ОНО - Стивен Кинг

«Это тебе за хорошую работу», — сказал сумасшедший отец Генри. Они чокнулись коричневыми бутылками и выпили до дна. Насколько Генри было известно, ниггеры никогда не доискивались, кто убил их собаку, но он догадывался, что у них возникли подозрения, кто это сделал. Он надеялся, что возникли.

Остальные члены клуба Неудачников знали Майка лишь зрительно. В городке, где жил один-единственный негритенок, было бы странно его не заметить, но не более, потому что Майк не ходил в начальную школу Дерри. Его мать была набожной баптисткой, и поэтому Майка отдали учиться в церковную школу на Нейболт-стрит. Между уроками географии, чтения и арифметики дети там изучали Библию и, кроме того, такие предметы, как Значение Десяти Заповедей в безбожном мире, и проводили в классах дискуссии на тему: как решать ежедневные нравственные проблемы (если бы, например, вы увидели, как ваш знакомый стащил что-то в магазине, или услышали, как учитель упоминает имя Господа всуе, то как бы вы поступили?) Майку казалось, что в церковной школе не так уж и плохо. Бывали времена, когда он смутно подозревал, что что-то упустил в жизни — вероятно, у него могло бы быть больше друзей среди сверстников, — но он надеялся, что, поступив в университет, наверстает упущенное. Планы на будущее заставляли его немного волноваться из-за цвета кожи, но к его родителям в городе все хорошо относились, насколько Майк мог видеть, и он верил, что и к нему будут хорошо относиться, если он в свою очередь будет добр с окружающими.

Исключением из правила, разумеется, был Генри Бауэрc.

Несмотря на то, что Майк старался не показывать вида, он чувствовал, что Генри внушает ему постоянный страх. В 1958 году Майк был худеньким стройным мальчиком с хорошей фигурой, выше Стэна Уриса, но не такой высокий, как Билл Денбро. Он был быстрым и проворным, что несколько раз спасало его от Генри. И конечно, его спасало то, что он ходил в другую школу. Из-за этого и из-за разницы в возрасте их пути редко пересекались. Майк прилагал все усилия, чтобы избегать конфликта. Итак, по насмешке судьбы, несмотря на то, что Генри ненавидел Майка Хэнлона больше, чем кого-либо в Дерри, Майку доставалось от него меньше остальных.

Но он получил свое сполна. Однажды весной, после того как он убил собаку Майка, Генри поливал кусты, а Майк в это время направлялся в библиотеку. Был конец марта, погода стояла достаточно теплая для велосипедной прогулки, но в те дни Витчем-стрит раскисла от грязи как раз за фермой Бауэрсов. Образовалось настоящее грязное болото, ничего хорошего не сулившее велосипедистам.

«Привет, ниггер», — сказал Генри, с ухмылкой появившись из-за кустов.

Майк сделал шаг назад, стреляя глазами по сторонам и прикидывая возможные пути к отступлению. Он знал, что если даст деру, то наверняка обгонит Генри. Генри был большим и сильным, но медлительным.

«Хочешь испачкать меня дегтем, — сказал Генри, наступая на мальчика. — Но ты недостаточно черен для этого, и ко мне не пристанет».

Майк скосил глазами влево и сделал обманное движение в ту же сторону. Генри клюнул на приманку и рванулся в том же направлении — слишком быстро и слишком далеко, чтобы успеть остановиться. Майк быстро взял вправо (на втором курсе университета он будет играть в университетской футбольной команде и только сломанная в середине сезона нога помешает ему установить новый университетский рекорд). Он бы легко увернулся от Генри, если бы не грязь. Она была густой, и Майк поскользнулся и упал на колени. Не успел он подняться, как Генри уже навалился на него.

«Ниггер-ниггер-ниггер!» — кричал Генри в каком-то религиозном экстазе, катая Майка по грязи. Грязь набилась Майку за воротник рубашки и поползла вниз по спине до самых брюк. Он чувствовал, как грязь стекает ему прямо в ботинки. Но заплакал он, только когда Генри размазал ему по лицу огромную пригоршню грязи, залепив обе ноздри.

«Вот теперь ты черный! — с ликованием прокричал Генри, втирая Майку в волосы грязь. — Теперь ты НАСТОЯЩИЙ черный!»

Он разорвал поплиновый пиджак и рубашку Майка до самого низа и нашлепнул мальчику на пуп грязную лепешку.

«Теперь ты черен, как полночь в РУДНИКЕ!» — победно заорал Генри и налепил Майку на уши по лепешке грязи. Потом он встал, уткнув руки в бока и закричал:

«Я убил твою собаку, черномазый!»

Но Майк не услышал его не только из-за грязи, набившейся ему в уши, но и из-за ужасных рыданий, сотрясавших его маленькое тело.

Генри швырнул в Майка последний липкий комок грязи, повернулся и зашагал домой, не оглядываясь. Через некоторое время Майк тоже поднялся и направился домой, все еще продолжая плакать.

Его мать, разумеется, пришла в ярость; она потребовала, чтобы Вилл Хэнлон позвонил шерифу Бортону и тот зашел в дом Бауэрсов до захода солнца. «Он и раньше такое вытворял, до Майка», — услышал Майк голос матери. Он сидел в ванне, а его родители разговаривали на кухне. Он принимал уже вторую ванну, первая почернела в тот же момент, когда он в нее залез. От ярости его мать перешла на местное наречие, которое Майк едва понимал. «Примени к нему закон, Вилл Хэнлон! Щенок, молокосос! Должен быть на него закон! Слышишь?»

Вилл слышал, но не сделал того, что говорила жена. В конце концов, когда она поостыла (это произошло уже ночью, когда Майк уже часа два как спал), он объяснил ей некоторые обстоятельства. Шериф Бортон — не Саливан. Если бы Бортон был шерифом в то время, когда произошел тот случай с отравленными цыплятами, Вилл никогда бы не получил свои двести долларов и вынужден был бы довольствоваться тем, что есть. Кое-кто сочувствует тебе, а кое-кто нет. Бортон относился к последним. По сути, он был просто бесхарактерным человеком.

«У Майка и раньше бывали неприятности с этим парнем, — сказал он Джессике. — Но дело не заходило далеко, потому что он обходил Генри Бауэрса стороной. Это послужит ему уроком».

«Ты хочешь сказать, что так все и оставишь?»

«Подозреваю, что Бауэрc напичкал сына историями о наших с ним стычках, — сказал Вилл, — и поэтому сын ненавидит нас троих, и к тому же отец наверняка сказал ему, что все люди должны ненавидеть ниггеров. Все сводится к этому. Я ничего не могу поделать с тем, что наш сын — негр, что вот сижу здесь и объясняю, что Генри Бауэрc не оставит его в покое только потому, что у него темная кожа. Он будет преследовать его до конца жизни, и я ничего не смогу с этим поделать, и ты тоже ничего не сможешь поделать. Именно там, в той христианской школе, в которую ты так стремилась его отдать, учительница сказала им, что белые лучше черных, потому что Хам, сын Ноя, смотрел на своего отца, пока тот спал пьяный и голый, а два других сына отвели глаза. Поэтому сыновья Хама были прокляты и обречены во веки веков рубить деревья и черпать воду, сказала она. И Майки сказал, что когда она рассказывала им эту историю, то смотрела прямо на него.»