Серебряный остров - Николай Корнеевич Чуковский

— Да, сегодня мы с тобой едем, — сказал Стёпочка и властно поднял свой коротенький носик. — Ровно в двадцать один ноль-ноль приходи к белому домику, который я тебе показал с крыши.

— Стёпочка, но ведь я говорил тебе, что я…

— Не хочешь?

— Не могу…

Стёпочка повернулся и, не сказав больше ни слова, вошёл в ворота школы.

Коле хотелось кинуться за ним, задержать его, всё объяснить. Но он понимал, что это безнадёжно. И побежал к Архипову.

А между тем никогда ещё Стёпочка не был ему нужен так, как сейчас. Коля рассказал бы ему о слепом, который видит, и они вместе бы раскрыли его тайну и освободили бы девочку. Да и кроме слепого у Коли накопилось столько тревог, столько нераскрытых тайн, что ему необходимо было поговорить, посоветоваться…

Одеяло, загораживавшее вход в землянку Архипова, было откинуто, и Коля решил, что Архипов дома. Однако, войдя, Коля, к огорчению своему, убедился, что в землянке пусто. Архипов, потеряв семью, стал до того ко всему равнодушен, что, уходя из землянки, даже не завешивал вход одеялом.

Что же теперь делать? Кому рассказать?.. Приуныв, Коля вернулся в школу.

Доски, которые он должен был обстругать, уже лежали на его верстаке, приготовленные Вовой Кравчуком. Коля с удовольствием принялся за работу: она отвлекала его от мыслей. За последнее время он научился отлично владеть рубанком. Стружка ползла ровная, он по желанию мог делать её толще и тоньше, доска становилась гладкая, как стекло. Прислушиваясь к шелесту стружек, он не заметил, как кто-то остановился у него за спиной.

— Ты, кажется, хотел со мной поговорить, — раздался голос Виталия Макарыча.

Выпустив из рук рубанок, Коля обернулся. Виталий Макарыч улыбался и внимательно смотрел на него. И, как всегда, Коле стало немного не по себе под этим чересчур внимательным взглядом.

— Ну, что ж, пора, — продолжал Виталий Макарыч. — Я тоже давно уже собираюсь с тобой поговорить, но хотел раньше к тебе приглядеться. Ты снаружи очень похож на своего отца… Когда глядишь тебе в глаза, кажется, будто говоришь с ним… Но, как знать, похож ли ты на него внутри… И я всё откладывал.

Он ещё раз медленно оглядел Колю от макушки до башмаков и сказал:

— Пойдём, поговорим.

Он зашагал к дверям школы, и Коля пошёл за ним. Мальчики глядели им вслед, но не очень удивились: им знаком был обычай Виталия Макарыча разговаривать наедине то с одним школьником, то с другим. Многие из них уже прошли через эти разговоры, иногда приятные, иногда неприятные, но всегда такие, что их не скоро забудешь.

Виталий Макарыч отвёл Колю в свой кабинет — бывший кабинет колиного папы — и опять усадил его так, что мог с ним разговаривать, глядя в окно. Коля сразу это заметил. Виталий Макарыч сел за стол. На столе стояла пепельница с такими знакомыми Коле медведями.

— Пора нам познакомиться, — сказал Виталий Макарыч, ласково и серьёзно глядя Коле в лицо. — И не только оттого, что я педагог, а ты мой ученик. Мы с тобой связаны и иной, ещё более прочной связью, и нам нужно знать друг друга. О чём же ты хотел со мной поговорить?

Коля хотел поговорить с ним о папе. Но, как всегда, заговорить о папе было ему трудно. И он стал рассказывать Виталию Макарычу о слепом нищем.

Он рассказал, как они с мамой встретили слепого и девочку на вокзале в день приезда, как он встретил их сегодня в зарослях бузины, как пошёл за ними, чтобы узнать, где они живут, и как убедился, что нищий этот — притворщик.

Коле почудилось, что Виталий Макарыч почувствовал облегчение, когда оказалось, что Коля говорит не о папе. Колин рассказ о нищем выслушал он внимательно, но без особого любопытства. Видимо, нищий этот был не очень ему интересен. Один только раз он невольно поднял бровь: когда Коля рассказал, как заметил Виталия Макарыча в старом здании школы. Коле показалось, что Виталию Макарычу это неприятно.

— Так ты говоришь, он направлялся в обход площади к старому зданию школы? Это нехорошо. Он уже не первый раз шатается вокруг школы. Впрочем, он как-то ночью невольно оказал мне услугу. Не он, конечно, а девочка: она вскрикнула, когда я чуть было не свалился в яму… Воображаю, как ей живётся у такого человека. Агафья Тихоновна говорит, что девочку необходимо отнять у него, и она безусловно права… Я слышал, что у этого нищего отвратительное лицо. Я не рассмотрел его тогда у ямы: было темно, и он сразу ушёл и увёл девочку… У меня была племянница одних лет с этой девочкой.

— Была? — спросил Коля. — А где ж она теперь?

— Не знаю, — сказал Виталий Макарыч. — Наверно, нет в живых. Её мама, моя сестра, овдовела года за два до войны, и мы жили все вместе в Тирасполе. Я заболел апендицитом, меня положили в больницу и сделали мне операцию. Когда в Тирасполь пришли вражеские войска, я ещё лежал в больнице и никуда не мог двинуться. Меня схватили, упрятали в лагерь, и я думал, что там помру. Однако выжил. Через полтора года бежал из лагеря и тайком вернулся в Тирасполь. Спрашиваю: где сестра? Говорят: её убили. А где её дочка? Никто не знает… В Тирасполе я больше оставаться не мог, за мной следили, и я ушёл. Я пришёл сюда, в этот город, так как понимал, что Красная Армия освободит этот город раньше, чем Тирасполь. Здесь я познакомился с партизанами, и они приняли меня в отряд.

Коля внимательно слушал этот рассказ, думая, что Виталий Макарыч