Тюлень - Агагельды Алланазаров

Отрезая перочинным ножиком небольшие кусочки, тщательно прожевывая, не спеша поел он и немного балыка — в меру соленой и хорошо прокопченной красной рыбы, отметив про себя, что вкус у нее точно такой же, как когда-то получался у матери, мастерицы солить и коптить рыбу. “Оказывается, в ауле и до сих пор есть люди, которые умеют так хорошо готовить рыбу, совсем как моя мама”, - подумал он. Умман мама тоже иногда занималась этим, для этого у нее было небольшое специально оборудованное помещение, пристроенное сыном рядом с домом, там она разделывала рыбу на пласты, развешивала на крюках для просушки и подвяливания, а уже потом коптила. Правда, в последнее время приготовленная таким способом рыба была старику не очень по душе, ему казалось, что в ней соли больше, чем надо. Старик каждый раз говорил жене: “Жена, следи за солью, не переложи”, но все равно ничего не менялось, при копчении она по-прежнему пересаливала рыбу.

Правда, в прежние времена, когда еще с удовольствием пили водку да пиво, солененькая рыба была очень кстати, ему и самому она нравилась.

Чем старше становится человек, тем больше меняются не только его внешность и привычки, но и пищевые пристрастия. Года четыре-пять назад он как-то раз упрекнул Умман мама: “Почему бы тебе, когда коптишь рыбу, не готовить ее малосольной, как мама делала?”, на что она возразила: “Оттого, что тебе не нравится приготовленная мною рыба, это не значит, что ее отвергают и твои дети и внуки, жена внука Аман джана, когда тот едет в город, всегда наказывает: “Привези оттуда солененькой рыбки, как твоя бабушка готовит!”, - с гордостью говорила она, подчеркивая свою правоту, и эти ее слова можно было понимать так: “Ты все еще хочешь иметь рыбу по своему вкусу?”

Каждый раз, когда в любом вопросе делалась ссылка на детей, старику не оставалось ничего другого, как признать, что Умман мама относится к числу женщин, умеющих лучше всех солить и коптить рыбу.

Старик ел неторопливо, ни на что не отвлекаясь и только глядя на лежащего в лодке тюленя. Постепенно насыщаясь, он чувствовал, как силы возвращаются к нему. Он ел и боялся, как бы его не сморил сон, потому что знал, что всегда после обеда ему хочется спать. Тюлень тоже, видать, вымотался, где это видано, чтобы его столько мучали, вытянувшись на дне лодки, он лежал тихо. Мотор был выключен, ему была приятна тишина, ведь он привык жить в толще море, где нет посторонних звуков.

Наевшись, старик убрал в сумку банку с икрой, хлеб и перочинный нож. В термосе оставалось совсем немного чаю, старик подумал, что, если он выпьет его сейчас, потом, когда захочет пить, у него ничего не будет, поэтому решил сейчас обойтись без жидкости. Сделав аминь, он вымыл руки и стал вытирать их. И опять его внимание переключилось на окружение. Море сейчас было похоже на любящую бабушку, посадившую внука на колени и качающую его из стороны в сторону, мысленно благодаря Создателя за то, что Он даровал ей такое счастье.

После аппетитной еды старик почувствовал, что зрение его стало как будто острее, да и сам окреп. Он был доволен своим состоянием: “Говорят же старики: один раз наесться — немного разбогатеть”. Теперь можно было опять заводить мотор и мчаться домой, чтобы поскорее добраться до Умман эне, которая, наверно, все глаза проглядела, дожидаясь его. По подсчетам старика, при непрерывной езде пути оставалось на два-два с половиной часа. Исходя из этих расчетов, лодка, похожая на выведенного из загона коня и отправившегося в дальнюю дорогу, где-то после полудня, ближе к вечеру, доберется до родных берегов.

Как только катер тронулся с места, снова появилась Берта и заняла свое место рядом со стариком. Сейчас он был похож на давнего молодого человека, усадившего в лодку свою юную гелин и отправившегося с ней на морскую прогулку: “Посмотри, какое у нас замечательное море, здесь настоящий рай!”, - с гордостью говорил он ей.

Берта уже давно была здесь, когда старик притормозил лодку, чтобы перекусить, она, давая ему возможность спокойно поесть, легонько вспорхнула со своего места и, едва касаясь ногами лодки, словно порхая, разместилась перед ним. Пока старик обедал, она сидела перед ним на поперечной скамейке, опустив вниз похожий на белую пену подол просторного платья. Она не спускала с него жадных глаз, разговаривала с ним взглядом:

— Ты проголодался, родной мой комбат?

— Я плохо переношу голод, ты ведь это знаешь…

— Что касается любви, ты также всегда был голоден…

— Надо же, что она вспомнила! А как же можно быть сытым, когда рядом с тобой такая сладкая женщина!

— Вкусная у тебя еда?

— Вкусно, вот бы еще зубы крепкие, чтобы пережевывать ее.

— Ты всегда радовал меня тем, что с удовольствием ел все, что я готовила…

— Да, это было счастье, есть из твоих рук, ты ведь умела замешивать пищу на любви своей. Что может быть вкуснее такой еды?

Сидя перед тюленем, они вели задушевную беседу, какая бывает между любящими мужем и женой. И все же какая-то часть мыслей старика была о другом, они уводили его к другому разговору, возникшему много лет назад…

— Любимая моя, сколько же тебе пришлось вынести! Думаю, что ты, как и я, постарела, тебе, как и мне, осталось, как старому Героглы*, только доползти до пещеры горы Йылдыз (Звездной), вряд ли тебя возможно узнать, лично я напоминаю старика из сказки Пушкина, который сидит со старухой своей у моря… Думаю, что и ты сильно изменилась, наверняка, стала похожа на своего крутолобого отца с портрета на стене, девочки чаще всего бывают похожими на отцов. У нас есть поверье: если девочка похожа на отца, а мальчик на дядю, это к добру. Не зря ведь бабушка твоя все время подчеркивала, что ты папина дочь. И твой Эльман временами так сильно напоминает тебя, особенно взгляд у него твой. А куда денешься, ведь он твой ребенок. А как мой ребенок, которого ты унесла с собой в животе? Если родился мальчик, он должен быть похож на старшего брата Эльмана, а если девочка, она должна быть красива, как все дети-полукровки, ну и еще, быть может, немного на меня похожа. Может, и она глазами, статью своей тебе напоминает меня…

У меня есть и еще две родные дочери, они тоже очень красивы и стройны, старшая из них похожа на мать, а про младшую говорят: если бы она родилась пацаном, была бы точной копией своего отца.

…Счастье мое, для меня главное, что ты осталась жива. Разве это не счастье — узнать, что ты где-то есть? Господь сохранил тебе жизнь, сберег тебя, может, Он и мою кровиночку оставил жить. Иногда я думаю, что Бог все же не так и плохо ко мне относится.

Одно мне непонятно. Если ты есть на этом свете и знаешь, где мы находимся, почему ни разу не дала о себе знать? Могла бы что-нибудь придумать… Кто знает, может, и не могла…

Наверно, ты вышла замуж и хорошо устроена в жизни, дай-то Бог. Ты достойна лучшей доли, моя любимая Берта… Вот только на нас в душе у тебя осталась обида… Теперь я это знаю, вот только слишком поздно об этом узнал…

На этот раз старика вывел из оцепенения тюлень, до того лежавший неподвижно. Он неожиданно задергался, будто испугался чего-то, и начал пронзительно кричать и в крике этом слышалось: “Вай, умираю!” Он прилагал все силы, чтобы вырваться из опу тавших его веревок, дергался, крутился на месте, стучал о дно лодки, так что казалось, что лодка не выдержит такого натиска, перевернется. Старик не сразу понял, что же произошло, он только видел, что что-то происходит. Поведение тюленя говорило о том, что он только сейчас понял, что по-настоящему пленен, и ужаснулся этому. Он бился головой об лодку, словно решил размолотить ее и отомстить за то, что он не сразу догадался о происшедшем.

Чтобы разобраться, что происходит, старик вынужден был сбросить скорость, которую лодка только-только набрала и пошла ровным ходом. Он никак не мог сообразить, что стало причиной переполоха, устроенного тюленем. До сих пор он всю дорогу в душе благодарил парней из своего аула, которые выполнили его просьбу, но теперь упрекнул их:

— Ну что за люди, можно ведь было и маленького тюленя поймать, а не такого огромного, ведь это животное по размерам небольшому бычку не уступит, — растерянно думал он.

Что бы там ни было, главное, решил старик, не дать тюленю перевернуть лодку. Надо было как-то сохранить ее равновесие. Он поднял весла и на всякий случай закрепил их на своих местах. Пододвинул к себе палку с крюком на конце, чтобы утихомирить ею тюленя в случае, если он опять начнет сходить с ума и накренит лодку.

Старик чувствовал, что тюлень неспроста так оживился, что-то на него подействовало, а вот что именно, понять не мог никак. Судя по поведению тюленя, старик решил, что он припадочный, и что сейчас у него случился очередной приступ бешенства, вот только неизвестно, что его спровоцировало. Когда он лежал неподвижно, то был похож на огромного усатого младенца, заверну того в пеленки.