Выше головы! - Расселл Джонс

Конечно, много хорошего, а кое-что просто блеск! Если не обращать внимание на детали, то прям как про нас. Тут простое правило: если за три минуты можно объяснить, что не так, как у нас, и если не появится поводов для споров — годится. Старые технологии, невозможность чего-то привычного — вот этим мы как раз и занимаемся. Иногда можно подмонтировать, кое-что исправить. А чаще, конечно, делаем предисловие, чтоб все были в курсе. Например, про деньги. Ну, что они были отдельные, вне системы. Или про трудовой кодекс — как это решали раньше. Или про медицину — ты знал, что раньше это было как бы личным делом каждого? Ну, конечно, знал. А я вот до сих пор удивляюсь, когда сталкиваюсь. «Обязан быть здоровым перед обществом, которое выполняет только половину необходимого и выставляет требования, при которых невозможно остаться здоровым» — я ведь это учил! Но понял только после десятка картин, когда пару раз подловил себя на непонимании.

Беда в том, что очень часто вся история на этих деталях и завязана. И не на старой связи или неразвитых ИскИнах — всё глобальнее! А если на каждую страницу текста пять страниц примечаний… Ну, это идёт только для специалистов. Обычный зритель сбежит — и будет прав. Или вот представь: режиссёр, сценарист, актёры — вся команда создавала историю о крутом парне. Такой весь из себя герой! А мы видим беднягу, который рассыпается на глазах, и которого надо немедленно лечить, а то поздно будет! И зритель чувствует жалость или отвращение. А это совсем не то, что закладывалось. Так что фактические моменты на втором месте, главное — это восприятие нормального и правильного! Оно очень сильно поменялось, просто с ног на голову. Нулевой год был не просто так!

В общем, когда мы составляем программу на следующий год, приходится очень много пересмотреть. Потому что всё показать невозможно — терапевты нас живьём съедят, они и так вечно ноют, что скоро будет информационный перегруз, как в докосмическую. А я что могу поделать? Каждый год всё равно прибавляется и накапливается. Мы пускаем новинки на большой экран, но прошлогодние вещи всё равно здесь. И мы обязаны ставить самые популярные — рейтинги всё равно никто не отменял! Знаешь, я иногда страшно жалею, что у нас так популярен совместный просмотр. Я читал, что раньше смотрели в одиночку. Не знаю, как они выбирали и вообще как часто смотрели, но таких проблем не было! А тут и старые вещи нельзя упустить, и новинки надо показать. Вот в первых числах февраля как раз будут премьеры Одуэна и нашего великого Зерваса. Ты же дождёшься? Ну, решай сам.

А мне надо, чтоб ты кое-что посмотрел и сказал: есть там моменты, которые могут навредить, или всё в пределах? Наседать не буду — пять картин, примерно по штуке в пять дней, чтобы ты не устал. Просто будешь смотреть, а потом говорить, коробит тебя, и что именно. И ту передачу вашу вспоминай почаще — про людей, которые приблизили будущее. Если ты увидишь то, против чего они боролись…

Тут ведь какое дело: раньше в прошлом показывали неправильные вещи, потому что они всё равно были. И делать вид, что их нет, это значило врать. Поэтому и показывали — ради достоверности. Ну, если не считать больных на голову, которым это всё нравилось…А нормальные режиссёры показывали разные проблемы, потому что иначе эти проблемы невозможно было решить! Но когда они были решены, фильм становился не нужен. Он может быть очень хороший, и красивый, и актёры — молодцы, но повода смотреть уже нет. И чем больше было решённых проблем — тем меньше оставалось годных историй! Ну, и что, что об этом снимал классик — зрители просто не понимают, что он хотел сказать, потому что вопросы, которые его мучили, для них — урок далёкой истории.

Так что второе, что мне нужно, чтобы ты решил: проблема, которая заявлена в фильме, уже всё, или всё-таки ещё нет? Имеет смысл показывать? Можно это связать с тем, что у нас сегодня, или вообще всё мимо? Ты на своей шкуре испытал, что многое «уже всё» на самом деле здесь, рядом. Ты знаешь, как на самом деле недалеко мы ушли!

Сарказм

Когда мы пришли в назначенное место, ещё никого не было. Вообще никого не было: игровой зал пустовал. Мне даже показалось, что я вижу пыль на застывших пешках и слонах. Но это была исключительно работа воображения: помещение, разумеется, тщательно убиралось. Особенно это — школьный клуб всё-таки.

— А вдруг кто-нибудь придёт? — забеспокоился Брайн, оглядываясь по сторонам, как будто незваные гости могли появиться прямо из воздуха.

— Никого не будет, — успокоил я его. — Сюда приходят до обеда и остаются, самое позднее, до восемнадцати ноль-ноль. Я проверил расписание.

— А вдруг… — не унимался он.

— А чтобы не было этого «вдруг», я попросил у президента клуба выделить мне час после ужина, — назидательно объяснил я.

Но мальчика это не успокоило.

— И за это ничего не будет? — нахмурился он. — Ты же не школьник!

— И что? — я пожал плечами. — Они отвечают за это помещение. А мы им не мешаем… Лучше скажи мне, почему ты не идёшь спать? Уже поздно!

— Мама мне разрешила, — пробурчал Брайн, выбрав себе место во втором ряду.

Это был аналоговый столик, без фигур, с гладкой клетчатой поверхностью. И он никак не отреагировал на человека — понял, что тут не до игры. Как и подобает школьному камиллу, здешний «хозяин» был невероятно догадливый! Или его предварительно предупредил президент клуба настольных игр, который в свои одиннадцать лет по понятливости не уступал ИскИну.

Признаться, я был очень удивлён, когда посредником в давно ожидаемом разговоре стал Брайн. Должна была быть Юки — или кто-нибудь из «банды Фьюра». Ханна, например, тем более что я дружил с её братом. Но пришёл мальчик, которого я привык не замечать — особенно на фоне его деятельной сестры. Я даже не мог вспомнить, чем он увлекается!

«Может быть, Юки ему и предложила посредничать, раз уж он признался, что завидует ей?»

Но я не стал расспрашивать его об этом. У каждого из нас было, о чём молчать. Брайн не распространялся о причинах своего участия в организации встречи, я — о том, почему выбрал именно это место.

Я вспомнил о нём в первую очередь — если искать уединения, то игровой зал в Лифтовой зоне подходил лучше всего. Идеальная обстановка для непростого, но неотвратимого разговора. А рядом размещалась столовая — тоже не самое популярное помещение на станции. С началом вечерней смены Лифтовая зона «вымирала»… Нет, это неправильное слово! Я сразу подумал об Ирвине Прайсе и Просперо Миде.

А может быть, всё логично, разговор о смерти вполне в тему. Фарид Эспин, Теодор Ремизов и Оскар Ява тоже не относились к безопасным согражданам. «Наверное, даже Грета больше не шутит об известности своего сына!»