Одиннадцатый цикл - Киан Н. Ардалан

Перебор. Он отдернул голову и зашатался прямо на солдатку, которой было некуда увильнуть из-под него.

Она вскрикнула. Акар оперся о соседнее дерево и упрямо выбросил кулак в очередном ударе.

И попал.

Меч лопнул на осколки, а его хозяйку отбросило на землю плашмя.

Акар настиг ее и с чудовищной силой обрушил ногу сверху.

Я взмыл в воздух, влетел коленом ему в щеку. Голову свернуло набок, изо рта вылетел обломанный клык, рука непроизвольно выпустила дубину – но противник был неумолим. Он кое-как встал, весь истерзанный, в крови, и впился в меня подбитым глазом-щелкой.

И вновь я прыгнул. Взревел – куда слабее, тусклее его. Он вытолкнул руку мне навстречу, и я с разгона налетел на кулак сверху. Меня отшвырнуло назад и перекатило по земле на живот.

Акар измотанно подступил и топнул по мне сверху. Вот теперь я взревел почти как он.

Все кругом было залито его кровью, и она струилась даже по моим щекам. Ее запах кружил голову.

Акар подался вперед, наваливаясь на меня всем своим немыслимым весом. Спину прогнуло под его ногой – человеческий хребет бы уже раздробило в пыль. Гнев оплетал, протягивая усики по закоулкам зрения, овладевая сознанием.

Великан громыхнул на чистом, мощном акарском:

– Ты позоришь свой род! – Голос был точно скрежет жерновов. – Снюхался с человеческой шлюхой. Живете как скот, а могли бы сражаться с теми, кого они защищают, – Владыками, которые нас изгнали!

Я завыл под его невыносимым весом.

– Якшаешься с людьми – по-людски и сдохнешь.

Раздувая щеки, я пыхтел в панике, сжимал и разжимал кулаки, лишь бы совладать с болью.

И тут женщина издала клич – дикий, первобытный, будящий что-то в душе. От него даже великан на секунду перестал меня топтать. В этот миг я перевернулся и что было мочи вцепился ему в ногу.

Солдатка взмыла ввысь с булыжника, и акару в шею вонзился обломок меча.

Все было кончено. Он снял с меня ногу и со стоном попятился. Я зашелся кашлем. Все тело горело огнем, но переводить дух еще рано.

Женщина сбивчиво дышала, держась за ребра, – надеюсь, не сломанные, а только ушибленные.

Великан силился устоять на слабеющих ногах, ухватить вытекающую из тела жизнь. Грудь вздымалась все слабее.

Нельзя медлить: мне еще нужны ответы. Перебарывая мучительную боль, я приблизился к нему. У акара тряслись ноги, и вот он припал на колени у огромного валуна, вздымая тучу пыли.

Умирающий гигант сам был с него величиной. Он хрипел. Кровь стекала по каменной поверхности струями – казалось, валун сам оброс алыми сосудами.

Я перешел на свой как можно более чистый акарский:

– Расскажи о Мукто.

Акар, хмыкнув, сплюнул кровью мне под ноги.

– Расскажи об отце, – повторил я.

Тот лишь усмехнулся еще сильнее, невзирая на близость смерти. Одна гигантская шишковатая рука держалась за рану на ребрах, язык слизнул кровь с губ.

Великан отпустил бок и натужился, вытащил обломанный меч из шеи, приближая кончину.

– Рад, что с людьми спутался? Надеюсь, рад. Я ухожу к великому Хо’шаху жить среди предков. Меня зовут Йи’сура из Камня, и меня запомнят воином. А тебя – свиньей. Акаром, у которого нет чести.

Я бросился к Йи’суре и зажал рану в тщетной попытке отсрочить его последний вздох.

– Расскажи мне о Мукто! – напирал я. Все немощнее смеживались и поднимались его веки.

– Ло’Сай заполучит твою голову, как заполучил Сун’Ра.

Акар, назвавшийся Йи’сурой, поднял меч и опять всадил в шею – теперь глубже. Здоровый глаз расширился, вспыхнул таким живым огнем, каким не горел даже в битве, – то испускала последние искры его пламенеющая душа.

С какой одержимостью, каким одухотворенным взором он смотрел на меня в эту секунду – решающую, последнюю. Йи’сура бесстрашно шагнул во мрак.

Кровь хлынула по трясущейся руке. Та неумолимо продавливала меч, распарывая глотку. Я с замиранием сердца ахнул, будто его душа вылетела из моего рта.

А этот глаз! Черный, большой и бездонный, он лучился такой верой, такой решимостью, такой честью, сияя высшим светом, – мне даже захотелось благоговейно отвести взгляд, но я не смог: роковой исход этого воителя меня заворожил.

И вот шея вспорота, кровь хлынула рекой. Не дрожит больше обмякшая рука. Йи’суры не стало.

– Ты бился доблестно, – проговорил я по-акарски. – Наши предки примут твою кровь. – Слова слетали с языка холостыми, неуклюжими, будто они вовсе не мои.

В ушах еще звучал его голос. Я – предатель. Изгой, упрятанный от людских глаз за клетью людских стен, кому не подают руки, кто не достоин славы.

Я поднялся в глубокой задумчивости, никак не ожидая удара тяжелой ветки по затылку, лишившего меня сознания.

Глава двенадцатая

ДАЛИЛА

Среди остатков северных человеческих цивилизаций обнаружены следы загадочных племен. По слухам, одни при помощи особых браслетов умеют подчинять волю зверей, а другие поклоняются ложным божествам.

– Из рапорта для короля Бальсема в период бурного роста Чащи. 11 ц. 1460 г.

Я видела размытые пятна зеленого, синего, сиреневого, красного, желтого. Они проплывали по моему освобожденному от оков сознанию. Видела блистающий высшим совершенством узор шести изумрудов на величественной оленьей голове. Видела переплетенные нити паутины.

Видела бесформенные сгустки, что пульсировали и вяло переползали по лесной поляне, стекаясь в блестящий ком.

Видела многокрылых птиц с несколькими головами. Крылья втягивались в тело, уступая место ногам с неестественно длинными пальцами, которые скользнули под рябь воды.

Влага исказила смешанные в пестрое пятно цвета, рождая из каждого по хорьку с глазами на месте сосков – глазами, в которых отражалась паутина.

Видела разноцветное колесо, связанное с безграничным калейдоскопом возможностей.

Тому, что я видела, попросту тесно в рамках смертных слов: они не вместят всей сути. Разве что если написать их на тряпке, макнуть в бадью и смотреть, как чернила расползаются по воде, – вот каково одним глазком заглянуть в юдоль безудержного морока, куда я окунулась с головой. Одно лишь в этом горячечном наваждении было знакомо: слабый, но стойкий запах Перри, и мне даже показалось, что он смотрит на меня с улыбкой.

* * *

Первое, что я увидела, очнувшись, – нависшее надо мной взволнованное лицо Норы. Она была в испарине и грязи. Растрепанные волосы как бы в испуге прильнули к коже.

– Слава Осулару, жива! – Чувствовалось, что у нее камень с души