять позовет.

Поезд весело стучал на стыках рельсов.

Соколов спокойно рассовывал кучу денег по карманам.

Рыжий, лихорадочно ломая пальцы, соображал: «Нет, никак нельзя из купе выпустить… Надо тут все решить! В конце концов, в тамбуре — тормозной кран, кругом — ночная темь и леса. Уже все пассажиры спят, проводники тоже дрыхнут небось. Пока спохватятся, я буду далеко».

Рыжий бросил взгляд на нож, которым ненасытный кавалерист Семен Кашица опять резал колбасу.

Соколов перехватил этот взгляд.

Кавалерист засунул в рот ломоть колбасы, стал жевать, запивая шампанским. Нож он положил на стол.

Рыжий решился. Он медленно, не раскрывая замысла, поднялся с дивана.

Соколов насмешливо оглядел неудачных картежников.

— Приятных сновидений! — и сделал вид, что повернулся к дверям. Но боковым зрением он следил за рыжим.

Тот метнулся за Соколовым, взмахнул ножом. Мгновение — и широкое, остро заточенное лезвие вошло бы в спину сыщика.

Сверхчеловеческое спокойствие и мгновенная реакция боксера выручили Соколова. Он встретил врага сокрушительным ударом правой руки. Удар пришелся точно в угол челюсти — самое болезненное место.