История Франции - Марк Ферро

двух стран были последствия промышленной революции, которую Англия завершила раньше Франции отчасти благодаря доходам, полученным от морского и колониального товарообмена. Окончательный разрыв произошел с 1780 г.: Англия уже стала гораздо более урбанизированной, у нее была более развитая промышленность, чем у Франции, а натуральное хозяйство перестало существовать — тогда как Франция переживала кризисы и сильнейшее колебание цен. Кроме того, более свободные иституциональные рамки, существовавшие в Англии, давали возможность развития свободного рынка и большей социальной мобильности. Расширение английского рынка сыграло решающую роль, что дало возможность бурного развития (take-off — англ., взлета), которое другие европейские страны, Франция, а затем Нидерланды, пережили позднее. Отныне Англия становится лидером в промышленности как благодаря своему текстилю, так и морскому пароходному транспорту (steamboats) и железным дорогам (railways), следствием чего стал необычайный подъем металлургической промышленности. Таким образом, соперница Франции опередила ее и в области экономики, а вдобавок ко всему лондонские дельцы из Сити властвовали в финансовой сфере.

Неизменно руководствуясь интересами сохранения баланса сил в Европе, Англия относится с подозрением сначала к наполеоновской Франции, а затем к Германской империи, после того как мощь последней испытала колоссальный рост с 1871 по 1900 г.

Рост германской мощи предопределил франко-английское сближение, это «Сердечное согласие», воспетое в 1904 г., которое проявилось в союзе двух стран в Первой мировой войне. Но вновь опасаясь реваншистских устремлений французов и их гегемонистских амбиций после 1918 г., Великобритания подрывает честолюбивые замыслы Франции и частично ограничивает требования о выплате репараций, которые Франция предъявила Германии.

В силу давней враждебности между двумя странами вновь устанавливается климат недоверия, хотя общая опасность, исходящая от Гитлера, снова сближает их. Политика умиротворения (appeasement), которая приводит к Мюнхенскому сговору 1938 г., а затем и к войне, проистекает также от антикоммунистических настроений в правительствах Парижа и Лондона, которые пытались направить немецкие амбиции на Восток, но безуспешно.

Стереотипы

Парадоксально, что в XX в., в самые мрачные моменты своей истории, две страны были союзницами: в 1914–1918 гг., в 1939–1940 гг., в 1956 г. в Суэце. Однако никогда взаимное недоверие между ними не было столь глубоким, как в эти моменты, особенно со стороны французов. Таким образом, именно в XIX и XX столетиях во Франции зародились и распространились антианглийские стереотипы, которые вновь наводили на воспоминания о Жанне д’Арк и Наполеоне. Еще начиная с эпохи войн XVIII в. французы обвиняли англичан в том, что те сражаются за счет крови, пролитой другими. Это обвинение с новой силой выдвигалось в 1914–1918 гг., в то время как в действительности потери Англии в живой силе были примерно такими же, как и у Франции: 1 миллион погибших англичан и 1 миллион 350 тысяч французов. Англофобы подчеркивали тот факт, что англичане погибали, в основном защищая свою империю, но это не совсем так. Ведь в битве на Сомме, как и во Фландрии, потери англичан были такими же, как и потери французов при Вердене.

Накануне Второй мировой войны эту злопамятность хорошо отразил кинематограф. Во французском фильме «Великая иллюзия» англичане показаны в выгодном свете только тогда, когда поют «Марсельезу». Пленные англичане появляются на экране с теннисными ракетками в руках — таким способом подчеркивалось, что они не были настоящими солдатами… В другом французском фильме — «Тревога на Средиземном море», снятом в 1938 г., — французские моряки поют антианглийские, а не антинемецкие песни. Капитаны французских кораблей ставят англичан и немцев на одну доску, а ведь в это время англичане — союзники, а немцы — враги.

В разгар войны враждебность французского командования подогревается тем, что англичане не прикладывают особых усилий для высадки значительного экспедиционного корпуса; в это же время англичане упрекают французов в том, что те, дабы избежать тягот войны, подталкивают их к экспедиции в Норвегию, поскольку в этом случае опасности выпали бы на долю именно английского флота.

Капитуляция французской армии под Дюнкерком, условия перемирия 1940 г. с Германией, затем атака англичан на французский флот в Мерс-эль-Кебире стали новыми факторами роста взаимной враждебности, которой удалось положить конец лишь благодаря решимости Черчилля и де Голля.

Несомненно, в час Победы 1945 г. французы были благодарны англичанам за то, что те «выдержали» в 1940-м… Они даже восхищены союзниками, что, правда, сопровождается толикой ревности… Англичане, со своей стороны, считали поведение де Голля и французов, принявших позу победителей, несколько вызывающим. Когда Черчилль в 1948 г. предлагает европейцам объединиться, он делает этот шаг, считая, что СССР представляет опасность, а также потому, что это прямо не касается Великобритании. На самом деле для англичан все три глашатая этой новой Европы — итальянец Де Гаспери, немец Аденауэр и француз Шуман — воплощали страны, прошедшие, соответственно, путем фашизма, нацизма и коллаборационизма. Комплекс морального превосходства англичан тем более усиливался, что страна частично потеряла свое могущество…

Франкофобия англичан, англофобия французов — эти две черты характера долгое время продолжали существовать.

Во Франции спутницей англофобии была зависть. И правда, англичане служили для французов примером, когда речь шла о способах спонсирования войн, о развитии сельского хозяйства, а затем Империи, о наилучшем использовании угля, об изобретении железных дорог, парохода, об искусстве приготовления мяса (ромштекс, бифштекс, ростбиф и т. д.), не говоря уже о футболе, теннисе, других видах спорта и о комфорте. Они даже первенствовали в политике, когда французские философы следовали урокам Джона Локка. И это, заметим, в то время, когда обмен идеями между двумя странами был активнее, чем когда-либо.

Это превосходство проявлялось даже в области театра, о чем свидетельствует Вольтер. «У англичан, как и у испанцев, был уже театр, когда у французов имелся всего лишь балаган. Шекспир, которого англичане считают подобным Софоклу… создал театр. Его гений был мощным и плодовитым, естественным и возвышенным, без малейшей капли хорошего вкуса и без малейшего знания правил… Большая часть странных и необыкновенных идей этого автора получили право считаться возвышенными. Почти все современные авторы подражали ему».

Но, добавляет Вольтер несколько десятилетий спустя, «я не думал, что когда-нибудь буду способствовать тому, чтобы попирать венец Расина и Корнеля, дабы украсить им чело варварской истории».

Действительно, в отличие от Германии Лессинга и Гёте Франция устояла перед