"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Она взяла Макса под руку. Мирьям заметила, как, весело, подмигивает ей Волк.

- Чтобы было легче, - Мирьям разожгла плиту и поставила на нее медную кастрюльку для кофе, -тогда, в Лондоне, я не была замужем. Я хотела стать подругой Волка...

Сейчас, поняла Мирьям, следя за водой, ей этого было не надо. Она просто соскучилась по чьим-то объятьям, по теплу другого человека рядом.

- Так давно, - горько поняла женщина, - так давно ничего не было..., - она разлила кофе по фаянсовым, простым чашкам, и вздрогнула. Сзади раздались чьи-то шаги.

- Ты дверь не закрыла, - смешливо сказал Волк, склонив непокрытую, белокурую голову. Он сбросил куртку на табурет и закатал рукава льняной рубашки. Большие руки были покрыты ссадинами.

- Он баррикады строил, - вспомнила Мирьям, - он не сказал, где был до Парижа. На юге где-то, у него загар до сих пор не сошел. Волосы на руках золотистые. Как тогда, в Лондоне. Может быть, он из Италии приехал. В прошлом году война закончилась, страну объединили. Папа больше не хозяин Рима. Или из Америки..., - Волк принял чашку, их пальцы соприкоснулись. Мирьям заставила себя устоять на ногах.

Волк пил кофе, любуясь румянцем на ее щеках, и говорил о том, что его брат вернулся из плена. Он понял, что кузина его не слушает и поставил чашку на стол: «Как дела в Венсенне? Как прошли твои занятия?»

- Хорошо..., - выдавила из себя Мирьям. Волк шагнул к ней, от него пахло палыми листьями, горячее дыхание щекотало ей ухо:

- Не мучь себя, Мирьям, не надо..., Я всегда этого хотел, с тех пор, как нам было девятнадцать..., Давай продолжим то, на чем мы расстались в Лондоне..., - она встряхнула черными косами. Волк, легко подняв ее на руки, незаметно улыбнулся:

- Я говорил, она соскучилась по мужчине. И она замужем. Она за мной никуда не отправится.

Марта, как и все эти дни, выйдя из столовой, направилась в Латинский квартал. В ее саквояже, среди завернутого в холщовую салфетку хлеба и нескольких картофелин, лежали отмычки в бархатном мешочке. Капитан Кроу сделал их в Арсенале, и вручил Марте: «Лучшая сталь от «К и К», дорогая моя. Один из самых твердых сплавов в мире».

Марта решила вскрыть дверь в комнату кузины, если и в этот раз увидит задернутые шторы. Юджиния не знала, где Мирьям. Марта зашла на рю Мобийон, но женщина пожала плечами: «Мы ее три дня не видели».

Гардины были раскрыты. Юджиния сказала ей номер комнаты. Марта быстро взбежала по узкой, бедной лестнице на второй этаж и остановилась. Марта легонько нажала на дверь и шагнула в кухню.

Пахло табаком. На столе она увидела две чашки с недопитым кофе, на табурете валялась холщовая, мужская куртка с красным бантом. Она застыла и прислушалась. Из-за второй, высокой двери, до нее донесся скрип кровати и задыхающийся, женский стон. Марта сжала зубы и быстро обшарила куртку. Кроме дешевых папирос и коробки со спичками, она ничего не нашла. Марта нащупала связку каких-то бумаг, во внутреннем кармане. Развернув их, пробежав глазами, женщина побледнела. Она вынула блокнот с карандашом, и стала быстро перечерчивать схему минирования, стараясь не обращать внимания на голос кузины:

- Еще, еще..., Господи, как давно ничего не было..., Я люблю тебя!

Закончив, Марта подавила желание выругаться. Женщина выскользнула за дверь.

Месье Ларю все это время провел на западе Парижа.

Появившись в городе, он записался в батальон Национальной Гвардии, и жил в казарме. До войны, здесь был особняк какого-то буржуа. Гвардейцы расположились на двух этажах. В спальнях валялась амуниция и ружья. Готовила кухарка, присланная из города, из Женского Союза. Месье Ларю был молчалив, исполнителен, и оказался отличным стрелком. Его поставили командовать отделением. Месье Теодор почти не рассказывал о себе, только упомянул, что не женат и бездетен.

В начале апреля в их часть приехали посланцы из Совета Коммуны, Флуранс и Дюваль. Они собирались организовать вылазку в расположение версальцев. Месье Ларю, в числе других добровольцев, вызвался участвовать в ночном рейде, на запад, где стояли передовые соединения Мак-Магона. Из тридцати человек, посланных в разведку, вернулись только десять, во главе с раненым месье Ларю. Другие гвардейцы были убиты, или взяты в плен.

Утром, поднявшись на крышу особняка, они увидели в подзорную трубу, казнь гвардейцев перед строем. Месье Ларю хотел участвовать и в следующей вылазке, но ему запретили. Рана в боку была хоть и не опасной, но болезненной. Он лично провожал отряд в рейд. Его возглавили сами Флуранс и Дюваль, но и эта вылазка не увенчалась успехом. Представителей Совета Коммуны расстреляли. После этого из города пришло распоряжение: «Если версальцы ведут войну как дикари, то да взыщется око за око и зуб за зуб». Коммуна издала декрет о заложниках. Каждое лицо, обвиненное в сношениях с версальским правительством, немедленно заключалось в тюрьму и судилось присяжными. Военнопленные версальцы тоже отправлялись за решетку. Домбровский написал им:

- На всякую казнь версальцами военнопленного или приверженца коммуны мы будем отвечать расстрелом троих из этих заложников по жребию.

Через несколько дней военных действий в подвале их особняка оказалась с десяток пленных, многие из них были ранены. Месье Ларю уже оправлялся. Гвардейца послали сопроводить их в городскую тюрьму.

Федор обрадовался. За это время ему всего один раз удалось вырваться в Люксембургский сад. Пан Вилкас оставил ему записку в тайнике. Он отказывался заниматься убийством Домбровского. Федор, подозревал, что пан Вилкас и знаменитый Волк, неуловимый организатор обороны Парижа, это один и тот же человек. Поляк приложил адрес Домбровского на Монмартре.

Федор присел на скамью и сжег записку. Ему не хотелось рисковать собственной жизнью. Воронцов-Вельяминов знал, что вокруг Домбровского постоянно находятся национальные гвардейцы.

Федор затянулся папиросой: «Надо все это обставить по-другому. Случайная пуля...»

Его кольт был надежно спрятан. Федор не думал пока переходить на сторону версальцев. Он собирался сделать это, когда войска Мак-Магона войдут в Париж. Сейчас ему надо было выиграть время и не вызывать подозрений. Рана была легкой, пуля скользнула по ребрам. Он, все равно, подумал о мальчишках и о дочери:

- Нельзя детей сиротами оставлять. Кроме меня, у них никого нет. Мать..., - он поморщился,- что это за матери? Волчицы, без чести, без совести. Одна бросила детей, сбежала с любовником. Вторая, врет дочери. Еще и собственному мужу, наверняка, врет. Выдает девочку за его ребенка, - по ночам ему, все равно, снилась невестка.

Она была в бальном платье, как тогда, в Баден-Бадене. От нее пахло жасмином, бронзовые волосы падали ему на плечо, Марта шептала что-то ласковое. Он просыпался, превозмогая боль. Федор глядел в украшенный лепниной потолок большой, неуютной, пропахшей табаком и гарью спальни. Ему хотелось увидеть Марту, на кровати, среди шелковых простыней, хотелось услышать ее голос, высокий, нежный, всегда напоминавший ему щебетание птицы.

- Когда хоть одному творенью я мог свободу даровать..., - Федор вспоминал тропических птиц, что он с мальчишками видел в зоосаде, и опять думал о невестке. Она лежала в его объятьях, маленькая, хрупкая, она смеялась. Федор говорил себе: «Это все была игра. Она притворялась». Однако девочка, Люси, не была игрой, и он был твердо намерен забрать дочь. Федор помнил о своей расписке, в Лондоне, и аккуратно перечислял деньги на счет невестки. Он злорадно подумал, что Коммуна приостановила все банковские операции, но потом сплюнул на песок дорожки в Люксембургском саду:

- С ее предусмотрительностью, она перевела деньги в Лондон, до войны. В конце концов, все знали, что немцы готовят нападение на Францию.

О бывшей жене он не думал. Федор просто хотел навестить ее и воспользоваться правами мужа, хоть и разведенного. Поднявшись со скамьи, он усмехнулся:

- Евгения Александровна давно ребра не ломала. Или она опять окажется с поврежденным запястьем. Упала с лестницы, такое бывает.