Письма отца к Блоку - Коллектив авторов

Письма отца к Блоку (1892 - 1908)

Предисловие

Предисловие, публикация и комментарии Т. Н. Конопацкой[1]

В Отделе рукописей Государственного литературного музея хранятся письма к Блоку его отца, Александра Львовича Блока, за 1892–1908 гг. (3 из них написаны на почтовых открытках, 6 — на отрезных купонах денежных переводов).

Письма эти, приобретенные музеем в феврале 1948 г. у Г. П. Блока, представляют значительный интерес для изучения жизни и творчества поэта. Они многое объясняют в его письмах к отцу, впервые опубликованных в 1927 г. в изд. «Academia», проливают дополнительный свет на отношения отца и сына и являются ценным документальным материалом для характеристики весьма своеобразной, выдающейся и трагической личности самого А. Л. Блока. Значение отца в духовном развитии Блока, в отличие от исключительной роли его матери, выяснено исследователями еще недостаточно. Восполнить этот явный пробел помогут как публикуемые ниже письма Александра Львовича к сыну, так и его переписка с родными и воспоминания современников о нем, которые впервые печатаются в настоящем томе. Для понимания личности А. Л. Блока как человека и ученого большую ценность представляет биография, написанная его учеником Е. В. Спекторским, пользовавшимся в течение многих лет особенным расположением и доверием Александра Львовича1. Наконец, обращение к научным работам А. Л. Блока дает возможность глубже понять его убеждения и причины некоторых идейных и эстетических разногласий с сыном.

Из краткой заметки Л. Слонимского, составленной на основе автобиографической записки А. Л. Блока для III тома критико-биографического словаря С. А. Венгерова, известно, что основными жизненными понятиями он «обязан не только родителям, но и некоторым домашним наставникам (людям преимущественно университетского образования, по духу принадлежавшим к двум известным русским поколениям — 40-х и 60-х годов)»2. Окончив в 1870 г. Новгородскую гимназию с золотой медалью и поступив на юридический факультет Петербургского университета, юноша «все более и более сосредоточивался на уединенных книжных занятиях или на отдаленных от городского «шума» мечтах..»3.

Известно также, что студентом, чтобы обеспечить себе независимость, он ушел из родительского дома (отец принадлежал к высшей петербургской бюрократии) и стал добывать средства к существованию уроками. В 1876 г. он выдержал магистерский экзамен и вскоре получил приглашение занять кафедру государственного права в Варшавском университете, где и стал преподавать с 1878 г. Казалось, все сулило блестящую будущность талантливому молодому ученому.

Рекомендуя своего ученика ректору Варшавского университета Н. М. Благовещенскому, проф. А. Д. Градовский писал, что Александра Львовича «смело можно отнести к числу весьма образованных, живых людей, с отличною общею подготовкою», что «при производстве магистерского экзамена г. Блок произвел наилучшее впечатление на весь факультет, как основательностью сведений, так и даром изложения»4. Градовский характеризует Блока как «отличного товарища, доброго, честного и симпатичного во всех отношениях»5.

Известно, что Достоевского, встретившего А. Л. Блока в эту пору, заинтересовала незаурядная личность, молодого ученого, в котором он угадал глубокий трагизм противоречивой натуры6. Эта душевная раздвоенность, по словам Спекторского, налагала «отпечаток какого-то вечно неудовлетворенного искания как на его благородный внешний облик, так и на все его труды»7.

Немногочисленные, но несомненно талантливые печатные работы А. Л. Блока в свое время вызвали интерес. Л. Слонимский писал, что они «отличаются большою самостоятельностью мысли, критическим отношением к господствующим западноевропейским теориям и некоторою наклонностью к национально-патриотическому оптимизму»8.

Первую книгу А. Л. Блока «Государственная власть в европейском обществе. Взгляд на политическую теорию Лоренца Штейна и на французские политические порядки» (С.-Пб., 1880) цензура приговорила к сожжению9. С большим трудом преодолев препятствия, А. Л. Блок защитил ее как диссертацию в Петербургском университете и получил степень магистра.

Книга эта, полная интересных наблюдений, примечательна прежде всего тем, что в ней автор — один из первых русских государствоведов, — заявив, что «всякая государственная власть принуждена соблюдать основные интересы господствующего класса…», признал таким образом классовый характер современного государства.

Особенно широкую полемику вызвала вторая книга: «Политическая литература в России и о России (вступление в курс русского государственного права)» (Варшава, 1884) с приложением общей программы курса, — предназначавшаяся для студентов Варшавского университета (в то время главным образом поляков).

В этой работе, по жанру скорее напоминающей публицистический очерк, чем ученый труд, Александр Львович, отмечая односторонность славянофилов и западников, стремился доказать, что как те, так и другие не понимали истинного величия России, которой по размерам, социальному и многонациональному составу нет равных в Европе и которой в силу этих и других, присущих ей особенностей, предстоит в будущем великая всемирно-историческая роль.

Чтобы лучше уяснить очень важную для нас черту во взглядах и пристрастиях Александра Львовича, следует привести то место книги, где он, критикуя западников, проглядевших светлые стороны в истории и культуре России, говорит, в частности, о красоте, значительности и реализме русского устного народного творчества, сопоставляя его с западноевропейским: «А народные песни и в особенности былины о разных «чудо-богатырях», олицетворявших в себе всякую силу и всякие подвиги, не одни только физические, но отчасти и нравственные? Последние едва ли даже не превышают по своему общественному значению все «благородные» или просто «эффектные» поступки наиболее блестящих западных «героев», — начиная хоть с «неистового Роланда» и кончая позднейшими «рыцарями без страха и упрека», прославленными за непроизводительное служение «богу и даме». Знаменитый Илья Муромец, у которого «сила-то по жилочкам так живчиком и переливается», которому «грузно от силушки, как от тяжкого бремени», — является не простым искателем приключений и личных успехов или самоотверженным блюстителем каких-нибудь королевских интересов, вроде германского Зигфрида. И он, и многие другие богатыри, эти герои русского народного эпоса, отчасти ради собственной «потехи молодецкой» совершают разные общеполезные дела, т. е., например, истребляют разбойников, «поганых» половцев, татар и т. п., отчасти же по доброй охоте, сами по себе и каждый по-своему «страдают за русскую землю», причем кланяются «на все четыре стороны» и держатся вообще очень независимо, даже по отношению к «ласкову князю Владимиру». Таковы были идеалы общества и в ту позднейшую эпоху, к которой относится происхождение былин; таковыми остаются они отчасти и в наше время. Нечего и говорить о сравнительном реализме, всегда отличавшем нашу народную поэзию и многим даже препятствовавшем понять всю возвышенность ее духовного полета. Например, жизнерадостный богатырь «Алеша Попович-млад» занимается между прочим обольщением девиц и молодиц, но употребляет при этом довольно обыкновенные, земные средства (кажется, игру на гуслях и т. п.), не замешивая в дело те небесные и «адские» силы, которые играют такую важную роль в западных легендах о Дон-Жуане и Фаусте; а главное — он и не думает «продавать свою душу дьяволу», что может быть всего характернее в данных примерах»10. Завершая свою книгу, в которой много ссылок на исторические и философские труды и цитат из произведений Хомякова, Чаадаева, Герцена, Пушкина, Лермонтова, Тютчева и, конечно, Достоевского, Александр Львович приводит строки из поэмы Некрасова «Несчастные»: «Опередили иноземцы, — // Но мы догоним в добрый час!» и т. д.» — и кончает следующими словами: «Широкая и глубокая идея России, столь часто воплощавшаяся в разных изящных искусствах, должна воплотиться, наконец, и в труднейшем из искусств — в искусстве отвлеченного мышления вообще, а в частности, и в мышлении научно-политическом, может быть, наиболее из всех трудном: я не о внешних только трудностях говорю»11.