Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг. - Виктор Петелин

Ветер гривастит темно-сизый Дон. Далеко под кручей на волнах пляшет одинокая лодка, озаренная месяцем. Мой собеседник поднимает воротник и продолжает рассказ:

– Да, а тут случилась у нас беда – умер учитель физики и математики в средней школе. И второй месяц некому детишек учить. Приходит ко мне директор школы и говорит: «Давай возьмем в школу учителем Сенина». – «Да ты что, говорю, в уме? Этакую контру да в учителя!» – «Хоть он и контра, говорит директор, а науки эти самые: физику, баллистику и всю математику в юнкерском училище до тонкости превзошел».

– Значит, верно, что есаул Сенин был в Боковке учителем? – спросил я Телицына. – Мне, когда я там был проездом, показывали его дом.

– Да, верно, – ответил Телицын. – В этом доме сейчас стансовет и районо размещены. Ты съезди туда. Там старожилы тебе о чем только не порасскажут.

Телицын называет фамилии стариков-партизан и продолжает свой рассказ о есауле:

– Словом, пошел он в школу с моего благословения. И с того же дня поползла эта гидра из куреня в курень сколачивать беляков-контриков в свою шайку. К началу коллективизации Сенин создал в хуторах и станицах кулацко-белогвардейский Союз освобождения Дона от большевиков. В каждом хуторе у него были доверенные люди. А весной тридцатого года пытался он на Верхнем Дону поднять мятеж. Но известная статья Сталина «Головокружение от успехов» выбила у него почву из-под ног… К лету он вновь собрал силенки. Разработал план мятежа, да оскользнулся. План этот попал нам в руки. И тут органы ГПУ занялись «деятельностью» Сенина. Ты можешь подробнее об этом расспросить того человека, который взял его живьем близ хутора Конькова.

– Кто же он?

– Евгений Антоныч Кузнецов да, кажется, и Афонин. Они служили тогда в ГПУ. – И Телицын рассказал мне, как и где разыскать этих людей.

– А что вы скажете о Нагульнове?

– Тут я затрудняюсь тебе помочь, – ответил Телицын. – Был у нас в Колундаевке один коммунист Востриков, много делал перегибов, но я с ним не был знаком. Его хорошо знал тот же Кузнецов. Расспроси-ка лучше его. Он тут где-то рыбалит на хуторах.

Воспоминания Наума Федоровича Телицына о есауле Сенине живо напомнили мне и основные вехи жизни, и черные дела Половцева в романе «Поднятая целина». И я не пожалел труда, чтобы разыскать на одном из хуторов бывшего командира отделения войск ГПУ, ныне рыбака Евгения Антоновича Кузнецова. В 1920 году он служил в ЧОНе, хорошо знал юного продинспектора Михаила Шолохова.

Невысокий, с добродушной улыбкой карих глаз, теперь уже поседевший, Евгений Антонович Кузнецов оказался замечательным рассказчиком. Он поведал мне очень много интересного о событиях той славной эпохи.

Был вечер. Багрянился закат за меловыми горами. На берегу Дона догорал костер – рыбаки кончали смолить лодку. Здесь-то я и нашел Евгения Антоновича. Вымыв в бензине руки, он присел на опрокинутую старую лодку, закурил и меня угостил душистым табаком-самосадом.

– Что тебе сказать, – начал он свой рассказ. – Как писалась «Поднятая целина» – это лучше всех известно Шолохову. А случаев в нашей жизни – острых, потрясающих – было сколько угодно.

Можно бы набрать еще на два-три романа. Но конечно, набрать может тот, кто умеет видеть, слышать и писать так, как Шолохов.

– Расскажите о Вострикове.

– На границе с Волгоградской областью есть хуторок Гремячий. Так вот в нем жил неплохой коммунист Востриков. Он был секретарем партячейки в Колундаевке. Когда пришла директива о начале коллективизации, Востриков объявил Колундаевку и Гремячий на осадном положении и в 24 часа создал колхоз-гигант имени Всемирной революции. Перегибов там у него было – не перечесть. Жалобы на него поступали в райком партии и в ЦК. Приезжала сюда комиссия из Москвы, и Вострикова исключили из партии. Я был на часах в райкоме, когда у него отобрали партбилет. Нам приказали арестовать его. Был он предан суду и сослан за беззаконие. Я вам скажу, что в райкоме произошла тяжелая драма, когда мы его обезоруживали. Может, все это как-то отразилось в «Поднятой целине» – не знаю.

Евгений Антонович на минуту отвлекся, сказал рыбакам, чтобы убирали снасти, и продолжал:

– Была в Вешенском районе агитколонна, а в ней один паренек – Ванюша Песочнов. Рыжий, маленький, голубоглазый, в зеленой форме «юнгштурма». Какой это был чудесный агитатор! В Колундаевке бабы было взбунтовались. Послали туда Ванюшу – он заговорил их. Собрались они в школу, Ванюша выступил с речью и довел всех до слез. Потом кулаки ночью из-за угла дубиной его изувечили. Увезли его в Шахты. Мы в Колундаевку выезжали на дознание, но виновных не нашли.

– Рассказывают, что вы захватили есаула Сенина.

– Бывший есаул Сенин жил в Боковской, – вновь заговорил Кузнецов. – Работал учителем, а в декабре 1929 года прикинулся больным чахоткой. Оставил школу и мотнулся по хуторам сколачивать Союз освобождения Дона. А сестра его всем рассказывала, будто он по знахарям ездит, чахотку лечит. В ту пору я служил в округе, в Миллерове. Вот однажды меня, как вешенца, знающего все хутора, все здешние пути и дороги, вызвал командир товарищ Глыба, показал фотографии есаула Сенина и спросил, не встречался ли я с этим человеком. «Никогда», – отвечаю. «Так вот, это он мутит в Вешенском районе людей. Это старая, хитрая лиса, контра. И нам с тобой поручено поймать эту лису живьем. Садись, займемся материалом». Затем переоделись в простую казачью одежду – вроде мы заготовители. Наутро прибыли в Заготконтору. Там дали нам две пары быков, две брички, нагруженные ящиками, мешками с солью, бочками под солонину. Дали Глыбе десять тысяч рублей, и мы, чекисты, как заготовители скота и птицы двинулись в Вешенский район. С нами было еще трое верховых, будто гуртоправы, но тоже чекисты. В этой «заготовительной» операции по хуторам мы выявили несколько гнезд есаула Сенина. Наконец, в хуторе Евлантьеве, за Боковской, напали на след самого Сенина.

Как-то заглянули мы в один дом. Там под видом попойки происходила сходка бывших беляков. С корзиной в руках, в которой было сотни полторы купленных у баб яиц, я влез в этот курень без спроса. Гляжу, а в комнате душ десять казаков горланят песни. На столе штоф самогона, огурцы, капуста соленая, а в углу, под иконами, сидит сутулый, лобастый, усатый, с тяжелым взглядом черных глаз, рослый казак. Главный у них. Я сразу и узнал его – это был Сенин. Узнал, но виду не подал и прикинулся болтливым торгашом. Казаки угостили меня самогоном. Дали совет, где можно в хуторе купить корову на убой, хозяйка продала мне еще сотню яиц, и я ушел, заприметив личности всех, – цепкий на это дело был у меня глаз.

– И вас никто не узнал?