Тузы Майкла Паркеса - Константин Аршин

– Пошёл ты, козёл, – сипел я и продолжал напирать.

Я сберёг силы для решающего удара.

– Сам пошёл! – Серёга необдуманно выкинул правое колено, но подвернул левую ногу и упал на холодный асфальт. – Боже мой, как же больно!

Я стоял и не знал, что мне делать. Добивать поверженного врага каблуками ботинок было как-то не по-советски.

– Чего смотрите?! – истошно заорал он. – Поднимите меня!

Шакалы засуетились вокруг раненного Шерхана.

– Иди уже, – шепнул мне на ухо толстяк. – Заслужил.

Я плюнул на все приличия разом, развернулся на пятках и побежал прочь. Сегодня я одолел самого сильного парня на районе. Я понимал, это только начало. Если верить в себя и ничего не бояться, можно достичь многого. Я поверил в себя! Я был сильным. А стал очень сильным. Крылья мои проросли сквозь рубаху, укутав меня ото всякого страха…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

– Важишвили (Сыночка), что с тобой? Господи…

«Счастье всегда на стороне отважного.»

(с) П. И. Багратион.

СССР. Цхинвал.

Ноябрь. 1985г. 15:40.

Мама Або, Тамина Чичуа, худая, но жилистая и довольно высокая женщина, ахнула, всплеснула руками и сгребла единственного и горячо любимого сына в охапку:

– Арчил, дорогой, посмотри, что с ним?

Папа Або, Арчил Чичуа, спортивный мужчина среднего роста с седеющими волосами, поднялся с дивана и нехотя направился в коридор:

– Ничего страшного, Тами. Царапина на голове.

Арчил внимательно изучил повреждение:

– Она неглубокая. Кто тебя так?

– Або, кто тебя так?! – не унималась Тамина. – Отвечай, когда спрашивают!

Она души не чаяла в сыне. В детстве Або очень часто болел. Бывало Тамина не ложилась неделями. Она буквально дрожала над колыбелью младенца.

– Н… Н… Никто, мама.

Або зарыдал и прижался к Тамине ещё сильнее.

– Не реви! – приказал отец, бывший военный. – Ты же мужчина, а мужчины не плачут.

– Арчил, – Тамина осуждающе посмотрела на мужа. – Он ещё ребёнок.

– Ребёнок?! – Арчил Чичуа стиснул зубы, плюнул на всё, ушёл в свою комнату и сделал второй канал громче.

– Больно? – Тамина поцеловала сына в макушку.

– О… Очень, – горестно всхлипнул он. – О… О… Очень больно.

– Пойдём, солнышко, я обработаю ранку.

– Або, зайди на секунду.

В комнате Арчила Чичуа было темно. В комнате отца пахло дорогими сигарами.

Або робко переступил порог.

– Сколько их было? – прошептал Арчил.

Он лежал на спине, скрестив на груди волосатые руки, на заправленной ярким покрывалом кровати.

– Я уда…

– Сколько их было?

– Я не помню…

– Сколько? Их? Было?

И без того низкий голос отца стал ещё ниже.

– Я…

– Отвечай.

– Т… Т… Трое, – заикаясь, произнёс Або.

– Сволочи! – Арчил сжал свои острые, словно опасные бритвы, кулаки. – Что было дальше?

Або Чичуа густо покраснел: толи от стыда, толи от благоговейного страха перед отцом.

– Я… Я посмеялся над одним из них на уроке…

– Над Леоном? – Арчил сверлил сына взглядом.

Або округлил глаза:

– Откуда ты знаешь?

Наголо бритый Леон был главным хулиганом в классе Або. Да и во всей школе тоже.

– Не важно. И что? Над чем ты посмеялся?

– Ему шестнадцать лет, а он не умеет складывать д… дроби.

Арчил улыбнулся:

– Тупица. Весь в отца-алкоголика… Дальше.

– Я посмеялся… – Або мялся у двери.

– Проходи, садись.

Арчил указал Або на край двуспальной кровати.

– И вот, – Або сел. – Я посмеялся, а Чича…

– Чича? – Арчил нахмурил брови.

Чича был верным соратником и шестёркой Леона. А ещё Чича был недурным вором-карманником.

– Д… Да… Чича услышал и… и… – голос Або задрожал. – Я негромко… Я всего лишь…

– Не реветь! – приказал суровый отец. – Гехмерти (Господи), кого я воспитал?

– Ч… Чича, – Або собрал остатки воли в кулак, – услышал это и на перемене всё ему р… рассказал…

– Леону?

– Н… Ну да. Леону… и Т… Тамази.

– Тамази?! Мерзавцы! – отец заскрежетал зубами. – Трусы! Падальщики! Что было дальше?

Тамази Арчил не любил. Он был «ни рыба, ни мясо». Часто не воровал и часто не дрался. Он не заслуживал ненависти, но был скользким и мерзким типом, которого Арчилу хотелось раздавить подошвой ботинка, как земляного червя после осеннего ливня.

– Я не з… з… знал, а они сговорились, дождались к… к… конца уроков и подкараулили меня во дворе ш… ш… ш…

Арчил тяжело задышал:

– Так. Продолжай.

– И вот… – Або утёр нос платком и спрятал его обратно в карман. – Леон схватил меня в… вот… вот здесь, – он взял себя за воротник у футболки, – а Чича д… дёрнул вот так, – он поправил взъерошенные после душа волосы.

– Они били тебя по голове?

– Н… Нет, не били… не били. Леон сказал, что я девчонка и о… обезьяна, и что они не обижают девчонок. А Ч… Чича… Чича заржал.

Або запинался. Рыдания удушливой волной готовы были выплеснуться наружу.

– Ты ударил Леона за это? За оскорбления. За девчонку. За обезьяну.

– Н… Н… Нет… – Або отрицательно покачал головой. – Я з… з… заревел… тогда.

Арчил закатил красные от усталости и злости глаза:

– Дальше.

Он свирепел с каждым произнесённым Або словом.

– Д… Дальше они сказали, что если я зарёванная девчонка, и у меня п… потекла тушь, то я д… должна умыться в… в… в…

– Да где?! – отец проглотил слово «бл… дь». Он старался не материться при сыне. – Где?! – вспылил он.

– В женском т… туалете…

По щекам Або потекли слёзы. Они встречались на маленьком безвольном подбородке и скапывали на яркое покрывало кровати.

– И? Ты сопротивлялся? Ты отбивался?

– Они в… взяли меня н… на руки. Они н… несли меня в туалет н… на руках… В ж… ж… женский туалет.

Арчил поднялся, сел рядом с сыном и захрустел фалангами пальцев:

– Або, мальчик мой, ты сопротивлялся?

– Я? Д… Д… Да…

– Або, – отец повысил на него голос. – Ты сопротивлялся?!

– Я… Н… Н… Нет… Я н… не мог… – Або сполз по кровати на ковёр. – Я н… не смог… Мне было страшно. Я боюсь. Боюсь драться… Я б… боюсь боли… Их было… было… было так много… Я никогда бы не смог п… п… п…

Он замолчал:

– П… П… Победить…

– Их было ТРОЕ! – Арчил вскочил и забегал по комнате.

Казалось, сейчас он ударит Або по лицу.

Або задрожал:

– Я к… клянусь… Я н… никогда бы… н… не смог… победить…

– Ты прав. Ты никогда бы не смог победить, – прохрипел отец, – и никто бы не смог…

Сын поднял на него глаза. В кои-то веки они излучали надежду. Неужели отец понял его? Неужели отец принял Або таким, каким он родился?

Арчил стал пунцовым:

– …но ответить и проиграть и позорно сдаться – это разные вещи, – тихо закончил он.

– Я… Я…

– Ты трус, Або. Ты жалкий трус. Я тебя таким не воспитывал.

– Но я… я… Мама…

Дверь отворилась. В тёплую комнату, словно холодный уличный ветер, ворвалась мама Або, Тамина Чичуа.

– Арчил, – осуждающе прошептала она, обнимая ребёнка. – Ты не видишь, он плачет?

– Ты подслушивала?

– Ему плохо. Они…

– Ты подслушивала?! – загнанным в угол клетки львом зарычал отец.

– Нет… – Тамина опустила глаза. – Всего несколько минут…

– Я не воспитывал из него тряпку!

Арчил по-женски всплеснул руками:

– Он… Он…

Тамина упала перед мужем на колени и обхватила голову сына руками.

– Прав, Леон! – губы отца задрожали. – Прав Чича! Тамази! Он… Он девчонка!

– Не слушай его, Або, – она закрыла нежными материнскими ладонями его красные от стыда уши. – Не слушай, малыш.

– Малыш?! Да ему скоро в армию! Пускай слышит! Пускай весь дом слышит! Мой единственный наследник – тряпка! Он боится ударить! Боится получить сдачи! Падает в обморок при виде крови! Он не может постоять за себя, как же он постоит за нас с тобой в старости?!

– Нам будет не надо…

– Мне плевать, что он думает! Мне плевать, кто что думает! – Арчил пнул угол кровати ногой и схватил сына за плечи. – Ты с нами, Або? Ты меня слышишь?

Очень грубо, но он пытался до него достучаться.

Або заливался слезами:

– Мама…

– Не надо, – рыдала Тамина. – Прошу…

– Бей! – сипел в агонии жестокосердный отец. – Бей меня! Бей всегда! Бей всех! Бей первым! Не позволяй никому вытирать о тебя ноги! Бей в лицо! Не бойся проиграть! Не бойся боли! Не бойся убить или быть убитым! Не бойся смерти! – он отшвырнул Або от себя, как слепого котёнка. – Бойся унижения! Бойся позора! Умри героем, но не живи тряпкой! Сегодня ты опозорил не только себя, ты опозорил меня, её… Ты опозорил нашу фамилию… Ты опозорил мою фамилию, Чичуа! Ты опозорил весь мой род! Мой папа воевал…

Арчил замахнулся на сына тыльной стороной ладони. Тамина закрыла ребёнка грудью.

– Мне противно иметь с тобой дело, Або, – руки Арчила дрожали, а в глазах показались слёзы. Слёзы разочарования.