Жена Майкла - Марлиз Миллхайзер

ЖЕНА МАЙКЛА

1

От надсадного скрежещущего вопля она перекатилась на спину. Наверху в светло-сером небе парил ястреб, спилотировал пониже — последняя проверка — и бесшумно, камнем, упал на верхушку диковинного дерева, на гнездо.

Хотя нет. Не дерева.

Она туго прижмурила глаза, чуть приоткрыла их, всматриваясь сквозь густые ресницы: высоченный кактус, фантасмагорический урод, зеленые игольчатые обрубки-руки взметнулись кверху, точно бы давая поворот транспорту. Дальше — еще кактусы, без рук-обрубков, приземистые, пузатенькие. Она снова закрыла глаза, пытаясь осмыслить увиденное.

Темная точка без названия чернела в уголке сознания. Птицы, казалось, их целые тучи, заливались трелями, щебетали где-то близко, плыл в воздухе легкий дурманяще сладкий аромат. Боль в черепе стягивала кожу под волосами, растекалась по лбу, свербила веки, вынуждая открыть глаза.

Небо просветлело совсем.

Холодно. Она приподняла одну голую руку, другую, обе налиты свинцом, затекли после сна. Сгибая непослушные пальцы, она с любопытством разглядывала их и, наконец, усилием воли заставив двигаться холодные занемевшие мускулы, села.

Тошнота. Рвется из желудка к горлу, от нее липким потом покрывается лицо. Дрожа, дыша глубоко, коротко, ритмично — какой сладкий тут воздух — она поборола тошноту.

Оказывается, она на дне мелкого пересохшего ручья: он, кружа, теряется среди кактусов, деревьев, под кустами вдалеке. Еще витают ночные тени, но на горизонте из-за темной горной гряды уже краснеет краешек красно-оранжевого солнца. Вот оно поднялось и уселось на гребень горы, наводя фокус на пейзаж, выявляя цвета… она все ждала: сейчас ей откроется смысл окружающего мира.

Заря, она в пустыне и пока что никак не сообразит — как же очутилась тут, почему.

Знакомое безмятежное жужжание мух. Три прожужжали мимо, устремляясь к засохшей коровьей лепешке. В пурпурно-красный бутон, венчающий кактусик, похожий на весло, вонзилась пчела. Болезненная неопределенность тревожила все больше, вторгаясь в сумятицу мыслей.

Осторожно, напряженно держа больную голову, она поднялась, опёршись сначала всей тяжестью на одну ногу, потом на другую, оглядела землю поблизости, не зная в точности, что ищет — кошелек, куртку… что-то… Но вокруг — пусто.

На утрамбованном песке не осталось даже вмятин от тела. Бесконечно расстилается пустыня, множа и множа один и тот же пейзаж.

И тут ее как ударило, почти физически. Страх! Необузданный, безошибочный.

Она бегом, словно за ней по пятам гналось какое-то чудовище, припустилась по дну ручья от гор, послушно, слепо повинуясь его извилистому ходу; частичка сознания пыталась проанализировать, чего же она боится, но остальное тонуло в страхе. И наконец, совсем ослабев, она стала задыхаться.

Русло ручья описало широкий круг, и она чуть сошла с курса, совсем немножко, и тут же угодила в кучу лимонно-желтых колючек под лимонно-зеленым кустом, глянцевито блестевшим под разгорающимся солнечным светом. Быстро наклонившись, чтобы вытащить болезненные колючки из босоножки, ноги и пальцев, она всего в паре футов от ручья наткнулась взглядом на колею: двойной след машины, посредине пробивалась трава, зеленела поросль сорняков.

Потирая ссадины, она старалась усмирить панику, упорядочить спутавшиеся мысли, сложить узор, который помог бы ей вспомнить, что же произошло. На минутку чувство реальности потерялось: так иногда случается во сне или на грани сна и пробуждения. Но она проснулась уже давно. Надо понять, как она очутилась тут, чего боится. Чтобы хотя бы увериться — в правильном направлении она убегает?

Подгоняло ощущение: опасность близка, вот-вот вынырнет из-за поворота ручья, но она сдерживалась, старалась не коситься через плечо, идти, а не бежать по колее, давая себе время разобраться.

Сложилась лишь одна связная мысль. Ошеломляющая! Ее первое воспоминание о жизни — ястреб, клекочущий над ней. Словно родилась она только в ту минуту! И, не удержавшись, она снова припустилась бегом.

Проволочную ограду для скота, натянутую через колею, она заметила, только зацепившись за проволоку ногой и растянувшись.

Подняв голову, чтобы выплюнуть песок, она увидела мощеную дорогу, которая сначала вилась, различимая сквозь прозрачные красно-зеленые пятна, а затем туго натянулась гладкой лентой шоссе между двумя горизонтами. Раннее солнце смыло ночь, оставив на шоссе иллюзию бликующих озер.

Даже переходя шоссе, она никак не могла поверить, что находилась в этой бескрайности всего в полумили от проезжей дороги, хотя ощущала под ногами ее твердость и слышала рокот мотора. На шоссе пусто, громыхал только синий пикап. Она стояла на обочине — тоненькая гибкая фигурка — чуть покачиваясь в лад высокой траве и цветам, зарослям, полыхавшим в весенней пустыне. Высунув локоть и голову в окошко, водитель дважды оглядел ее с головы до пят.

— Эй! Попутку ждешь, или так, маргариток выскочила пособирать? — синие глаза за сигаретным облаком смеялись.

— Пожалуйста, подвезите меня!

— Лично я еду во Флоренс, — он распахнул дверцу, наблюдая, как она залезает. — Откуда ты? — заводить пикап он будто и не собирался.

— Отсюда! — она ткнула пальцем назад на колею, проползавшую под колючей проволокой, и дальше за стальные столбы ограды.

— Но дорога ведет только к развалившемуся ранчо, больше на ней ничего нет. Неблизкая прогулочка в такую рань!

— О… я… я… заблудилась, — в машине было тепло, но от холода и страха ее бил озноб. Или это просто реакция?

— А твоя машина? Там? — поинтересовался он добродушно, но лицо его дышало любопытством.

— Н-нет. Я пешком.

Лукавые морщинки в уголках его глаз углубились, он разулыбался еще шире, но ухитрился при том не выронить изо рта сигареты.

— Что, в босоножках?

— Да. Можно мы уже поедем, мистер…

— МакБрайд. Харли МакБрайд.

Пикап рывком тронулся, в кабинке запахло бензином и пылью. Повисло выжидательное молчание, пока она пыталась кое-как пригладить пальцами волосы и рассматривала прореху у себя на брюках.

— Как зовут-то тебя, собираешься сказать?

Понемножку приятная отупелость заглушала боль в голове и настойчивое чувство голода в желудке. Тепло, размеренный бег пикапа убаюкивал и смятенное сознание. Он наверняка не опасен. Но все-таки она не ответила.

Харли МакБрайд в выцветших джинсах и куртке, в майке такой растянутой, что виднелись завитки песочных волос на груди, слегка сутулился над рулем.

Она все гадала, довериться ему или нет, когда пикап тормознул; от неожиданности ей пришлось схватиться за приборную доску: она едва не вылетела. И также внезапно ее снова охватил страх.

Харли обернулся к ней, и сутулость, и улыбка пропали.

— Ты — хиппи? — он наконец-то вынул сигарету и выпустил дым. — Потому что — если да, юная леди, ты можешь тут же и убираться.

Ее глаза проследили за его взглядом: грязная блузка-безрукавка, дико оранжевые брюки, босоножки.

— Нет, я не хиппи, — неуверенно проговорила она, раздумывая про себя, врет она или нет.

Он вгляделся ей в лицо, швырнул в окошко сигарету и снова тронул пикап. Улыбка его вернулась.

— Слыхал, раскинулись лагерем где-то тут. Явились на солнышке пожариться. Пишут вон в газетах — бучу собираются поднять на воздушной базе, — он похлопал по газете, лежавшей на сиденье между ними.

«ХИППИ ПЛАНИРУЮТ ДЕМОНСТРАЦИЮ НА ВОЗДУШНЫХ БАЗАХ ФЕНИКСА. ХИППИ РЕЗВЯТСЯ НА СОЛНЦЕ — фото на стр. 12».

Она раскрыла двенадцатую страницу, больше чтобы избежать расспросов, а не из-за того, что ее так уж интересовали хиппи. Высокая худая-прехудая девушка собирает в пустыне цветы, лицо почти скрыто спутанными волосами. На другом снимке — бородатый жилистый парень в очках в проволочной оправе сидит на спальном мешке. Вся страница отдана длинноволосым ребятам — едят, стоят, сидят. Ни малейшего признака буйства она не видела.

Ни на Харли, ни на чужой мир за окнами смотреть ей не хотелось, и она спряталась за газету, желая, чтобы поездка длилась вечно.

— Ты вернулась преследовать меня, Газельи Глазки?

Странность вопроса выудила ее из-под прикрытия газетного листа: он ухмылялся на прореху в ее брюках.

— Ты что, видел меня раньше? — страх мешался с надеждой, пока она пыталась определить, как отнестись к этой новости.

— Охотился я как-то на севере, в горах. Остановился у ручья напиться, а когда поднял глаза — смотрю, стоит совсем рядом лань, тихонько так, я ее раньше даже не заметил.

Внутри у нее напряглось, застыло: ей представилась лань, стоявшая в лучах солнца — высоко поднята голова, наблюдает за охотником, нос и уши подрагивают: она чует опасность.