Мир богов. Книга 2 (СИ) - Борисова Светлана Александровна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я выпрямилась, то снова перехватила взгляд Алконост. Она смотрела на моего сына со смесью брезгливости и… вины? Причём у меня сложилось впечатление, что это чувство у неё вызывает не мой Егорка, а кто-то другой. На мгновение перед глазами возникли: голая двойняшка с залитыми кровью бёдрами, новорожденный младенец, ревущий во всё горло, и Чантико, которая держала его на руках; затем всё исчезло.
Я пристально глянула на Алконост. У неё есть ребёнок? Интересно, от кого он? Неужели от Лотико?
Стоило только вспомнить о боге любви и в сердце вновь шевельнулся осколок льда и вслед за тем зазвучала бессмертная Сицилиана. Лотико Фьюстер — моя любовь и моё наказание. Мой рогатый принц с печальными глазами; несбыточная мечта, что до сих пор приносит боль. Конечно, можно по-прежнему обманывать себя, но это ничего не изменит. Любовь к Лотико по-прежнему жива и, думаю, мне не избавиться от неё до самой смерти.
Увидев, что Алконост смотрит на меня, я сморгнула набежавшие слёзы.
— Пошла вон. Я не вернусь.
Вот сказала и с души будто камень свалился. В самом деле, с какой стати я должна беспокоиться о тех, кто вспоминает о моём существовании лишь тогда, когда им что-то нужно? Всё, хватит! Как говаривала моя бабка, отрезанный ломоть обратно к хлебу не приставишь.
Двойняшка по-прежнему не сводила с меня глаз и умиротворение, снизошедшее на меня во время возни с сынишкой, снова сменилось раздражением.
— Ты ещё здесь? Кажется, я ясно выразилась, решайте сами свои проблемы.
— Не злись, это не сын Лотико. Тогда я была смертной и родила от смертного…
С легкостью, удивительной для того, кто совсем недавно корчился в предсмертных муках, Алконост поднялась с пуфа и подошла к окну; причём она встала так, что я видела только её профиль. Красивая зараза. Никому даже в голову не придёт, что за ангельским обликом скрывается редкостная стерва.
И тут я испытала чувство, близкое к головокружению. Возникло ощущение, будто я раздвоилась и нахожусь в двух местах одновременно. Одна «я» стояла у окна и зябко ёжилась, глядя на бушующую непогоду за окном; раннее весеннее тепло закончилось, и поднявшаяся вьюга с душераздирающими завываниями швыряла в стекло пригоршни рыхлого мокрого снега. Под стать погоде у этой «я» было тоскливо и одиноко на душе. Она беспокоилась о матери и переживала за отца, но сейчас все её мысли занимала та, что сидела на кровати и взглядом тигрицы зорко следила за каждым её движением. Отправляясь за ней, она не подумала, что Сирин могла выйти замуж и родить детей…
Какая ещё Сирин?.. Господи! Я тряхнула головой, приходя в себя.
— Брр! Холодно-то как! — пробормотала двойняшка.
Обернувшись ко мне, она зябко поёжилась и обхватила себя руками. Поймав мой ироничный взгляд, градусник в спальне показывал плюс двадцать пять по Цельсию, она тут же выпрямилась и с надменным видом вздёрнула подбородок.
— Я не притворяюсь! Просто после похищения не переношу холод.
— Похищения?
— Да… — не сразу ответила двойняшка. — Через два месяца, после того как ты от нас сбежала, я поругалась с мамой и тоже сбежала. Тогда-то Клавис меня и подловил. Когда я залезла к нему в дом, чтобы украсть еды и что-нибудь из тёплой одежды, он поймал меня и как собаку посадил на цепь, а затем взял палку и бил до тех пор, пока я не потеряла сознание. После месяца ежедневных избиений, естественно, я перестала кидаться на него.
— Ты была смертной, но ведь ты владела магией…
— У Клависа стоял подавитель, так что от моих умений не было толку.
— Что потом?
— Потом? — Алконост горько усмехнулась. — Потом было то, что лучше не вспоминать. Клавис свалил на меня всю самую грязную работу. Я убирала дерьмо за коровами и свиньями, чистила курятник и выгребную яму в уборной, топила печь, стирала его вонючие тряпки, готовила еду… — глаза двойняшки наполнились слезами, и она отвернулась к окну. — В благодарность за это он бил меня, а затем насиловал. Хуже всего было тогда, когда Клавис напивался. Тогда он вышвыривал меня из дома; была зима и я, чтобы не замёрзнуть, ночевала в коровнике, под боком у коровы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Я пожала плечами. Страдания сволочной сестрицы не вызвали у меня особого сочувствия.
— Если подумать, ты вела жизнь обычной крестьянки.
Двойняшка резко развернулась ко мне.
— Вот как? Хочешь сказать, что я это заслужила? — сверкнула она глазами.
— Такого никто не заслуживает, надеюсь, ты это поняла, — сказала я наставительным тоном, каким привыкла разговаривать с учениками.
— Говоришь совсем как отец, — погасла она и, отойдя от окна, со вздохом плюхнулась на пуф. — Между прочим, это ты виновата, что я оказалась в шкуре смертной, так что ты ещё заплатишь за мои мучения.
Подавитель магии, да? И четыре месяца её не могли найти? Это при том, что папочка у нас Золотой император, в чьём ведении куча богов? Ну-ну, просто какие-то чудеса. Я смерила двойняшку взглядом, проверяя догадывается ли она, кто ей устроил собачью жизнь. Похоже, что нет. Ну да, папочка у нас большой оригинал; одну из дочерей пустил в расход; вторую поучил жизни тем, что запихал в шкуру смертной и выдал ей на полную катушку кузькину мать.
— Как тебе удалось сбежать? — спросила я ради интереса.
— Три месяца я искала подавитель магии и однажды нашла его.
— Ясно. Я так понимаю, от Клависа остались одни только рожки да ножки.
— Ничего от него не осталось, — ответила двойняшка с кровожадной улыбкой.
Минута слабости прошла, и это вновь была не знающая ни в чём отказа, избалованная сумасбродная девчонка.
— Мама знает о том, что с тобой произошло?
— Нет. Она думает, что я ничего не помню.
— Чья это была идея о беспамятстве: твоя или отца?
— Отца, — помедлив, ответила двойняшка и по её лицу пробежала тень.
Кажется, до этой дурынды стало доходить, кто истинная причина её каторги у Клависа.
— Ты же не думаешь?.. — начала она и замолчала.
— Понимаю, винить отца в своих бедах куда сложней, чем меня, — съязвила я.
— Ты лжёшь! Отец никогда бы на такое не пошёл! — крикнула Алконост, злобно глядя на меня.
— Неужели?.. Тсс, маленький! Всё хорошо, — я погладила Егорку по спинке. — Твоя тётка слишком громогласная, да? Ничего, скоро она уйдёт и больше нас не побеспокоит.
— Размечталась! Если понадобится, я силой притащу тебя на Фандору.
— Смотри не надорвись… В чём дело? — спросила я, увидев, что дверь в спальню слегка приоткрылась.
— Ирина Феликсовна, там какая-то ненормальная уже полчаса стоит у ворот; требует, чтобы её пустили, говорит, что её прислал ваш муж, — сообщила Марина, наша экономка, и добавила в ответ на мой вопросительный взгляд: — Приличная одетая, похожа на таджичку, лет сорок на вид. Не знаю, кто такая, она не местная. Охранник говорит, что приехала на такси с городскими номерами.
Скорей всего, это обещанная Алексом нянька. Тоже мне, нашла время для визита!
— Сначала уложи Егорку, затем приведи женщину ко мне, — распорядилась я.
Войдя, Марина с удивлением посмотрела на нас с Алконост, а затем, опасливо косясь на пса, подошла к кровати и взяла Егорку на руки.
— Ирина Феликсовна, вам чаю принести? — спросила она, стараясь не слишком пялиться на мою двойняшку. Я кивнула, и она направилась к двери, по широкой дуге обходя пса, который совершенно индифферентно отнёсся к её визиту.
Слава богу! Егорке больше не грозит непосредственная опасность. Конечно, сейчас сволочная сестричка притихла, но кто знает, что стукнет ей в голову в следующий момент.
Молча мы ждали, когда вернётся экономка. Спустя некоторое время Марина принесла поднос и поставила на стол дымящийся чайник и блюдо с плюшками. Разлив чай по чашкам, она сказала, что нянька попросилась в туалет с дороги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Не успели мы допить чай, как Марина с до смерти перепуганным лицом ворвалась обратно и закричала, что нянька пропала и вместе с ней Егорка с Ильюшкой. Я вцепилась в горло Алконост, и тут пёс каким-то образом умудрился протиснуться между нами. Встав на задние лапы, он оскалил пасть мне в лицо и зарычал. Я не сразу поняла, что это речь и попыталась его отбросить, но тут его передние лапы превратились в руки и он схватил меня за запястья. «Это Тонанцин!» — довольно членораздельно прорычал оборотень; его морда мучительно задёргалась, претерпевая изменения, но ему так и не удалось принять человеческий облик.