Огнепоклонники - Бапси Сидхва

Путли с головой ушла в домашние заботы, в семейные хлопоты и была всем довольна. Однако безразличный взгляд ее как будто неподвижных глаз проникал куда глубже в душу мужа, чем тот мог предположить, и замечал там многое, что наводило на размышления… Правда, Путли твердо знала: на что бы ни был способен Фредди, ее он никогда не бросит. Годами сохраняя счастливую уверенность в муже, она нарожала ему семерых детей, радуясь всему — от бурного мига зачатия до родов.

Фредди тоже был доволен началом лахорской жизни, но его счастье не было полным: Джербану. Теща была занозой, колючкой в боку, помехой в жизни. Она ни на секунду не переставала стонать, охать, бурчать себе под нос и жаловаться. Путли стоически терпела выходки матери, объясняя их тем, что Джербану вдова, что она тоскует по родным местам. Фредди же в силу утонченности своей натуры хуже переносил характер тещи и понемногу начинал понимать, что никогда не привыкнет к ее ядовитому присутствию в доме. В том, что она получает злобное удовольствие, допекая его, Фредди не сомневался. Он был убежден, что ее нытье, головные боли, храп, слезы и истерики предназначены для одной цели — донять его. Фредди нередко приходил в отчаяние, корил свою долю и спрашивал себя, за какие чудовищные преступления в минувших жизнях послана ему эта кара.

Он видеть не мог, как за столом теща выхватывала себе самые большие и смачные куски. Фредди моргал всякий раз, когда тещины пальцы залезали в куриное карри, выискивали гузку или печеночку и забрасывали кусочки в рот. И чем больше он дергался, тем радостнее уволакивала теща все самое вкусное прямо из-под его носа, жадно набивая свою ненасытную утробу. Затем Джербану удовлетворенно откидывалась на спинку стула, придвигала поближе к себе миски с другими блюдами и уже без спешки поедала все подряд.

Всякому терпению есть предел. И однажды за обедом Фредди взорвался. Цепко ухватив грабительскую руку, в пальцах которой уже было зажато стегнышко, Фредди направил ее к тарелке трехлетней Хатокси и велел:

— Кушай, детка!

После этого руке была возвращена свобода.

Грозя длинным пальцем и страшным образом перевирая библейский текст, Фредди прорычал:

— Из уст младенцев и грудных детей! Да-да, из уст младенцев и грудных детей вы вырываете кусок!

Не понимая смысла слов, — английских к тому же! — но догадываясь о смысле происходящего, семейство замерло. Джербану заерзала на месте, с ненавистью глядя в суровые глаза зятя над грозящим перстом. Что бы ни значили эти его английские слова, ясно — на нее клевещут, ее осуждают, ее хотят со свету сжить!

Выждав немного, Фредди продолжал:

— Вы что, дитя малое? Почему вы отнимаете и печенку, и жир у моих детей? Вы только посмотрите, как они исхудали!

Обвиняющий перст указал на Хатокси и ее годовалого брата Соли — крепеньких, круглощеких малышей.

— Как зороастриец, я не могу оставаться безгрешным, если на моих глазах совершается грех! На моих глазах убивают моих детей…

— Нельзя поддаваться демону гнева! — предупреждающе пискнула Путли.

— Демону гнева? На моих глазах убивают детей, а я должен спокойно смотреть на это? Да я буду не меньше виноват перед богом, чем эта обжора! Должен быть закон, по которому пороть надо прожорливых старух!

— Фредди! — охнула потрясенная жена.

— Ты слышала? — заверещала ее мать. — Ты слышала, что он мне сказал? Господи, как же ты допустил, чтоб я дожила до дня такого! Господи, да сделай ты, чтоб земля разверзлась и поглотила меня, несчастную!

Джербану тяжко поднялась на ноги, отбросив стул с таким грохотом, что перепуганная Путли на миг поверила, будто бог и впрямь внял желанию ее матери и пол столовой разверзается.

С силой пнув упавший стул, Джербану вылетела вон, яростно хлопнув дверью, и заперлась в своей комнате.

Через час она на цыпочках прокралась в кухню и съела дочиста все, что Путли приготовила на ужин.

В последовавшие два дня Джербану ела очень мало, вследствие чего на третий день у нее так разыгрался аппетит, что она опять съела все, что было на столе, и даже негодующий взгляд Фредди не остановил ее. Она, казалось, разбухала прямо на глазах разгневанного зятя. Чем больше она толстела, тем сильнее он худел, а чем сильнее он худел, тем больше она ела — в отместку. Оба чувствовали, что вот-вот заболеют.

Неожиданно раздавшиеся телеса Джербану привели весь дом в благоговейный ужас. Джербану с мстительным рвением пользовалась внезапно прибавившимся весом. Путли, прислуга и дети, не зная, как им быть, ни в чем не прекословили ей. Джербану важно пыхтела, отдавая приказы и раздавая советы. Она распоряжалась жизнями всех домочадцев, а Фредди, ошеломленный ее напором, позволил обстоятельствам взять над собой верх.

Джербану тем временем расширила круг своего общения. В дом стали приглашаться по утрам для сплетен и эмоциональной разрядки целые стаи пухлых пожилых дам. Индуски, мусульманки, христианки и зороастрийки сочувственно качали головами и уговаривали Путли не поддаваться деспотичному мужу, побольше думать о родной матери, да и о себе не забывать.

Фредди чуял, что в этом кругу его прилюдно поносят, и злился, но чем больше он нервничал, тем меньше мог сделать.

Захватив власть в доме, Джербану начала прибирать к рукам лавку. Стоило Фредди отлучиться по делам, Джербану, пренебрегая законами коммерции, требовала себе в больших количествах и шоколад, и печенье, и духи, и вино. Все это либо неспешно потреблялось ею самой и ее подругами, либо щедро раздаривалось. Старший приказчик Харилал и двое его помощников так и носились из лавки в дом, исполняя поручения Джербану. Пока они разносили угощение на кокетливо украшенных подносах, развозили подарки, приглашения и записки, Фредди вынужден был управляться один.

Однажды вечером, после того как Фредди целый день сам обслуживал покупателей, сам вел записи в книге, сам разгружал ящики с печеньем, он насилу приплелся домой и объявил Путли:

— Пора кончать эту олимпийскую эстафету.

— Какую эстафету? — не поняла Путли.

— Беготню приказчиков. Я один работаю за троих. Возвращается Харилал — тут же убегает другой, тот не успеет вернуться — уже куда-то бежит Кришен Чанд. И все они таскают мой шоколад, мои орешки, мой хрустящий картофель, мое печенье ее подружкам! Да что ж это такое!

— Ну что тебе, жалко, что она нашла себе компанию? — упрекнула его практичная Путли. — Не самой же ей бегать со свертками!

Фаредун почувствовал предостерегающее биение жилки на виске. Он в последнее время начал с печалью подозревать, что жена на тещиной стороне.

Поздно ночью он, с трудом приподнявшись в постели, напугал Путли, неожиданно закричав на нее:

— И вообще я тебя предупреждаю! Хватит грабить лавку, у меня уже и так ничего не осталось. Что она себе думает, королева задрипанная?

В голосе Фредди слышались слезы.

— Что с тобой? Что с тобой? — спрашивала Путли, выбираясь из постели, чтоб зажечь керосиновую лампу. — Ты никогда не был ни мелочным, ни жадным. Ну берет она понемножку, подруг своих угощает, ну и что? Мы ж должны помнить, что это из-за нас она покинула насиженное место…

— Ничего себе понемножку! — орал Фредди. — Хорошо понемножку! Мало того, что она все пожирает за столом, она столько пихает в себя варенья, засахаренных фруктов, ликеров — слона бы понос прошиб! Ты что, не видишь, как ее разносит?

— Ее не разносит, — поправила Путли, — это она опухает. С горя пухнет.

— То есть как? — изумился Фредди.

— Так бывает, — запальчиво подтвердила Путли. — Бывает, люди с горя пухнут. А уж при том, как ты к ней относишься, ей есть с чего распухнуть.

— Этой жирной скотине? — переспросил обалдевший Фредди. — Этой здоровенной бабе?

— И не такая уж она здоровая, — опять поправила его жена. — Она только на вид здоровая, а на самом деле она человек больной. Очень больной.

— Ну да, это у нее не мясо, а воздух, — пробормотал Фредди, чувствуя, что рушатся основы его семьи.

А Джербану действительно была больна. Ее почки, печень, желчный пузырь, суставы поочередно выходили из строя, не выдерживая неравной схватки с жиром. Джербану донимали боли, от которых ее никто не мог избавить, кроме «английского доктора».

— Английского доктора позовите! — стонала она. — Английского!

Все другие врачи были не в счет.

Фредди, которого подташнивало при одной мысли о том, во сколько это обойдется, тем не менее вынужден был послать именно за английским доктором.

Доктор оказался плюгавым англичанином свирепого вида, лысым и усатым. Он сразу и навеки завоевал сердце Фредди, когда объявил:

— Ничего страшного. Нужно соблюдать диету, и все пройдет. И никаких штучек на чистом масле, на чистых сливках! Ни масла, ни сливок и ничего жирного вообще!