Огнепоклонники - Бапси Сидхва

В самую последнюю минуту перед отъездом жена Фредди, Путли, желая обеспечить семью свежими яйцами на все время пути, водрузила на подводу клетку с курами. Там были три жирные, коротколапые несушки и очень лихой петух.

Фредди возражал против куриной затеи, но его сопротивление было сломлено.

Фредди выработал три принципа семейной жизни, при помощи которых он незаметно подчинил себе жену. Если она делала или собиралась сделать вещь, с его точки зрения непозволительную или вредную, он твердо говорил — нет! Путли быстро научилась распознавать, в каких случаях бесполезно спорить с мужем. Если Путли делала или собиралась сделать нечто, по мнению Фредди глупое и расточительное, но в целом безвредное, Фредди сначала заявлял о своем несогласии, а потом милостиво разрешал уговорить себя. Во всех остальных случаях Путли могла поступать, как ей нравилось.

Куриные дела Фредди отнес ко второму разряду и, чуточку посопротивлявшись, уступил жене.

Петух был ее любимцем. Длинноногий красавец с величественным алым гребнем и с нарядным, горделиво выгнутым хвостом не мог смириться с необходимостью пребывания в одной клетке с курами. На заре он будил все семейство оглушительным криком и не унимался, пока Путли не открывала клетку и не выпускала кур на волю. Тогда петух охорашивал свои изумительные перья и, обслужив гарем, отправлялся к передку подводы. Там он и проводил весь день, вышагивая от края до края или забравшись на любимое место, на правую оглоблю, где торчал как часовой. На людных перекрестках петух чистил свои ярко-синие, красно-коричневые и янтарные перья и заливисто кукарекал, привлекая к себе восхищенные взгляды. Путли закармливала петуха остатками риса и хлебными крошками.

В начале экспедиции петух пребывал в состоянии нервного шока, но через несколько дней привык и стал находить удовольствие в езде. Равномерное покачивание и поскрипывание подводы, ползущей по пыльной дороге, явно пришлись ему по вкусу, а всякий толчок на колдобине вызывал у него радостное возбуждение. Петух никогда не покидал подводу. Изредка, когда им овладевала тяга к приключениям, он взлетал над спинами буйволов и, ловко перебирая длинными ногами, утверждался на их рогах. Фредди смеялся и прогонял петуха.

Беды с петухом начались недели через две.

Фредди еще раньше пришлось продумать способ отправления супружеского долга в необычных дорожных условиях.

Примерно раз в два дня, едва начинало смеркаться, Фредди обнаруживал исключительной красоты вид. Громко восторгаясь очарованием оросительного канала или поля цветущей горчицы, пригибаемой ветерком, он тащил полюбоваться им и тещу. Джербану, почти не скрывая безразличия, позволяла выгрузить себя на циновку, заботливо разостланную зятем. Фредди садился рядышком и показывал ей особо выдающиеся красоты или призывал восхититься тишиной и покоем вечера.

Спустя несколько минут Фредди вставал и, заливаясь краской под всепонимающим взглядом тещи, вынужденной мириться со своей долей, под наспех придуманным предлогом оставлял ее наедине с пейзажем. Сам же он скачками мчался к подводе, опускал мешковину над входом в палатку и бросался в нетерпеливые объятия жены.

В один из таких вечеров и забрел в палатку петух. Склонив голову набок, петух с большим интересом наблюдал за странными телодвижениями Фредди. Затем, выказав точное чувство ритма в сочетании с чувством юмора, петух почти бесшумно вспрыгнул на охваченные любовным жаром ягодицы Фредди. В тот миг Фредди ничто не могло отвлечь — пылая страстью, он принял петушиные лапы за ноготки упоенной Путли и покатал петуха, как тот в жизни еще не катался. Петух, сверкая глазами и растопырив для равновесия крылья, держался на движущейся опоре как опытный участник родео.

Только после того как Фредди сник в удовлетворенной истоме, петух, вытягивая шею и топорща хвост, проголосил:

— Ку-ка-ре-ку-у!

Фредди будто взрывом подбросило. Он вскочил на ноги, а изумленная Путли села как раз в тот миг, когда взбудораженный петух выскакивал вон.

Путли пополам перегнулась от смеха; она так редко смеялась, что Фредди подавил в себе жажду крови и с растерянной улыбкой повалился рядом с ней.

После этого случая Фредди начал привязывать мешковину перед входом, и несколько вечеров прошли спокойно. Однако петух, изведав редкостное удовольствие, рвался повторить его.

Скоро он отыскал прореху в мешковине. Просунув в нее шею, петух всмотрелся в бурную деятельность на матрасе. Его любопытные глазки загорелись, гребешок встал торчком. Тщательно рассчитав время, петух проскользнул в палатку и провел последние полминуты в восхитительной, торжествующей качке, дрожа каждым перышком от счастья. В этот раз Фредди ощутил чужеродное присутствие на своих ягодицах, но, захлестнутый приливом всепоглощающего желания, ничего не сумел предпринять.

Едва тело Фредди беспомощно обмякло, как петух громко заорал. Фредди подскочил, и не удержи его Путли, он бы немедленно свернул петуху шею.

Когда через неделю история повторилась, Фредди понял, что пора принимать меры — и немедленно. Избегая ссоры с женой, Фредди избрал выжидательную тактику. Случай не замедлил представиться в облике водяного буйвола, который чуть не отправил тещу на тот свет.

…На рассвете подвода остановилась у деревенской околицы, где Джербану, подчиняясь зову природы, побрела в заросли кукурузы, захватив с собой глиняный кувшин для последующего омовения. Буйвол неожиданно появился из-за стога и, повернув в сторону Джербану свою громадную черную башку, уставился на нее налитыми кровью глазками. Джербану замерла. Обыкновенно домашние буйволы — животные добродушные, но этот был явно не в духе. Это видно было и по тому, как он грозно пригнул к земле рогатую голову, и по огонькам, заигравшим в его глазах. Осторожно опустившись на колени, Джербану попыталась укрыться в молодой кукурузе, но буйвол мотнул головой и изготовился к нападению.

— Спасите! — заверещала Джербану, роняя кувшин, задирая сари и бросаясь наутек.

— Беги зигзагом! — заорал Фредди, мчась на выручку.

Но Джербану, ничего не понимая от ужаса, продолжала улепетывать по прямой от тяжко топочущего буйвола.

— В сторону! В сторону! — кричал Фредди, на бегу показывая, куда ей бежать.

Тут из кукурузы выскочил крестьянин и во всю мочь завопил на буйвола, стараясь отвлечь его от Джербану сдернутой с себя рубахой. Буйвол, услышав хозяйский голос, остановился, и крестьянин поволок его за собой.

Растерзанная, полубезумная Джербану с рыданиями повалилась в объятия Фредди, который — в последний раз в жизни — испытал чувство сострадания к теще.

Путли была растрогана отважными попытками Фредди прийти на помощь Джербану. Воспользовавшись ее благодарной нежностью, Фредди деликатно подвел жену к мысли о необходимости покончить с петухом.

— Сегодня бог спас нас от страшной беды, — провозгласил он после ужина, — и мы должны возблагодарить его тысячу, да что там, миллион раз, ибо он в милосердии своем предотвратил пролитие крови. Как только мы приедем на место и найдем Храм огня, я закажу благодарственное молебствие, дам денег, чтоб шестеро жрецов читали молитвы над таким количеством священных плодов, хлебов и сластей, которым можно будет оделить сотню нищих… Но это со временем. А пока — раз было нам знамение, что земля жаждет крови, — я сегодня же принесу в жертву петуха!

Путли охнула и побледнела.

— Может, хватит курицы? — жалобно спросила она.

Фредди скорбно понурился.

— Нет. Тут нужен петух. Мы все его любим, петух прекрасный, что и говорить, но как раз поэтому его нужно принести в жертву. Какой же смысл жертвовать тем, что тебе не дорого?

— Вот именно! — со рвением поддержала зятя Джербану. Ведь ее крови жаждала земля, о ее жизни шла речь!

Путли задумчиво качнула головой в знак согласия.

На другой день семья пообедала отличным карри из петушатины с кокосовым молоком.

Однако бегство от буйвола не прошло даром для ожиревшего тела Джербану. Ее всю ломило, и понемногу благодарность зятю уступила место угрюмому раздражению против него. Ясно же — на Фредди лежала вина за то, что он сорвал семью в путешествие, в котором и буйволы на людей набрасываются, и чего только не приходится терпеть.

Джербану с самого начала была против переезда. Теперь же, измотанная бесконечной дорогой, буйволами, невыносимой вежливостью, которую раз и навсегда положил себе проявлять к ней бесчувственный зять, она скандалила, стонала, жаловалась и наконец приняла на себя роль мученицы. Уперев руки в бока, злорадно сверкая черными глазами, теща не упускала случая охаять зятя. А случаев в дороге, богатой трудностями и неурядицами, представлялось много.

Так, например, в непроглядную ночь, когда на краю раджастанской пустыни развалилось деревянное колесо и в тот же миг ночная тишина огласилась хохотом шакалов.