Тюлень - Агагельды Алланазаров

Время от времени Умман брала с собой Берту ставить сети в море. Правда, до войны народ не очень-то одобрял женские походы в море, даже если это было продиктовано необходимостью добывать пропитание. Бытовало устойчивое мнение, что женщина на корабле к несчастью, но мнение это было всего лишь следствием желания защитить женщину — продолжательницу рода и хранительницу семейного очага, уберечь ее от несчастий, подстерегающих в море. И до сих пор мало кто переступал через эту убежденность.

Большая часть мужского населения островного аула была истреблена Сталиным, рьяно взявшимся за уничтожение “баев” и “кулаков”, “прихвостней белого царя”. Многие бежали от тирана и оседали в Иране. Оставшихся мужчин да молодую поросль поглотила начавшаяся война. Так что добывать пропитание приходилось женщинам да обессилевшим старикам.

Кому хочется умирать от голода, когда рядом под плещущими волнами раскинулась “скатерть-самобранка”? В те годы женщины и девушки, покрепче подпоясавшись и взяв в проводники опытных стариков, садились за штурвалы катеров. С тех пор никого не удивляло, если женщина выходила в море, ставила сети, воевала с волнами и рыбой.

Выходившие в море люди изредка видели, как крепкая, большеглазая Умман рыбачила в одной лодке с Бертой, одетой в длинное, мешковатое туркменское платье. В те дни мать Балкана очень радовалась дружбе своей невестки с Умман, она рассказывала: “Хоть моя сноха и не смыслит ничего в рыболовстве, но когда выходит в море вместе с Умман, с пустыми руками не возвращается, что-нибудь да принесет домой”.

Балкан снова поехал в Красноводск, он устроился на одно из грузовых судов и ходил в дальние походы. Каждый такой рейс длился дней двадцать — месяц. На работе ему обещали предоставить жилье, однако пока квартиру не выделили. Поэтому он временно снял в городе небольшую комнату, в которой жил между рейсами, время от времени привозя сюда жену и сына. Но ни Эльман, скучавший по бабушке, ни сама Берта не любили задерживаться здесь надолго, и каждый раз, когда Балкан отправлялся в рейс, спешили вернуться обратно в аул. И тогда Эльман снова превращался в домашнего любимца и баловня, а Берта, вырядившись в длинное платье, становилась благовоспитанной туркменской невесткой.

Сынишка Балкана и Берты Эльман был первым ребенком, появившимся в ауле после войны и ставшим символом долгожданного мира, все вокруг очень любили ребенка, женщины и девушки тискали его и зацеловывали, мечтая о таком же малыше для себя. Старые женщины при виде ребенка подносили ладони к лицу и произносили: “Аллах мой, пошли и мне такое же счастье, как у Отаги!”

Однажды Ширван видел, как две подруги, держа за руки Эльмана, играют с ним на берегу моря и каждая тянет его в свою сторону. Все были веселы и счастливы, в душе Ширван порадовался их дружбе.

То было время, когда Берта, желая стать настоящей гелин для островного аула, старательно изучала все, что необходимо было делать хозяйке дома. Отага сажала ее рядом с собой и учила солить рыбу, вялить ее, коптить. Она учила невестку готовить из рыбы вкусные блюда.

В тот раз Умман при встрече с Бертой обмолвилась: “Дома есть нечего, кончилась рыба, может, выйти в море?” — как бы между прочим советовалась она. Та тоже вспомнила, что и у них в доме запасы рыбы подходят к концу, а Балкан в рейсе и домой вернется не скоро, поэтому охотно поддержала подругу. Прихватив с собой сеть, которую много дней подряд просматривала и чинила Отага, а сейчас растянула, словно паутину, на стене для просушки, они весело направились к морю, не обратив никакого внимания на слова свекрови: “Что-то погода портится…”

Море было покрыто мелкой рябью волн, они подпрыгивали, словно веселые рыбешки. Дувший со стороны Ирана порывистый ветер доносил знакомый запах дождя.

Глядя на Берту, которая, стоя в лодке, смотрела вдаль и думала о портившейся прямо на глазах погоде, Умман обратила внимание на то, как у нее округлился живот: “Похоже, эта баба надумала принести аулу еще одного немчика…”, - с неприязнью подумала она.

Она тотчас же вспомнила, как пару дней назад встретила подругу Тувакбиби и та как бы в шу тку съязвила:

— А-ю, Умман, неужто ты так и будешь дружить с этой немкой, которая увела твоего суженого? Может, тебе пора уже выйти за кого-нибудь? А то аул, видя, как ты возишься с женой Балкана, судачит о тебе: “Умман хочет стать второй женой Балкана при его первой немке, а до того, как это произойдет, она еще и ребеночка успеет родить”. — Она очень расстроила девушку своими словами.

Умман почувствовала, как кровь стала стыть в ее жилах.

Как правило, беременные женщины бывают красивы. Может, это происходит оттого, что они смотрят на мир глазами двоих, с двойным интересом и любовью.

Выступившие на щеках пигментные пятна придавали Берте особое очарование. Глаза ее смотрели на мир с любовью, в мыслях женщина представляла, как кормит грудью младенца, которого носит под сердцем.

В эти мину ты Умман вдруг совершенно четко поняла, что, если она ничего не предпримет, отныне семья Балкана станет бельмом на ее глазу, что это обстоятельство до конца дней будет солью на ее раны, она всегда будет помнить, кто отнял ее счастье, что зря она старается, потому что все равно не сможет примириться с таким положением. Женщина, находившаяся сейчас с ней в лодке и не догадывавшаяся о кипевших в сердце подруги страстях и лишь мечтающая об удачном лове, вдруг стала на ее глазах палачом.

Тяжелые, как свинец, черные, как черная кошма, мысли, рожденные обидой и унижениями, превратившись в злость, терзали ее душу. И когда Умман окликнула сидевшую в центре лодки на скомканной сети Берту и заставила ее обернуться, та ждала, что Умман, уставшая грести, как обычно обратится к ней с предложением: “Иди, и ты немного поработай веслами, а я отдохну”. Ей было невдомек, что бушевавшие в душе Умман страсти уже давно превратили девушку в ее злостного, непримиримого врага. Поэтому она, приблизившись к подруге, не заметила, каким яростным огнем вспыхнули глаза Умман, когда та взяла в руки одно из весел и встала во весь рост. А Умман, уже совершенно не владея собой и не отдавая отчета своим действиям, ударила в грудь Берты веслом и вытолкнула ее из лодки.

Оказавшись в воде, Берта сдавленным голосом издала отчаянный крик, и в этом крике у топающего была мольба о помощи и пощаде. Она даже не сразу поняла, что произошло. Нырнув в воду, она тут же выскочила на поверхность и в страхе уцепилась руками за борта качающейся лодки.

Тем временем Умман, с пеной у рта и вылезающими из орбит глазами приготовилась нанести противнице очередной удар. Подняв над головой весло, ставшее орудием мести, она собралась опустить его на голову Берты, которая цепко держалась за края лодки и ни за что не хотела разжать рук.

Лишь теперь Берта поняла, какая опасность нависла над ее головой, поняла, что Умман совершенно неожиданно превратилась в беспощадного врага. Приподнявшись над водой, она, обливаясь слезами, пыталась выяснить, что же такое происходит. Посмотрела на Умман сквозь пелену слез.

— Почему ты так поступаешь со мной, Умман? — захлебываясь от плача, вопрошала Берта.

— А что же мне еще остается делать, если ты, иностранная сука, вырвала мою судьбу из рук и увела? — с болью в голосе ответила Умман на вопрос Берты. Потом ненавидящим взглядом посмотрела на Берту, которая все еще висла на краю лодки, словно хотела силой своего взгляда убрать ее куда подальше. — Знаешь что, ты, баба, не делай вид, что ничего не видишь и не замечаешь, не строй из себя дурочку. Неужели тебе неизвестно, что ты увела моего парня, которого я столько лет любила и ждала, и теперь живешь с ним, как ни в чем не бывало? Еще как знаешь. В ауле нет ничего тайного, здесь все всё знают, так что и ты не могла не знать, ведь в этом же ауле живешь…

— Я ничего, совершенно ничего не знала, — боясь у тонуть, дрожащим голосом произнесла Берта. В душе же пожалела, что вовремя не раскусила Умман, не поняла, насколько она коварна. Говорят же: “Пятна зверя видны снаружи, человек свои пятна скрывает внутри”

Да, до Берты доходили слухи, что когда-то в юности Умман, как и некоторые другие девушки аула была влюблена в Балкана. Но она относилась к этому спокойно: “Мало ли в кого мы влюбляемся в юности, а судьба потом все по-своему решает. Ведь и меня с Балканом свела именно судьба”, не обращала на такие разговоры никакого внимания и очень быстро забывала о них.

— А если не знала, то знай теперь. Нам с тобой, баба, двоим здесь места нет, — при этих словах голос дрожащей Умман был особенно угрожающим. — Либо ты уберешься отсюда, либо мне придется и тебя, и себя у топить, отдать на волю волн…

Теперь уже Берте все стало ясно. Собственно, ничего непонятного не осталось. Ревность, соперничество, унижение… подхватили Умман и разбудили в ней доселе с трудом скрываемую жестокую мстительность.