Ответ Империи - Олег Измеров

— Вааще странно, — подтвердил другой голос, — чего не на Ленинградскую, скажем, а в вашу эту Припять? И чего станцией КГБ занималось?

— Ну, в том-то и дело. С одной стороны, объект понятно, какой, с другой, если бы диверсию готовили, наверняка там охрану трясли, секретчиков… А тут только технарей замели.

— Да какая диверсия? Если котел навернется, пол-Европы присыпет. Будет им — утомленные стронцием тихо с морем прощались…

"Это… Это что же? Восемьдесят шестой, апрель, Припять, станция? Это они про Чернобыль? КГБ остановило эксперимент и взрыва не было? "КГБ остановил", конечно, он же комитет. Да какая разница — остановил, остановило… Это случайность или нет? Кто-то из наших действует? Тьфу, я тут становлюсь параноиком… Наверняка просто были какие-то нарушения, кто-то просто взял и накатал на Лубянку."

Знакомые улицы… парк возле рынка… пешеходный мостик… Виктор шел вперед скорым шагом, не чувствуя одышки. Внизу, со стороны путей, громко свистнула электричка, и Виктор машинально повернул голову.

В сторону Брянска-второго отходило бело-серое творение с ярко-красной, почти морковного цвета, полосой на уровне автосцепки и вертикальными красными диаграммными столбиками, указывающие на двери. "Голова" электрички напоминала междугородний автобус, с несколько более заваленным назад лобовым стеклом.

"Это что же? У нас в реальности таких пока нет. Вокзал… я снова перенесся? В будущее? Сейчас две тысячи восемнадцатый? И какая реальность?"

Сбежав с мостика — лестница протыкала наискось здание кассового зала — Виктор прежде всего бросился к табло у касс.

"Фу-у, девяносто восьмой, слава те господи. Кстати, а я чего-то у них про "Проблему-2000" еще ничего не слышал. Может, мне ее и надо здесь унасекомить? Может, от нее какой опопукалипсис пойдет? Завтра спросим. А трамвайчег-то даже ничего… Рижский?"

Автоматические ячейки в туннелях под зданием были один к одному, как нынешние малоярославцевские, только без приема банкнот. Виктор завернул вещественные доказательства попаданца в один из освободившихся гипермакетовских пакетов и устроил в уютное металлическое чрево.

На улице вновь накрапывал дождик, но даже эта сырая погода и позднее время не могли омрачить внезапно нахлынувшего на него облегчения. Напротив череды пригородных автоматов гудел троллейбус, и Виктор рванул наперерез подмокавшей площади к навесу возле старой кафешки. Чувствовал он себя пацаном, сбежавшим с лекций по истмату.

"А все ж обидно. Из всех реальностей одни мы — "утомленные стронцием". Кстати, бомжиков на вокзале не видно, прям как в Белоруссии."

12. Марши с Лубянки

В троллейбус Виктор успел последним… нет, предпоследним. Когда створки дверей уже начали складываться, на заднюю площадку ворвался худой невысокий мужик в довольно новой серо-желтой со стальным отливом болоньевой куртки и с каким-то серым потрепанным лицом. Взгляд у него был какой-то не совсем нормальный для здешней публики.

"На нарика смахивает… А где-то я уже видел сегодня. Стоп. Так это он шел сзади меня на вокзал по мостику, затем я на электричку отвлекся… а возле ячеек его уже не было. Совпадение. А если нет?"

— Простите, не скажете, сколько сейчас времени? — Виктор повернулся с сидящему сзади пассажиру, краем глаза взглянув в сторону задней площадки. Подозрительный кент стоял у дверей, держась за вертикальный поручень, и пытался отдышаться. Форма у него была далека от спортивной.

На остановке "Памятника Артиллеристам" на вьезде в Советский, где на перекрестке высилась на постаменте старая гаубица, Виктор выскочил через среднюю дверь и пошел быстрым шагом в сторону высокого склона, облепленного частными домами, утонувшими в уже затронутой сентябрьской ржавчиной зелени садов.

Это была Покровская гора, старинная часть города. Узкие улочки, изначально рассчитанные на пешего и конного, вольно извивались по склонам, ветвились и обвивали щупальцами, словно осьминоги. Усталые ноги сами выбирали, куда ступить, и вдоль протоптанных троп на ровных местах закладывались избы. Средневековый лабиринт, доживший до наших дней, в который приезжий без особой нужды не рисковал углубиться; туда-то и направился Виктор путать следы.

Прямо за пушкой, вверх по подножию склона, подымалась улица с многозначительным для нашего времени названием Верхняя Лубянка. Через несколько десятков метров она сворачивала влево и изгибалась вдоль горы, чуть подымаясь то вверх, то вниз почти без перекрестков, выходя наверх в районе Цирка; скрыться на ней можно было, лишь нырнув вниз, в какой-нибудь проход между заборами, либо на тропинку, сквозь кусты, на вершину холма. На такой, в меру глухой улице было хорошо подкараулить преследователя и навалять ему, но в планах Виктора такого пока не было. Прямо от поворота проезда не было, но наверх шла пешеходная лестница, когда-то дощатая, а позднее с металлическими ступенями и перилами; на проржавевшие насквозь листы коммунальщики время от времени клали заплаты. Лестница чуть повыше поворачивала вправо и выходила сбоку на улицу, которая тоже называлась Верхняя Лубянка. Направо эта улица огибала склон холма, делала левый вираж над сахарно-белыми башенками и небесно-голубыми шпилями Тихвинской церкви, похожей с этого места на сказочный замок, и далее серпантиной подымалась наверх; если же идти влево, то метров через тридцать был тупик, из которого шли два крутых подъема. Один был улицей Кулькова, что выходила наверх, к собору Петро-Павловского женского монастыря, по соседству с которым в эпоху воинствующего атеизма был устроен ныне действующий кожвендиспансер; с одной стороны в этом можно усмотреть даже кощунство, а с другой — кто звал к себе всех страждущих и обремененных? Другой подъем вел через кусты к Фокинскому переулку, что шел к Лесным Сараям, упирался в улицу Дуки, по которой ходил троллейбус к Макаронке, а по пути еще и пересекал правый хвост Вехней Лубянки, который в этом месте загадочным образом шел в ту же сторону, что и левый; чуть ближе можно было свернуть в хрущевскую силикатную застройку у Первой Школы. Не раздумывая, Виктор двинул по лестнице; и развилок больше, и логичнее для вероятного "хвоста".

Лет двадцать назад он нередко пользовался этим маршрутом, чтобы сократить путь из Бежицы на вокзал, и отлично помнил, что лестница состояла из трех частей. Первая часть стартовала от поворота Верхней Лубянки и представляла собой марш, с которого, за исключением верха, не просматривалась вторая, пологая и длинная, в десятки метров, часть, состоящая из площадок, прерываемых короткими, в несколько ступеней, маршами. Заканчивалась эта часть площадкой, с которой она просматривалась до нижнего марша. Вправо под прямым углом к ней шел последний марш, длинный, в пятьдесят ступенек, и человек, идущий по нему, сразу исчезал от взгляда находящегося внизу второй части; чтобы "хвост" заметил, куда свернул преследуемый на Верхней Лубянке, ему надо было пробежать приличное расстояние сперва по пологой, а затем и по крутой части. А это значило выиграть время.

Виктор не спеша дошел до площадки, с которой можно было окинуть взглядом нижние пролеты и обернулся. Прошло некоторое время, и он уже начал ругать себя за мнительность, как вдруг все тот же тип появился на верхних ступенях первого марша.

Это уже было мало похоже на простое совпадение. Если бы им было просто по пути, Виктор бы сразу увидел его, как только обернулся на площадке, и еще раньше, когда оборачивался внизу Верхней Лубянки; но "хвост" тогда не был виден, как будто тот свернул от остановки в кусты, выждал, пока Виктор исчезнет из поля зрения, чтобы не вызывать подозрений, и тут же бросился в погоню.

Виктор взял с места наверх. Пятьдесят ступенек, легших на склон высокого берега возле прорытых дождями канав, частных заборов и старых вишен, пятьдесят шагов в высоту; сердце билось в висках, и в мозгу вертелась только одна мысль: "Лишь бы не сбить дыхание… Лишь бы не сбить дыхание…"

"Хвосту" было тяжелее. Ему надо было пробежать расстояние от пушки до лестницы, увидев исчезающего Виктора, броситься до площадки, и, в довершение, рвануть те самые пятьдесят.

Тупик Верхней Лубянки со стороны подъемов завершала широкая площадка с выщербленным асфальтом перед каким-то одноэтажным энергосбытовским силикатным зданием с большими железными дверями подстанции с одного конца и несколькими окнами, что были забраны веерами стальных решеток брежневских времен. Под крышей в железном ящике горели дежурные лампы. Не доходя до подъемов, Виктор свернул вправо, в промежуток между холмом и зданием; теперь он оказался в тени, прикрытый выросшим прямо у отмостки кустом ивняка. Под ногами предательски захрустел строительный мусор; Виктор нагнулся и поднял небольшой обломок кирпича.