Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

К дому Виктора Игоревича я приближалась уже с меньшей опаской, и сердце почти не щемило в груди. Все-таки, я не питала к нему особой привязанности, главным в этом помпезном особняке для меня всегда была возможность оставаться рядом с Марком. И не было причин грустить о том, что семейное гнездо Казариных оказалось разоренным, опустошенным и переданным в руки других людей самим наследником рода, который, по иронии судьбы, должен быть стать новым главой этого дома.

Я снова смотрела на знакомые стены — и пусть они не превратились в руины, как мой приют, но видела перед собой уже другой дом. Ничего из знакомых картин не вызывало отклика — ни ворота, у которых когда-то прощались мы с Марком, ни видневшийся из густых ветвей заснеженных деревьев небольшой балкончик, на котором любила пить утренний кофе Валентина Михайловна, а Виктор Игоревич, сидя рядом в плетеном кресле, просматривал свежую прессу, выискивая упоминания о себе на первых полосах. И даже окна моей комнаты-мансарды, выходившие на парадную сторону, выглядели безжизненными пустыми глазницами. Похоже, мое бывшее жилище превратилось в чердак и свалку ненужных вещей, как того изначально хотела Валентина Михайловна.

Марк действительно сделал то, о чем говорил сразу после нашей встречи — стер память о своей семье, все следы их жизни, все напоминания. Будто бы и не было никакого родового гнезда Казариных, званых вечеров его прекрасной хозяйки, великих планов его главы, минут его славы и часов его побед, пережитых здесь. Даже теням его родителей не нашлось места в новых реалиях. Отныне все здесь было совсем иным.

Я не могла судить Марка за чрезмерную жестокость, за то, как он обходился с памятью людей, которые его никогда не любили — но только сейчас в полной мере осознала леденящую глубину его мести и почувствовала суеверный страх. Меня не пугало его намерение сначала разрушить, а потом перестроить под себя империю собственного отца, но желание убрать и зачистить даже слабые воспоминания о семье, сделать так, будто бы этих людей никогда и не было, будило внутри тревожные предчувствия. Ведь главным напоминанием о жизни родителей был и оставался сам Марк, и меньше всего на свете мне хотелось, чтобы его разрушительная энергия обернулась против него же.

И даже посещение нашей бывшей, самой лучшей в городе школы, которая все так же действовала и процветала, не смогло приглушить чувство потерянности, которое разрасталось во мне все сильнее. Внешне здание осталось таким же, разве что с обновленным фасадом, новыми окнами и еще более внушительными и роскошными входными дверями. Но само настроение и дух в школьном дворе царили уже другие. Ученики не носились, громко визжа по двору под окрики преподавателей из окон учительской — теперь они сидели группками на недавно установленных лавочках, заглядывая друг другу через плечо в экраны мобильных телефонов, на которых они играли, обменивались сообщениями и слушали музыку.

Новый век полностью вступил в свои права, зачеркивая порядки старого и всех тех, кто был к ним так привязан.

Каждый раз после всех этих неутешительных открытий я спешила назад, домой, чтобы успеть к возвращению Марка — единственного человека, который никогда не смотрел сквозь меня, и только в его глазах я могла увидеть свое отражение и понять, что я — не пустое место, не блеклая тень, а живой человек. И я все еще существую.

Марк видел, что возвращаюсь после своих ежедневных поездок я в подавленном состоянии, но списал это на то, что я слишком много времени провожу одна. Поначалу он пытался решить эту проблему, принося домой подарки, способные меня развлечь — от забавных безделушек до дорогих вещей вроде современного фотоаппарата с полным набором аксессуаров к нему. Я понимала, что таким образом он не просто проявляет знаки внимания, но и хочет помочь найти новую интересную сферу, дело, которое бы увлекло меня и подбодрило.

Я сама чувствовала в этом острую необходимость, потребность сделать хоть что-то, как-то проявиться, зацепиться за реальность, которая продолжала упрямо игнорировать меня. С каждым днем мне все тяжелее было чувствовать себя никем и ничем, слепым пятном, сквозь которое смотрели десятки и сотни незнакомых глаз. И воцарившаяся вокруг предновогодняя суматоха только подчеркивала мою непричастность к общему праздничному оживлению.

Продолжая бродить по освещенным гирляндами кварталам, я все чаще вспоминала похожие дни из прошлого — как в зимние каникулы без взрослых мы с Марком впервые почувствовали себя свободными, в полной уверенности, что ничто не помешает нам быть вместе, всегда счастливыми. Как спустя год по таким же радостным предновогодним улицам гуляли мы с Ярославом, обсуждая наши великие планы, играя в снежки и пиная носками ботинок непослушные ледышки, разлетавшиеся вдребезги от ударов о бордюры. Как в похожие снежные и морозные вечера я спешила с работы домой, где меня ждал Вадим с готовым вердиктом по последней написанной главе, и мы долго спорили, шутили и смеялись, обсуждая мою рукопись и последние новости из жизни друг друга. Как совсем недавно я готовилась встретиться с Марком на новогодней вечеринке в шумной «Квартире Йоханнеса» в полной уверенности, что мне удастся увлечь его богемной жизнью. Чувствовать себя в гуще событий, быть причастной к чему-то масштабному, к бурлящей энергии множества людей, казалось мне тогда таким естественным состоянием, что я могла даже позволить себе устать от всего этого и помечтать о сладком одиночестве.

И вот я его получила. Если бы не Марк — я была бы совсем одна. Впрочем, я и так была одна большую часть времени, несмотря на то, что возвращался он всегда с горячими объятиями и искренним интересом к тому, что произошло со мной за день. Я изо всех сил старалась не выдавать, не выплескивать из себя эту пустоту, и шутила, рассказывая о том, где побывала сегодня и о забавных случаях, увиденных на улице. Случаях, произошедших не со мной.

Наш прекрасный штиль без потрясений и бурь все продолжался. И если наедине с Марком я не могла и не хотела мечтать о чем-либо другом, то в его отсутствие начала побаиваться, что скоро мне будет нечего ему рассказывать и нечем поделиться. Тех крох впечатлений и эмоций, которыми скупо, словно из жалости одаривал меня равнодушный город, катастрофически не хватало ни моему воображению, ни вдохновению, которое схоронилось где-то глубоко внутри, все реже и реже заявляя о себе.

Я стала нуждаться во встряске, в любом выходящем за рамки ежедневной рутины событии. Все сильнее мне хотелось свежего и сильного ветра, способного развеять эту монотонность, в которой я жила, пока Марк, такой близкий по ночам, оставался далеким и недосягаемым днем — в мире, в который мне не было доступа.

На фоне этого тишайшего спокойствия настоящим глотком свободы и радости стали новогодние праздники, когда мы могли быть вместе несколько дней подряд и утомительная скука, чувство выключенности из жизни на время отступили. А еще через неделю, вскоре после рождества, должна была состояться наша свадьба, которую мы оба воспринимали как закономерную точку в нашей истории.

Ни я, ни Марк не чувствовали волнения, когда собирались в отдел регистрации браков. Я давно относилась с неизменной иронией ко всем формальностям, которые Марк, хотел соблюсти из любви к определенности и юридической точности. Кроме того, я подозревала, что ему просто доставляло удовольствие осознавать, что мы, наконец, будем носить общую фамилию — и на смену старой семье Казариных придет новая, окончательно перечеркивающая прошлое.

На нашей свадьбе не было ни свидетелей, ни приглашенных — мы действительно в них не нуждались. Все что касалось нашей с Марком любви, нам всегда хотелось переживать только вдвоем, ни с кем не делясь даже крохами впечатлений. Все они были только нашими, только для двоих.

После довольно скучной и формальной церемонии, которая, наконец, узаконила наш союз, существующий давным-давно, Марк повел меня в небольшой и уютный ресторанчик в замковом стиле. И вот там начался наш настоящий маленький праздник — сидя на закрытой заснеженной веранде, мы пили шампанское, смеялись и рассматривали новенькое свидетельство о браке, которое я символически искупала в шампанском. Но самый большой восторг во мне вызывали кольца. Для меня, редко носившей любые украшения, было удивительно и приятно видеть это напоминание о принадлежности Марку у себя на руке. А еще большее удовольствие мне доставляло видеть этот знак принадлежности мне у него на пальце — и первые несколько часов я все время хватала его за руку, рассматривая кольцо, сжимая ее ладонями, как бы подтверждая — да, ты давно только мой, а теперь пусть все об этом знают.