Помощник. Книга о Паланке - Ладислав Баллек

— Но, Волент, мы… ведь нам же есть где жить…

— Мештер! — воскликнул приказчик, с минуту озадаченно помолчав. — Что вы говорите! Ведь вы можете получить, геть, такой дом, что другие, сердце мое, ради такого дома пошли бы хоть к черту в пекло!

— А где взять столько денег? — развел руками мастер.

Приказчик снова провел ладонью по широкому смуглому лицу, впился в Речана своими маленькими острыми голубыми глазками, сжал зубы и потом нерешительно защелкал языком наподобие дятла.

— Найдется, — сказал он.

— Может, и найдется, — допустил мастер, — ты прав, может, и найдется, — и, надо сказать, в основном благодаря тебе, Волентко, это я признаю, — но мы не можем ухнуть все деньги только потому, что подвернулась оказия купить дом. У меня и здесь неплохой домишко.

Речан покачал головой, поводил стаканчиком по столу, потом встал, чтобы сделать себе самокрутку, боясь при этом даже посмотреть на Волента, который не спускал с него глаз, временами почти невидимых из-за густых бровей и тяжелых, словно бы припухших, век. Минуту-другую мужчины молча курили.

— Вы хороший хозяин, и мне это нравится, — осторожно начал Волент, — в торговле без этого нельзя, но и у меня в голове не одни шутки да мякина. Слушайте меня внимательно, мештер. Знаете, почему табачник сказал это именно мне? Потому что у вас пока такого дома нет. Он хороший торговец и старый паланчанин и потому знает, кому какое платье носить, кому какой периной укрываться. Он тоже, вот ей-богу, не мог допустить мысли, что вы хотели бы отстать от других, он знает, что вы должны быть не хуже Полгара, Сламы, Хаваша, Кирая, Затько… которые в этом деле опередили вас… К тому же вы такой человек, мештер, которого здесь никто не тронет, у вас хорошие бумаги, вам власти разрешат иметь все, чего вам захочется. Потому он и сказал это мне. Он знает, как такие дела делаются. Он не был бы дельцом, если бы не знал этого, хотя мы еще увидим, сумел ли он додуматься до того, что я сообразил сразу. Знаете, что я сделал?

Речан поколебался, но потом покачал головой.

— Хорошо, слушайте. Я отправился к вдове Селмециовой, так как этого откладывать нельзя. Позвонил, потому что у нее в саду бегает страшенная огромная фаркаш кутуш — овчарка то есть, вдова вышла и спросила, чего мне надо. Я говорю, что я, мол, приказчик пана Речана, а она отрезала: дескать, знает меня как облупленного. И почему, говорит, я остался здесь, когда мештер Кохари ушел за хатар, разве так приличные люди поступают? Ну, когда она мне все это выложила, я ей сказал, что, вы, мол, интересуетесь ее домом. Она как раскричится, мол, такому-сякому чеху дом не отдаст, пусть он лучше сдохнет, но я погрозил ей пальцем, чтобы она перестала, ибо ругает лучшего человека, какого я здесь знаю. Но чертова баба не унималась, тогда я ее припугнул, что раз так, то я ей не скажу, как она может получить свое. Она сразу притихла и позвала меня на кухню.

— Что же ты ей сказал?

— Ну так вот, мештер, если человек занимается торговлей, геть, он всегда должен желать большего, чтобы торговля его интересовала. Правильно я говорю? Вам, конечно, хватило бы и этого, теперь я вижу, но в торговле так быть не может, раз человек — торговец, он всегда обязан думать о том, что должно быть еще лучше. Этого требуют от торговца деньги, иначе они у него не удержатся, обидятся и уйдут к другому, геть, а на вас плюнут. У денег тоже есть свой ум, они любят все больший и больший оборот. Я это имел в виду. И знаю, что, если у вас будет такой красивый дом, вы сразу научитесь говорить по-другому, вы не скажете, что вам того не надо, этого не надо… понимаете, что я имею в виду? Человек должен всегда добиваться большего, чтобы торговля доставляла ему радость, и я хочу, мештер, чтобы она радовала и вас, потому что тогда и я могу торговать для вас так, как умею. Понимаете?

— Понимать-то понимаю, — ответил Речан неуверенно, — но что же ты все-таки сказал ей?

— Сказал, что, мол, слышал, что она не хочет оставаться здесь. Она говорит, да, потому что ее близкие ушли, померли… Я говорю, что, мол, знаю, ей хотелось бы за хатар, только она, наверное, не хочет идти за хатар бедной, как церковная крыса. Она говорит да, это правда. Я и скажи, что дома-то она все равно не унесет, сколько бы ни надрывалась. Она засмеялась, что, мол, сама это знает, да. Хохотала, как девчонка, а не старая тощая баба, золото на ней так и прыгало… — Он показал, как оно прыгало… — А я ей пою дальше, что, мол, она, уже не самая молодая… Она смеется, что, мол, я проказник, не скажу прямо, что она старуха, хотя знаю, что ей пошел восьмой десяток. Я тоже засмеялся, мы уже начали понимать друг друга. И я ей спокойно так говорю, что здесь у нее никого нет, но и за хатаром не больно-то ей обрадуются, если она заявится с пустыми руками, там сейчас тоже жизнь не сахар. Здесь-то у нее хватает кое-чего, говорю, а она трясет головой, что все равно не хочет остаться, а желает туда, где у нее свои, только вот власти не разрешат ей унести много. Затрясла головой, закапала слезами, что, мол, она бедняга и этот новый мир — порядочное говно, она-то, конечно, сказала, что он плохой, ведь она большая дама, муж ее при императоре был в Паланке заместителем управляющего жупой, у них была большая усадьба и виноградники, которые сейчас у Керекеша. Даже если она все продаст, говорю я, то наши деньги там ей ни к чему, их она тоже не сможет унести. Да, говорит, тогда уж лучше остаться, чем бросить здесь все просто так, это же все ее кровное. Начала реветь: мол, не знает, что делать, ходит из угла в угол, плачет, ругается, а выхода не находит. Тут я ей и говорю, что потому и пришел, чтобы все уладилось, к ее и нашему удовольствию. Она хоть и не поняла, что я имею в виду, но сразу побежала за стаканчиками, ведь для нее каждый добрый совет дороже золота. Ну вот, теперь я наконец скажу вам, что надо сделать, мештер.

Речан еще больше насторожился. Волент долил, поднял стаканчик и выпил.

— Вы, мештерко, когда она позовет вас, купите у нее дом по дешевке. Задаром, слышите, задаром! Никто вас здесь не станет спрашивать, почему вы купили этот дом так дешево. Я хочу, чтобы он у вас был, ведь после этого вы никогда не сможете сказать, что понесли убытки оттого, что оставили здесь Волента Ланчарича.

Воцарилась тишина. Потом Волент продолжал:

— Ну а я… В общем, остальное — моя забота. Но я вам открою, что думаю предпринять, вы должны быть в курсе дела, хотя в случае чего — вы ничего не знаете. Ясно? Так вот, завтра я пойду в деревню, где у меня есть кореши, за хатаром, на другой, значит, стороне. Если они мне еще камрады… и если они не разучились делать ту работу, которую хорошо делали во время первой республики… если они сумеют провести за нос таможенников, тогда дело в шляпе, как здесь говорят. Я в свое время для них много сделал и еще многое могу сделать. Все, что у старухи есть и что она здесь купит на деньги и на всякую всячину, они переправят на ту сторону, там вручат ее крестнице, которую она так любит, потому что она у нее одна-единственная, а обратно принесут от нее записку, где будет написано, что племянница получила от тетки лекарство. Тогда старуха Селмециова позовет вас и продаст вам дом гораздо ниже стоимости, потом соберется, скажет, что хочет уехать, и отправится с одним чемоданчиком, будто у нее здесь ничего не было. А все уже будет там. Вы про это знать ничего не знаете…

— Волент, — вырвалось у Речана, — я боюсь таких дел.

— Боитесь? — засмеялся Волент, — но я же вам говорю, что вы ничего не знаете.

— Все равно, с властями шутки плохи.

— Мештер, — сказал Волент очень серьезно, — я еще раз повторяю: вы ничего не знаете. Это моя забота, и я не отступлюсь, да я сон потеряю, если не сделаю всего, чтобы отблагодарить вас за то, что вы не выкинули меня отсюда и приняли как своего. Это мое дело, у меня тоже есть своя разбойничья честь. Только никому не рассказывайте, как вам достался дом. Властям старуха скажет, что продает вам его потому, что вы добрый человек, который не прогнал меня, сироту, со двора и еще потому, что ее отсюда никто не гонит. Старая женщина может наболтать что угодно, ведь всякий знает, что у нее уже не все дома. Скажет, чтобы они не удивлялись, ведь никому нет дела до ее доброго сердца. Да они и не станут докапываться до правды, поверьте, власти вам не откажут, у вас из всех гентешей в Паланке самые лучшие бумаги. К тому же все они уже купили большие дома, так что вам это тем более разрешат.

— Да на какой ляд мне дом? — защищался растерянный Речан.

— Я же не могу сделать это сам. И если кто-то другой возьмется — в городе пойдут разговоры, но вас никто не заподозрит.

Мясник сидел ошеломленный и испуганный. Это была заманчивая, но заведомо опасная операция, и ему не хотелось иметь с этим ничего общего. Но он боялся сразу сказать «нет», ему надо было выиграть время, и поэтому он решил отложить решение до утра.

— Сдается мне, — продолжал приказчик, помолчав, — что дело в шляпе. Вы знать ничего не знаете. Завтра я на час-другой уйду из дома, а когда вернусь — скажу, что дом ваш, и так оно и будет. Старуха, услышав это, тоже сначала перепугалась: как же, мол, она доверит такие сокровища кому попало да как бы я ее не надул. Тогда я сказал, что до тех пор, пока все не будет на месте и пока не придет записка, что лекарства получены, я перетащу к ней в дом вещи вот отсюда — он показал под кровать: дам ей наши вещи в залог. Ей это понравилось, но все равно она еще боялась, тогда я поклялся ей крестом, но, чтобы ее совсем успокоить, придется сходить с ней в церковь. Она хотела идти к самому священнику, но, кажется, удалось ее отговорить.