ОНО - Стивен Кинг

Он засмеялся, и я спросил, над чем он смеется.

— Не исключено, что это был настоящий клоун, — сказал он. — В двадцатые и тридцатые годы ярмарка на западе начиналась гораздо раньше, чем теперь, и продолжалась всю неделю, как раз когда покончили с бандой Бредли. На ярмарке были и клоуны. Может быть, один из них прослышал, что мы собираемся устроить свой небольшой карнавал, и приехал, чтобы поприсутствовать на нем. Он сдержанно улыбнулся.

— Я почти все рассказал, — сказал он. — Но хочу рассказать тебе еще одну вещь, пока у тебя не пропал интерес. Это рассказал мне Биф Марлоу спустя почти шестнадцать лет после того дня. Мы с ним тогда здорово накачались пивом в Бангоре. Рассказал вдруг ни с того ни с сего. Он сказал, что этот клоун настолько далеко высунулся из окна, что Биф глазам своим не поверил, как он не падает. Не только голова, плечи и руки клоуна свисали из окна; Биф сказал, что все его тело до самых колен висело высоко в воздухе, и он, с той самой широкой красной улыбкой на лице, стрелял по машинам, на которых приехала банда Бредли. Он был похож на страшный фонарь-тыкву с прорезанными глазами и ртом, как выразился Биф.

— Он как будто парил, — сказал я.

— Ага, — согласился мистер Кин. — И Биф сказал, что там было еще что-то, что беспокоило его не одну неделю. Одна из тех вещей, которая вертится в голове, но никак не можешь произнести ее вслух, она словно огнем жжет кожу. Он сказал, что однажды ночью, когда ему потребовалось встать и сходить помочиться, он наконец понял, что его беспокоило все это время. Он стоял, посвистывая и ни о чем конкретном не думал, и его вдруг осенило. Стрельба началась в двадцать пять минут третьего, когда солнце уже клонилось к закату, но у этого клоуна не было тени. Вообще.

ЧАСТЬ IV. ИЮЛЬ 1958

Ты ждешь меня в объятьях сна,

И я иду к тебе, горя

От страсти.

Я потрясен красой твоей,

Я потрясен.

Когда я родился в рубашке,

То доктор, похлопав задок,

Сказал мне: «Чудесный

Сладкий маленький свисток».

Глава 13. РЕШАЮЩАЯ БИТВА

Билл приехал первым. Он сидел в кресле с откидной спинкой и через дверь читального зала наблюдал, как Майк разбирается с несколькими запоздалыми посетителями — пожилой дамой, которая взяла книгу по готике, мужчиной с огромным томом по истории Гражданской войны и худосочным пареньком, который ждал своей очереди, чтобы отметить книгу в твердой обложке с семидневной наклейкой в верхнем углу тома. Билл увидел, что это его последний роман, но не испытал ни удивления, ни радости.

Уходя, юноша распахнул перед девушкой дверь. Они прошли в вестибюль, и Билл готов был поспорить на весь гонорар за ту книгу, которую мальчик сейчас держал в руке, что перед тем, как открыть девушке дверь на улицу, он успел ее украдкой поцеловать. А если ты не сделал этого, то ты просто дурак, — подумал он. — Теперь проводи ее до дома в целости и сохранности.

Майк сказал:

— Порядок, Большой Билл. Сейчас только заполню это.

Билл кивнул и положил ногу на ногу. Бумажный пакет у него на коленях слегка хрустнул. В нем лежала полулитровая бутылка бурбона, и он был готов поклясться, что ему никогда в жизни так не хотелось выпить, как сейчас. Если не окажется льда, Майк принесет воды, и, если у него не пропадет желание, воды потребуется совсем немного, чтобы разбавить выпивку.

Он подумал о Сильвере, стоящем у гаража Майка на Палмер-лейн. От Сильвера его мысли естественным путем вернулись к тому дню, когда они встретились в Барренсе — все, кроме Майка — и каждый рассказывал свою историю: о прокаженном под балконом, о мумии, разгуливающей по льду, о крови в водостоке и мертвых мальчиках в водонапорной башне, о картинах, которые двигались, и об оборотнях, преследовавших маленьких детей на пустынной улице.

Теперь он вспомнил, что они пришли в Барренс накануне Четвертого Июля. В городе стояла жара, но в тени на западном берегу Кендускеага было холодно. Он вспомнил один из тех бетонных цилиндров неподалеку от реки, гудящих как ксерокс, за которым только что стояла хорошенькая девушка. Билл вспомнил, как остальные посмотрели на него, когда каждый рассказал свою историю.

Они ждали, что он скажет им, что делать, как поступить, а он просто не знал, что им ответить, что они хотели от него услышать. Что он сам хотел им сказать? Он вспомнил их лиши Бена, Бевви, Эдди, Стэна, Ричи. И вспомнил музыку. Литл Ричард.

Музыка. Тихая. И солнечные зайчики в глазах. Он вспомнил солнечных зайчиков, потому что

Ричи повесил транзистор на самую нижнюю ветку дерева и прислонился к нему. Несмотря на то, что они находились в тени, отраженные водной поверхностью Кендускеага солнечные лучи падали на хромированный корпус транзистора и слепили Биллу глаза.

— Поставь ээто нна землю, Рррричи, — сказал Билл, — Я ммогу ослепнуть.

— Разумеется, Большой Билл, — сразу же согласился Ричи и убрал радио с дерева. Заодно он его выключил, хотя Билл не просил его об этом; в наступившей тишине журчание воды и монотонное гудение канализации показались очень громкими. Их глаза были устремлены на него, и ему хотелось сказать, чтобы они смотрели в какое-нибудь другое место. За кого они его принимают, за чудотворца?

Конечно, он не мог им этого сказать, так как все они ждали, что он им подскажет, что делать. Они были уверены: он им обязательно скажет, что делать. Почему я? — хотелось ему крикнуть, но он знал, почему именно он. Потому что, хотел он этого или не хотел, нравилось ему или не нравилось, но он контролировал ситуацию. Потому что от него исходила идея, потому что у него погиб брат, но самое главное, потому что он каким-то не понятным ему самому образом стал Большим Биллом.

Он посмотрел на Беверли и сразу же отвел взгляд от ее спокойных доверчивых глаз. Когда он смотрел на Беверли, у него внутри появлялось странное чувство. Какое-то потепление.

— Мы нне мможем обратиться в полицию, — наконец сказал он. Ему показалось, что его голос прозвучал слишком резко и громко. — Мы также нне ммможем пойти ккк родителям. Пока… — он с надеждой посмотрел на Ричи. — Как насчет тттвоих ппппредков, четырехглазый? Они, ккажется, ничего?