Океан. Выпуск седьмой - Виктор Фомин

— На практике в училище.

— Ничего. Ты малый с головой. С нуля твоя вахта. Туговат руль маленько, да ты парень здоровый.

Развернулся пароход за волноломом. Лег на зюйд-вест. Ветер в правый борт. Нет хуже бортовой качки! Нажимает Володя на шпаги штурвала, перекладывает руль. Оторви глаза от компаса — и виден тупой нос со штоком над форштевнем. Опрокидываются волны на полубак, исчезает палуба, только шток, как перископ подводной лодки, и бурунчик у штока. Вынырнет или не вынырнет? Поднимается нос, водопад с обоих бортов. Вода низвергается обратно в море.

Стоит начальник Демин у смотрового окна и про себя чертыхается. Ну, кажется, не движется пароход, застыл на месте. Только ухает зря машина да понапрасну перемалывает воду винт. Но уходят все дальше и дальше портовые огни, затягивает их снежной пылью. И вот уже не видно красных вспышек маяка.

Пляшет рука радиста на ключе, выбивает позывные «Ладоги». Идет пароход «Сура» в неизвестное, навстречу сигналам SOS.

«ОТВЕЧАЕТ «СУРА», ЗАПИСЫВАЙТЕ КООРДИНАТЫ!»

К полуночи ветер усилился до тридцати метров в секунду, и «Ладогу» развернуло правым бортом к ветру. В машине вода вышла на паелы настила. Крен на правый борт достиг двадцати одного градуса. Перешли на аварийное освещение.

Капитан Шалов словно врос в палубу мостика. Руки в карманах. Не облокотится, не прислонится. Точно пружина стальная в нем заключена. Раскачивается вместе с палубой, и только. Дымится не переставая капитанская трубка. Сказали ему:

— Отдохните, Владимир Иванович. Ведь сутки на ногах!

Усмехнулся капитан:

— Как мне уйти? Замерзнете. Моя трубка — что батарея.

На мостике и в прилегающем к нему коридоре собрался весь экипаж, все тридцать два человека. Кочегары пришли прямо от топок, и кажется, что отсвет пламени до сих пор дрожит еще на их закопченных лицах. Набросили на плечи какую пришлось одежонку, зябко кутаются. Привыкли ребята к жаре, трудно им на морозе.

В радиорубку зашел старпом Зорин. Светит вполнакала лампочка у подволока, трещит и свистит приемник. Радист Гриша Антипов утонул в огромном кресле. Холодно, а у него капельки пота на лбу. Закрыл глаза Гриша, но не спит. Выбивает рука ритмический танец. Три точки, три тире, три точки. Потом поправляет наушники, слушает. А глаза закрыты. Значит, нет ответа.

Вернулся старпом на мостик. Посмотрел на него капитан и отвернулся, прижался лбом к стеклу. Стекла уже не обмерзали, и только там, где дымилась трубка капитана, пушистое пятно инея. Ну чем не грелка!

Нарастал лед на палубе, с трудом различались в ледяных глыбах лебедки и вентиляторы. Правый борт касался воды. Казалось, еще небольшое усилие, чуть побольше волна — и судно перевернется. В два часа ночи закричал радист Гриша:

— Отвечает «Сура», записывайте координаты!

Капитан шагнул в штурманскую, штурманы наклонились над картой: «Сура» в тридцати милях, ход три узла, к полудню полагает подойти. Как будто дыхание теплого ветра пронеслось над замерзающим судном. Кто-то стал рассказывать веселую историю. Засмеялись.

Наступило утро двадцать четвертого декабря. И не понять, когда взошло солнце. Черные тучи, белые гребни, серый горизонт. Ветер стал тише. Но к десяти часам временная передышка кончилась. Качнулась вниз стрелка барометра, набрал силу ветер, круче стали гребни.

Мечется в агонии «Ладога», стонут заклепки. Вдруг возник непонятный звук. Будто треснуло, оборвалось что-то. Замерли все, прислушались. Яснее, громче стал звук. Вздохнули тихо: это был звон судового колокола-рынды на полубаке. Ветер и волны все сильнее раскачивали язык у рынды, удары становились все чаще, и в дьявольской симфонии моря и ветра появился зловещий ритм.

Повар принес консервы и замерзшие буханки хлеба. Не притронулись к ним. Все курили. Даже Костя Бронов, которого с сигаретой и представить-то нельзя было. После каждой затяжки он судорожно кашлял, но продолжал курить с мрачным упорством.

Стон рынды то затихал, то рос, требовал чего-то. Костя Бронов швырнул сигарету, зажал ладонями уши, зажмурил глаза. Плотник Саша Васильев сидел на корточках, привалясь спиной к переборке, прикуривал одну сигарету от другой. Взглянул на Костю, опустил ремешок фуражки, вскочил.

— Разрешите пробраться на бак, заткнуть проклятую рынду?

Посмотрел капитан на Сашу, сдвинул мохнатые брови в одну линию, медленно по всем пронес взгляд. Засмеялся одними губами, громко и резко.

— Нервы не выдержали, барышни-институтки? С такими нервами на печке сидеть, а не в море ходить. — Отвернулся, уперся лбом в стекло.

Снял Костя руки с ушей, покраснел. Сунул Саша в рот сигарету. Затянулся. И заговорили все оживленно, как в кают-компании после ужина, перед партией в «козла».

Смотрел в окно капитан Шалов. Вился из трубки дымок, оседал инеем на стекле.

«ПРИГОТОВЬТЕСЬ ПРЫГАТЬ!»

Тяжелый пароход «Сура». Все время приходится перекладывать штурвал. Бегает курсовая черта, не удержишь ее на румбе. Бьет справа волна, заносит корму. Склянки пробили четыре двойных, смена вахты, четыре утра. Спустился Володя Шатров в кубрик.

— Где свободная койка?

Успел только сапоги снять. Упал на койку. Пронесся перед глазами начальник над картой и пляшущая картушка компаса. Исчезло все.

— На вахту, на вахту! Экой соня! А еще штурман!

Открыл глаза Володя. Не может никак сообразить, где он. Круглый иллюминатор против койки, пенится волна за ним. Пропускает воду иллюминатор, лужица на столе. Протер глаза кулаками, вспомнил все.

— Время?

— Без пяти двенадцать.

Ноги в сапоги, рванулся по трапу наверх, застегивая на ходу китель.

Опущены два стекла на мостике. Громадится у среднего окна фигура начальника Демина. Шапка на брови надвинута. Бинокль к глазницам прирос. Капитан у другого окна в тулуп закутался. Дымит сигаретой, косится на начальство.

— Разрешите заступить на руль?

— Заступайте.

— Курс двести сорок пять сдал.

— Курс двести сорок пять принял.

Стал Володя на руль. Кинул ему на плечи полушубок сменившийся матрос.

— Возьми. Тут не климат!

Протер платком начальник окуляры. Впился в горизонт. Опять трет платком. Как долго он смотрит в одну точку!

— Вижу «Ладогу». Повернул голову к рулевому.

— Лево двадцать. Еще пять. Сколько на румбе?

— Двести двадцать на румбе.

— Так держать.

Прирос к штурвалу Володя Шатров. Исчезла боль в натруженных за прошлую вахту ладонях. Шпаги с медными шишечками из руки в руку сами переходят. Замерла картушка компаса у курсовой черты, чуть колеблется. Градус вправо, градус влево.

А ветер свистит, мечет в окно снежную пыль. Бьется в борт волна. Палуба под ногами кренится. Оторвался от бинокля начальник Демин, смотрит в упор на старпома.

— Сколько штормтрапов на судне?

Ежится старпом, глаза к подволоку воздел, шевелит губами.

— Пять, два плохие очень.

Дернулась щека у начальника.

— Вывесить у средней надстройки.

Забыл про нерадивого старпома. На капитана смотрит.

— Передайте на «Ладогу»: подойду к борту. Будут вывешены штормтрапы. Приготовьтесь прыгать!

Уронил сигарету капитан. Сбросил тулуп, бегом в радиорубку.

«НЕ КРИЧИТЕ! У НЕГО ПРИДАВЛЕНЫ НОГИ!»

Мерзнет на сигнальном мостике Коля Михайлов, лучший рулевой «Ладоги». Вытаскивает из-за пазухи теплый бинокль, просматривает серый горизонт. Пусто. Только гребни острые, как пики. Прячет бинокль, до ушей в тулуп зарывается. Около полудня дымок на горизонте заметил. Слезятся глаза, пальцы чужие стали. Протер глаза меховым воротником, ладони под мышки сунул. Ломит, хоть кричи. Опять за бинокль. Точно! Судно!

С мостика скатился. Губы деревянные, едва шевелятся.

— Судно! Там! — белыми пальцами ка норд-ост показал.

Не двинулся от окна капитан Шалов. Сказал только:

— Ракету. Красную.

Короткое толстое дуло у ракетницы. Не пистолет — пушка-мортира. Торопится старпом, роняет патроны. Бегает за ними по рубке. Голос от окна:

— Спокойно, не суетитесь.

Поймал Зорин патрон, загнал в ствол, щелкнул курком, выставил руку в открытую дверь. Хлопнуло. Выгнулась красная дуга в серо-алом небе. И тут же на северо-востоке белая ракета как солнце вспыхнула. Заметили!

Закричал из радиорубки Гриша Антипов, радист:

— «Сура» идет на сближение!

Сели аккумуляторы. Писк морзянки слышит только Гриша.

— Подойду к борту. Будут вывешены штормтрапы. Приготовьтесь прыгать!

Молчат все. Смотрят на капитана. Ждут.

— Передайте на «Суру»: «Крен на правый борт двадцать пять градусов. Подходите к левому».

Шестнадцать ноль-ноль. «Сура» в нескольких кабельтовых. Зарывается тупой нос. Карабкается на волну пароход. Размахивают, как маятники, тонкие мачты. Трапы видны. Раскачиваются у средней надстройки. Черные фигурки бегают вдоль борта.