Лирика - Давид Самойлов

1945

О солдатской любви

Стоят у околицы женщиныИ смотрят в осеннюю стынь.Из Киевщины в Смоленщину,Из Гомельщины на ВолыньМятутся солдатские тысячи.Любовь и для них отыщется,Но горькая, как полынь…

В наградах и ранах —Штык да сума —В шинелишке дранойОн входит в дома.И славная бабаБезоговорочноПризнает хозяиномЗапах махорочный.

«Быть может, и мой так по светускитается!» —Подумает бедная и запечалится.…Озябшие птицы кричат на ветле,Туманы заколобродили.И мнится солдату: он снова в тепле,Он – дома, он снова на родине.Он снова в уютном и тепломДому,где живет постоянство…А там,за темными стеклами, —Неприбранное пространство.А там,за темными стеклами, —Россияс войною,с бедою;И трупы с слепыми глазами,Залитыми водою;И мельницы,как пугала,Закутанные в рогожи;И где-то родимый угол,И дом почти такой же.И там – почти такой же —Солдат,усталый и черный,Лежит с твоею бабой,Податливой и покорной…

Я душу с тоски разую.Закрою покрепче двери,Чтоб мучить тебя, чужую,За то, что своей не верю,За то, что сто лет не бачил,Какая ты нынче стала,За то, что холод собачийИ дождь, и вороньи стаи,И псы цепные брешут,В ночи чужого чуя,И реже все,и режеНад нами сны кочуют!..

И нет, не бредить снами,Покуда беды дуютИ вся Россия с намиВо весь простор бедует!

Апрель 1944

Дом у дороги

Когда-то здесь жили хозяева,За этими стенами белыми,А нынче потухли глаза его,Закрыты фанерными бельмами.

И мы здесь стояли постоем,Недолгие постояльцы.И мы здесь вдыхали простоеДомашней судьбы постоянство.

В цветении яблонь пернатых,В печных разноцветных разводахЗдесь дремлет домашних пенатовВойной потревоженный отдых…

Мы вышли в тот вечер из боя,С губами, от жажды опухшими.Три дня рисковали собою,Не спали три дня и не кушали.

Почти равнодушные к памяти,Не смыв с себя крови и пороха,С порога мы падали замертвоИ спали без стона и шороха.

Так спят на оттаявшей пахоте,Уткнувшись пробитыми лбами.Так спят утонувшие в заводиСлепцы с травяными чубами…

Мы спим под разметанной крышею,Любимцы фортуны и чести,От дома надолго отвыкшие,Привыкшие к смерти и мести.

1944 или 1945

Дом на Седлецком шоссе

Дом на Седлецком шоссе.Стонут голуби на крыше.И подсолнухи цветут,Как улыбки у Мариши.

Там, на Седлецком шоссе,Свищут оси спозаранок.В воскресенье – карусельРазодетых хуторянок.

Свищет ось – едет гость,Конь, как облак, белоснежен.Там Мариша ждет меня,Ждет российского жолнежа.

Ты не жди меня, не жди —Я давно под Прагой ранен.Это едет твой жених —Скуповатый хуторянин.

Скоро в доме на шоссеБудут спать ложиться рано.Будешь петь, дитя жалеть:«Мое детско, спи, кохано.

Спи, кохано, сладко спи.В небе звездочка кочует.Где-то бродит мой жолнеж?Где воюет? где ночует?»

Конец 1944

Атака

Приказ проверить пулеметы.Так значит – бой! Так значит – бой!

Довольно киснуть в обороне.Опять, опять крылом вороньимСудьба помашет над тобой!

Все той же редкой перестрелкиНеосторожный огонек.Пролает мина. Свистнут пули.Окликнут часовых патрули.И с бруствера скользнет песок.

Кто знает лучше часовыхПустую ночь перед атакой,Когда без видимых заботХрапят стрелки и пулеметПрисел сторожевой собакой.

О, беззаботность бытия!О, юность горькая моя!О, жесткая постель из хвои.Мы спим. И нам не снятся сны.Мы спим. Осталась ночь до боя.И все неясности ясны.

А ночь проходит по окопам.На проволоке оставит клок.И вот – рассвет. Приедут кухни.Солдатский звякнет котелок.И вот рассвет синеет, пухнетНад лесом, как кровоподтек.

И вдруг – ракета. Пять ноль-ноль.Заговорили батареи.Фугасным адом в сорок жерлВзлетела пашня. День был желт.И сыпался песок в траншеи.

Он сыпался за воротникМурашками и зябким страхом.Лежи, прижав к земле висок!Лежи и жди! И мина жахнет.И с бруствера скользнет песок.

А батареи месят, месят.Колотят гулкие цепы.Который день, который месяцМы в этой буре и степи?И времени потерян счет.И близится земли крушенье.Застыло время – не течет,Лишь сыплется песок в траншеи.

Но вдруг сигнал! Но вдруг приказ.Не слухом, а покорной волейНа чистое, как гибель, полеСлепой волной выносит нас…

И здесь кончается инстинкт.И смерть его идет прозреньем.И ты прозрел и ты постигНегодованье и презренье.И если жил кряхтя, спеша,Высокого не зная дела,Одна бессмертная душаЗдесь властвовать тобой хотела.«Ура!» – кричат на правом фланге.И падают и не встают.Горят на сопке наши танки,И обожженные танкистыПолзут вперед, встают, поют,«Интернационал» поют.И падают…Да, надо драться!И мы шагаем через них.Орут «ура», хрипят, бранятся…И взрыв сухой… и резкий крик…И стон: «Не оставляйте, братцы…»И снова бьют. И снова мнут.И полдень пороха серее.Но мы не слышим батареи.Их гром не проникает внутрь.Он там,за пыльной пеленой,Где стоны, где «спасите, братцы»,Где призрачность судьбы солдатской,Где жизнь расчислена войной.А в нас, прошедшая сквозь ад,Душа бессмертия смеется,Трубою судною трубя.И как удача стихотворца,Убийство радует тебя.

Уж в центре бросились в штыкиБойцы потрепанной бригады.Траншеи черные близки.Уже кричат: «Сдавайтесь, гады!»Уже иссяк запас гранат,Уже врага штыком громятИз роты выжившие трое.Смолкает орудийный ад.И в песню просятся герои.

8 сентября 1944

Конколевница

Бандитка

Я вел расстреливать бандитку.Она пощады не просила.Смотрела гордо и сердито.Платок от боли закусила.

Потом сказала: «Слушай, хлопец,Я все равно от пули сгину.Дай перед тем, как будешь хлопать,Дай поглядеть на Украину.

На Украине кони скачутПод стягом с именем Бандеры.На Украине ружья прячут,На Украине ищут веры.

Кипит зеленая горилкаВ беленых хатах под Березно,И пьяным москалям с ухмылкойВ затылки тычутся обрезы.

Пора пограбить печенегам!Пора поплакать русским бабам!Довольно украинским хлебомКормиться москалям и швабам!

Им не жиреть на нашем салеИ нашей водкой не обпиться!Еще не начисто вписалиХохлов в Россию летописцы!

Пускай уздечкой, как монистом,Позвякает бульбаш по полю!Нехай як хочут коммунистыВ своей Руси будуют волю…

Придуманы колхозы имиДля ротозея и растяпы.Нам все равно на Украине,НКВД или гестапо».

И я сказал: «Пошли, гадюка,Получишь то, что заслужила.Не ты ль вчера ножом без звукаДружка навеки уложила?

Таких, как ты, полно по свету,Таких, как он, на свете мало.Так помирать тебе в кювете,Не ожидая трибунала».

Мы шли. А поле было дико.В дубраве птица голосила.Я вел расстреливать бандитку,Она пощады не просила.

Сентябрь 1944–1946

Муза

Тарахтят паровозы на потных колесах,Под поршнями пары затискав.В деревянном вагоне простоволосаяМуза входит в сны пехотинцев.

И когда посинеет и падает замертвоДень за стрелки в пустые карьеры,Эшелоны выстукивают гекзаметрыИ в шинели укутываются Гомеры.

1944

Рубеж

Свет фар упирается в ливень.И куст приседает, испуган.И белый, отточенный бивеньТаранит дорогу за Бугом.

Рубеж был почти неприметен.Он был только словом и вздрогом.Все те же висячие плетиДождя. И все та же дорога.

Все та же дорога. ДощатыйМосток через речку. Не больше.И едут, и едут солдатыКуда-то по Польше, по Польше.

Август 1944

Бабельсберг

Мне снился сон, тифозный и огромный,Как долгий дождь, подробно, не спеша,Как будто в целом мире от разгромаНе уцелела ни одна душа.

И только пятна трупов вдоль обочин,И только – крупы вымерших коней,И только – роща голая и оченьПросторный сумрак плещется по ней.

Прошли войска по Западной Европе.Пролязгали железные стада.И медленно, как в сказке о потопе,Обратно в русла схлынула вода.

И просыхают прусские долины.И тишина объемлет шар земной.Но где он, голубь с веткою маслины,Не жди его, новорожденный Ной!

Так холодно в Германии и пусто.По рощам осень ходит не спеша.Дома оглохли. И такое чувство,Что нет души. Что вымерла душа.

А в кабаке оркестр играет танцы.Цветные юбки кружатся в пыли.И пьют коньяк в домах американцы,И русские шагают патрули.

Скрежещут ставни, старые, косые,Тревожное идет небытие…Как хорошо, что где-то есть Россия,Моя мечта, прибежище мое!

10 января 1946