Седьмое лето - Евгений Пузыревский

Несколько разочарованный служитель правопорядка, прихрамывающий на протезную левую ногу (это сейчас бы его на службу не взяли, а тогда, в послевоенное время, любым живым рады были), с давно появившимися залысинами на местами посидевших волосах, скрываемых милицейской фуражкой, довольно легко выяснил имена беглецов.

Всю ночь, проворочавшись на своём единственном комплекте постельного белья, и так и не уснув, Семён Семёнович пришел к верному, на его взгляд, решению – необходимо провести пристыдительные и морально разъяснительные работы.

«Законны и справедливы требования тех, кто считает, что бездельников этих нужно учить и наказывать!»[27]

Итоги нескольких жарких майских дней:

1) Зарёванные и во всём сознавшиеся Ваня с Серёжей пообещали, что больше так делать не будут. Как именно «так», они поняли не до конца, но сам факт что «обещали» устроил обе действующие стороны процедуры.

2) Мёртвый и дважды захоронённый герой.

3) Новое, но пока затаившееся, чувство удовольствия.

4) Первое серьёзное испытание зарождавшейся мужской дружбы, которая, впоследствии, наставит ещё шрамов как на душе одного, так и другого.

5) Чувство выполненного долга у искренне в это верующего.

6) Двадцать одна неподаренная медаль, что так и остались лежать за шкафом, благополучно «забытые», в виду нежелательного воспоминания произошедшего, которое они бы повлекли за собой.

29

Павлик поднялся на ноги и спокойно, как ни в чём не бывало, полез по лесенке вверх.

Если бы он был, лет так на двадцать постарше, то естественной реакцией на произошедшее, можно было ожидать весь спектр эмоций, пролегающих на шкале «Внутреннее психологическое состояние», в аккурат между делений «Страх» и «Паника». Но детская некомпетентность в вопросах самосохранения, сделала своё дело и теперь, толком ещё ничего не понявший ребёнок, преодолел девять ступеней, отделявших его от поверхности.

«…И на ступеньки встретитьНе вышли с фонарём»[28]

А если, в один прекрасный момент, Господь снизойдёт до своих двуногих созданий, способных к членораздельной речи и абстрактному мышлению, откроет им райские ворота, да скажет – «Проходите мол, располагайтесь, посторонним вход не воспрещён». И спустит он вниз со своей оккупированной небесной территории лестницу, что с золотыми ступенями, и упрёт её в твердь земную, чтоб каждый, от мала до велика, независимо от пола, благосостояния, цвета кожи и вероисповедания, смог взобраться на «белогривые лошадки», являющиеся продуктами конденсации водяного пара и воспетые лучшими литературными творцами, что наделены поэтическим даром. Одно лишь условие поставит – ползти к его домашнему очагу, придётся без единой остановки и ровно триста тридцать три года, три месяца, три дня, три минуты (ну не равнодушен Создатель ко всему, что кратно трём), с момента, когда претендент вступил на нижнюю часть конструктивного элемента, обеспечивающего вертикальные связи. Взамен, на этот временной отрезок, он обязуется изъять из человеческого тела, такие прочно засевшие в него элементы, как голод и усталость. А теперь, внимание, вопрос, – какой процент человечества достигнет пункта назначения, какой, по пути, разожмёт руки и сыграет в свободное падение, либо же спустится обратно своим ходом, а какой вообще, откажется даже начинать.

Или же есть другие варианты развития событий – истинные верноподданные перебьют друг друга, за право быть первым, ведь серединных любят меньше и история таких, памятью не жалует. Либо отпилят, до куда смогут дотянуться/допрыгнуть/достать/ долететь, переплавят благородный жёлтый металл в более удобные формы, да по карманам, а потом, пару процентов экспроприированного, потратят на покрытие куполов, во искупление, чтоб душа, или что там вместо неё, спокойной была. Не исключено, что параллельно будет происходить секуляризация, но о ней, особо шуметь не стоит.

Ещё, в данном случае, может произойти… хотя нет, не может – так как наш главный герой, уже давно добрался до крышки, и теперь будет пытаться её открыть. Так что вернёмся с небес на землю.

Точнее под землю.

Уперев свои маленькие ладони в деревянную поверхность, Павлик сделал первую попытку открыть закрытое – так, не сильно, можно сказать для пробы.

Ни на миллиметр.

Пока ещё ничего не осознавший, он надавил сильнее.

Тот же результат. Точнее – его отсутствие.

Хорошо быть оптимистом – вроде ситуация не ахти, а ты такой весь на позитиве и умудряешься не замечать происходящее вокруг, словно одеваешь на глаза очки, фильтрующие цвета, которые пропускают лишь тёплые, отзеркаливая холодные. И пройдя вместе со светом, через роговицу, жидкость передней и задней камеры, хрусталик, всю толщу сетчатки, попав на отростки светочувствительных клеток и запустив фотохимические процессы, от красного, через жёлтый к белому, обволакивают мозг плотной, согревающей и не рвущейся плёнкой.

Хотя Павлику было далеко, до философского оптимизма Готфрида Вильгельма Лейбница и его недостатка «цензорского духа», но для сложившейся ситуации, он держался на довольно высоком уровне адептов культа «Наполовину полного стакана».

Попытка номер три – любимого числа хозяина золотой лестницы.

Ладони – в дерево крышки, ступни, через подошву ботинок – в железо ступеньки, спину в… спину в заряженный напряжением воздух…

Через семь лет после образования союза советских социалистических республик, в далёком тысяча девятьсот двадцать девятом году, народным комиссариатом путей и сообщений, была официально запрещена бурлацкая тяга. Одна из самых тяжелых и монотонных профессий, более чем с четырёх вековой историей, прекратила своё существование.

За тот период, пока Земля, восемьдесят с лишним раз, облетела вокруг Солонца, маленькие и быстро исходящие очаги тягового труда, иногда всё же вспыхивали на территории равной одной шестой части суши (в основном в годы Великой Отечественной Войны), но в итоге сошли на «нет».

На «нет» своей естественной формы.

Павлик, который и слышать не слыхивал о существовании ни бурлаков, ни НКПС, ни даже СССР (хотя бывало, что пару раз в разговорах сестёр Дубцовых пролетал этот непонятный набор букв, но он, так и не спросил о его значении), сейчас, косвенно, оказался вовлечённым в профессию, увековеченную Ильёй Ефимовичем Репиным.

Он тянул.

Тянул так, что зубы, в правильном прикусе, вдавливая друг в друга, заставили побелеть дёсны, что веки, плотно закрывшись, скрывали глаза, с уже успевшими лопнуть, тремя капиллярами, что мышцы, облегающие скелет, водолазным костюмом, готовы от напряжения моментально порваться, стоит лишь прикоснуться к ним любым острым предметом.

Но в отличие от участников Рыбинских артелей, цеплявших бечевы к расшивам лишь из финансовых соображений, семилетний мальчик, обвязанный целью самоутверждения, пытался доказать, что он уже достаточно взрослый и в состоянии позаботиться о себе сам, без какой либо помощи извне.

И эти попытки, вытянуть на новый уровень, при помощи так внезапно и естественно сложившегося обстоятельства, рушились, даже не успев толком начаться.

Вытягивание себя, при помощи себя же спасения, осуществлялось противоположным физическим действием – толканием.

Крышка, упорно отрицая механическое давление снизу, наглым образом отказывалась открываться.

Бывший хозяин дома, что в совершенстве владел профессией самого известного в истории человечества рогоносца, постарался на славу – массивные, гладко обтёсанные доски, не смотря на то, что прошло уже лет тридцать, не рассохлись, а всё так же плотно прилегали друг к другу. С верхней стороны, убитые, освежёванные и расчленённые берёзы, были оббиты, в три слоя, листами оцинкованного железа.

Зачем всё это?

Тут два варианта – либо этот рукодельник, которого уже семнадцать лет как нет в живых, настолько увлекался плотницким занятием, что даже такую мелочь, как «крышка в ямку», делал на века, чтоб ей, беззаботно, могли пользоваться его дети, внуки, правнуки, вплоть до пра пра пра пра пра.… Либо же, он собирался разводить зомби, используя искусственное углубление в земле, как место их обитания, сокрытое от глаз людских, а сколоченную из дерева, как надёжное средство защиты и самосохранения.

Лично мне, второй вариант нравится больше.

Но, как бы то ни было, итог оставался прежним – крышка, закупорившая собой трахею (ямка – лёгкие, сарай – голова, окна – глаза, дверь – рот, шифер – волосы) зарытого, по подбородок, в землю, деревянного, искусственно созданного чудовища, пропиталась, неизвестно откуда взявшимися килограммами и уверенно заняла свою «застойную» гражданскую позицию.

Несмотря на все колоссальные усилия, приложенные Павликом, чтоб это исправить.

Оптимизм постепенно улетучивался…

Словно алкоголь, из гранёного стакана, наполненного спиртом и оставленного у фотографии с чёрной ленточкой…