Хроники Нарнии - Клайв Льюис

— Наверное, им это не очень понравится, — протянул Юстейс.

— Вы на редкость сообразительны! — воскликнул Рыцарь. — Сказать по чести, никогда об этом не задумывался. Но я вас понимаю. — На мгновение лицо его омрачилось легкой, совсем легкой тенью, но тут же просветлело, и он вновь расхохотался. — Эка важность! Зато как смешно — они там живут, делают свои делишки и даже не подозревают, что под их лугами и полями стоит армия, готовая вырваться из-под земли подобно фонтану! Подумать только, ничего не подозревают! Зато когда все кончится, и у них не останется выбора, они же первые над собой посмеются!

— Ничего смешного не вижу, — сказала Джил, — Наверное, вы станете жестоким тираном.

— Вот как? — Рыцарь, посмеиваясь, самым издевательским образом погладил ее по голове. — Оказывается, наша юная дама разбирается в политике. Не бойтесь, милая моя. Я буду править моим королевством, во всем полагаясь на мнение моей дамы, ибо она будет моей королевой. Ее слово всегда было для меня законом, а мое слово будет законом для тех, кого мы победим.

— В моем мире таких, как вы, не очень-то уважают, — неприязнь Джил возрастала с каждой минутой. — Знаете, как их называют? Подкаблучниками.

— Уверяю вас, сударыня, когда вы сами выйдете замуж, ваше мнение по этому вопросу изменится, — и эта шутка показалась Рыцарю отменной. — Однако когда речь идет о моей госпоже, это совсем другое дело. Я рад исполнить любое слово той, которая спасла меня от тысячи напастей. Ни одна мать не заботится о своем ребенке так, как моя милостивая королева обо мне. Сами посудите, сколько должно быть у королевы дел, а все же она находит время и выводит меня в мир под солнцем, чтобы глаза мои привыкали к его свету. А почему я всегда выезжаю в полном вооружении и с опущенным забралом? Потому что никто не должен видеть моего лица. И я сам не должен ни с кем заговаривать. Ибо это — как выяснила моя госпожа посредством магического искусства — может помешать мне избавиться от злого заклятья. Разве поклоняться такой даме — не честь для любого смертного?

— Боюсь, ваша мадам действительно весьма достойная дама, — произнес Зудень тоном, в котором звучало нечто совершенно противоположное смыслу фразы.

Ужин еще не закончился, а они уже по горло были сыты беседой с Рыцарем. Лягва думал: «Интересно, какую игру ведет ведьма с этим молодым олухом». Юстейс думал: «Большой, а как младенец, держится за юбку, дурак». А Джил думала: «Такой глупой, самодовольной, самовлюбленной скотины я еще никогда не встречала».

Однако к концу трапезы настроение Рыцаря переменилось. И он уже больше не смеялся.

— Друзья мои, — сказал он. — Близится час. Мне стыдно показаться вам в столь непристойном виде, и все же я не хотел бы оставаться в одиночестве. Сейчас придут и привяжут меня вон к тому креслу. Увы, это необходимо, иначе в припадке бешенства я уничтожу все, что попадется под руку.

— Мне, конечно, ужасно жаль вас, — откликнулся Бяка, — но с намигто что будет? Ведь эти ваши подземцы собирались посадить нас под замок. Понимаете, нам вовсе не нравится темнота. Мы бы с удовольствием побыли здесь, пока вы не… ну, в общем… если бы как-нибудь…

— Надо подумать, — сказал Рыцарь. — Обычно возле меня на время припадка остается одна королева. Настолько она бережет мою честь, что готова сама выслушивать мой бред, лишь бы никто другой не слышал. Едва ли я смогу убедить придворных, чтобы они оставили вас при мне. А они уже идут — ~ слышите, мягкие шаги на лестнице. Ступайте вон в ту дверь, в другие мои покои. Ждите меня там, пока все не кончится, или, если захотите, возвращайтесь и побудьте со мной во время припадка.

Они проскользнули в дверь, которой прежде не заметили. За ней оказался коридор, к их радости, не темный, а ярко освещенный. Заглянув в несколько комнат, наконец обнаружили то, в чем страшно нуждались — воду для мытья и даже зеркало.

— Самовлюбленная, самодовольная скотина, — сказала Джил, утирая лицо, — он даже не предложил нам вымыть руки перед едой.

— Ну что, пойдем посмотрим, как действует заклятье, или останемся здесь? — спросил Юстейс.

— Я за то, чтобы остаться, — ответила Джил. — Не хочу видеть этого, — а все-таки ей было немного любопытно.

— Нет, пойдемте, — сказал Зудень. — Вдруг узнаем что-нибудь полезное, а полезным может оказаться все что угодно. Боюсь, эта королева — колдунья и наш страшный враг. И эти подземцы прикончат нас, как только увидят, — ничего другого и ждать нечего. Нигде еще не пахло такой опасностью, такой ложью, таким колдовством и изменой, как в этих краях. Нужно держать ушки на макушке.

Они вернулись по коридору и тихонько приоткрыли дверь.

— Все в порядке, — сказал Бяка, — подземцев там нет.

И они вошли. Дверь на лестницу была закрыта. Рыцарь сидел в странном серебряном кресле: лодыжки, колени, локти, запястья и туловище — все было опутано веревками. На лбу у него проступил пот, лицо было искажено мукой.

— Входите, друзья мои, — сказал он, глянув на них. — Припадок еще не начался. Но только тихо! Я сказал придворным, что вы уже спите. Вот оно… Начинается… Внимание! Слушайте! Слушайте, пока я — еще я. Когда припадок начнется, я, очень может быть, стану просить и умолять вас, просить и требовать, чтобы вы освободили меня. Так бывает всегда. Я буду заклинать вас всем — и самым дорогим для вас и самым ужасным. Не слушайте меня. Укрепите ваши сердца и заткните уши. Потому что пока я связан, вы в безопасности. Но как только я встану с этого кресла, сначала проявится мое исступление, а потом, — он содрогнулся, — я обернусь ужасным змеем.

— Не бойтесь, я не стану вас освобождать, — сказал Зудень. — У меня нет ни малейшего желания иметь дело с сумасшедшим, тем более со змеем.

— Мы тоже, — подтвердили Юстейс и Джил.

— Все равно, — шепнул им лягва, — ни в чем нельзя быть уверенным. Поостережемся. Мы и так наделали слишком много ошибок. А он будет лукавить — ничего другого и ждать нечего. Мы ведь стоим друг за друга? Тогда давайте договоримся: как бы там ни было, а этих веревок мы не коснемся. Что бы он там ни говорил, ладно? Что бы он ни…

— Само собой, — сказал Юстейс.

— Уж я-то ни за что не поддамся, — сказала Джил.

— Тише! Началось! — прошипел Зудень.

Рыцарь застонал. Лицо его побелело как мел. И то ли из жалости, то ли по какой другой причине, но Джил, глядя на тело, корчащееся в кресле, подумала: «А ведь он, наверное, не такой уж плохой человек».

— Заклятье, заклятье… — стонал Рыцарь, — тяжкая, тугая, холодная, липкая паутина злой магии. Меня похоронили заживо. Меня утащили вниз, под землю, вниз, в темнейшую тьму… Сколько лет я здесь… десять или тысячу… в этой яме? Вокруг могильные черви. О, смилуйтесь! Дайте, дайте мне вернуться. Дайте мне почувствовать ветер и увидеть небо… Там есть такое озерцо. Посмотришь в него, а в нем деревья растут вниз головой, такие зеленые, а глубже, глубже — под ними — синее небо.