Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

Лицо Марка, медленно отсалютовавшего мне бокалом в ответ, стало мрачнее тучи:

— Даже учитывая то, сколько мы сегодня выпили, это странный тост, Алеша. Очень странный. Мне показалось, или ты действительно о чем-то жалеешь?

— Я? — его обвинительный тон подействовал на меня привычным способом: заставил встать в защитную стойку и приготовиться к агрессивному отпору. Или, может, к нападению? А почему бы и нет? Шампанское только придало мне смелости. — О чем ты, Марк? Ну, о чем может жалеть самая счастливая на свете женщина, вроде меня? У нее же все есть — прекрасный дом, любимый и любящий муж и уйма свободного времени, с которым ну вот совершенно непонятно, что делать! Потому что живет она в каком-то зеркальном мире, наблюдая его через стекло и никак не может разбить эту стену. Новый мир не хочет ее принимать, ведь он чувствует, что она не любит его и никогда не полюбит. А кому нравится, когда его терпят по расчету? Никому не нравится. Вот и этот город не примет меня, потому что он не такой, как раньше. Того города, где мы выросли, больше нет — фактически, на карте, он остался, но у него совсем другое лицо! Ему словно сделали глупую и неудачную пластическую операцию — на первый взгляд, омолодили и осовременили, но в целом эффект получился ужасный. Неужели ты сам не заметил этого, когда вернулся сюда после пяти лет студенчества? Это другое, какое-то дикое, безвкусное, ужасное место! Как ты мог привезти меня сюда? Зачем ты обещал, что все будет по-прежнему? Ничего же не будет! Я не верю в то, что ты способен наврать мне, но… Наверное, ты просто ошибался. Да, ты тоже можешь ошибаться, Марк, ты всего лишь земной человек. Хотя, твоя ошибка не так страшна, как моя. Ведь, в конце концов, из нас двоих это я проиграла. А ты получил все, что хотел. И меня тоже — получил. Ты, наконец, получил меня, Марк. Теперь я только твоя, так что можешь сполна наслаждаться победой!

На этом месте я еще раз высоко подняла свой бокал и, опустошив его залпом, поставила на пол в полнейшей тишине. Праздник закончился. И так резко и грубо завершил его не кто иной, как я сама, за несколько минут перечеркнув всю радость сегодняшнего дня.

Моя очередная вспышка неконтролируемой ярости была так похожа на те, которые и раньше пугали меня — но справляться с ними я не научилась, надеясь на то, что постепенно они сами сойдут на нет. Но они по-прежнему проявлялись, словно какая-то неизведанная, темная сторона меня, в самые безмятежные моменты и уничтожали все прекрасное, каким бы долгожданным оно ни было.

Мне было очень стыдно за сказанное, я не понимала, что на меня нашло — ведь я изо всех сил старалась не позволить себе возненавидеть этот город, каким бы чужим он мне ни казался. И все было и вполовину не так безнадежно! Самое главное, мы по-прежнему были вместе, теперь как муж и жена, и никаких захватнических планов со стороны Марка не было и не могло быть. С самого детства мы же так и видели себя — только семьей. И его желание непременно дать мне свою фамилию исходило только из его ответственности и нелюбви к неопределенности и размытым статусам. Тогда почему меня прорвало именно сейчас, в вечер дня, который никогда не повторится и который мы должны были вспоминать лишь со светлой ностальгией?

А я взяла и все испортила, как всегда. И теперь наши воспоминания будут отравлены этой неуместной и глупой тирадой, которую вместо меня будто бы произнес кто-то другой.

Марк по-прежнему молчал, а я не находила в себе смелости поднять на него глаза. И вышла из комнаты так же — пригнув голову и глядя в пол, а он и не подумал меня остановить. Видимо, от неожиданности, он просто не знал, как реагировать и ему требовалось время, чтобы уложить все сказанное мной в собственное сознание, которое не терпело хаоса.

Больше всего сейчас мне хотелось спрятаться, закрыться от мира и даже от Марка, чтобы не сделать еще хуже, не отплатить в ответ на его любовь и заботу очередной вспышкой злобы, которую мне так не хотелось в себе принимать. Но она существовала и со временем становилась сильнее, разрастаясь во мне, внушая страх и желание очиститься, отмыться от нее. Сидя на широком подоконнике нашей спальни за надежным укрытием тяжелых штор, я надеялась сделать это, глядя на высокое морозное небо, усеянное ярко сияющими звездами. Еще в первый день нашего пребывания в новой квартире Марк говорил, что выбрал ее из-за потрясающего вида снаружи — и я в очередной раз поняла, насколько успокаивающим и умиротворенным был пейзаж за окном. Глядя на такую бескрайнюю и чистую красоту, просто невозможно было хранить злобу в сердце — она таяла, исчезала, оставляя после себя лишь горькое сожаление о том, что в таком совершенном мире возможны такие несовершенные поступки маленьких и заблудившихся людей, вроде меня.

Мне было трудно определить, сколько времени прошло, прежде, чем с тихим шорохом открылась раздвижная дверь и я услышала шаги Марка, вошедшего в спальню. Возможно, я даже задремала ненадолго, прислонившись лбом к холодному стеклу — а, может, и не спала вовсе, продолжая впитывать в себя свет Луны, очищаясь и успокаиваясь в ее серебристых лучах, погасивших остатки черного отчаяния где-то глубоко внутри меня.

Я снова была собой, снова могла чувствовать Марка даже без слов, не видя его, но прекрасно понимая, что он делает сейчас, в этой самой комнате, огражденный от меня лишь плотной тканью штор.

Все его движения выдавали сильную усталость и подавленность, сопровождавшие их механические, размеренно-безжизненные звуки лишь подтверждали мои мысли. Вот он открыл и закрыл широкую дверцу стенного шкафа, вот с глухим стуком опустились на тумбочку его наручные часы и негромко скрипнула кровать. В небольшую щелочку между портьерами я видела, что Марк лег, даже не снимая одежды, оставив в шкафу только пиджак, принесенный из моей комнаты — и это было так странно, что жгучее раскаяние за то, что я сделала, сильнее и безжалостнее укололо меня в сердце. Закинув руки за голову, он лежал неподвижно на своей половине кровати, и мои привыкшие к темноте глаза видели, что он не спит, а продолжает смотреть перед собой пустым и рассредоточенным взглядом, словно пытаясь осознать, что произошло сегодня.

Видеть его таким было невыносимо. Стыд и желание спрятаться окончательно исчезли, когда я, приоткрыв шторы, выскользнула из своего убежища, о котором Марк, конечно же, знал, но, ошарашенный нашей внезапной ссорой, предпочел не трогать меня. Еще секунда — и я оказалась рядом, обнимая его, осторожно прикасаясь к его щекам, губам и глазам, в которых больше никогда не хотела видеть такое потерянное, обреченное выражение.

— Прости, прости меня… Я не права. Я не должна была… Забудь об этом всем. Я очень счастлива, Марк. Я на самом деле счастлива с тобой и даже не думай, что я притворяюсь или о чем-то жалею. Ведь неважно, где мы живем, главное, что мы всегда рядом. Это же самое главное, правда?

Вместо ответа он только провел руками по моим волосам, после чего, резко опрокинув на спину, прижал к себе, обнимая с отчаянной силой, будто пытаясь вдавить в себя, впечатать навсегда — чтобы я не могла отделиться и существовать отдельно, один на один со своими неясными страхами.

— Я не хочу тебя такой больше видеть. Никогда. И не буду, — в его прерывистом шепоте у самого моего уха чувствовала скрытая злость — бумеранг, брошенный мной, возвращался, несмотря на мое искреннее сожаление и раскаяние. — Никакой больше жизни за стеклом. Никто не держит тебя, понимаешь? Разбей его сама, или это сделаю я, только не замыкайся. Не уходи в себя. Я не дам тебе этого сделать. Я… — в перерывах между поцелуями его слова звучали все отрывистее и резче, — достану тебя, где бы ты ни спряталась. Я заставлю тебя жить полноценно, Алеша. Слышишь? Заставлю.

Я не сомневалась, что так оно и будет — Марк, как всегда, держал слово, не забывая о сказанном даже в порыве страсти. Меня не пугала его решимость, равно как и неясное будущее, которое, он обещал сделать для меня полноценным. Мне просто снова было хорошо, хорошо до слез и немного больно от ускользающей красоты этой ночи, которая постепенно подходила к концу, открывая для нас новый день.