Океан. Выпуск седьмой - Виктор Фомин

— Приказываю всем спуститься на палубу и прыгать!

Покачал головой Павел Михайлович:

— Не кричи на меня, Володя. Не пойду без тебя.

Рылся в карманах капитан, ронял бумажки, ключи. Протянул сигареты старпом Зорин. Закурил капитан, кивнул.

— Идите, Глеб Борисович. Благодарю вас.

Размахивают за кормой мачты «Суры». Сбежал вниз старпом. Хлопают в коридорах двери, плещется вода. Инеем покрылись трубопроводы и грелки. Бежал старпом по коридору, кричал, заглядывая в каюты. Пусто. В свою каюту заскочил. Здесь все на месте, упали только кресло да книга с полки. Пушкин, избранное. Уютно заправлена койка за шторами. Портрет над койкой. Улыбается та, что всегда провожала в плавание и имела мужество ждать.

Низкий звук ворвался в каюту, заполнил все. Сирена «Суры». Рванул Зорин портрет с переборки, сунул его под китель. Споткнулся о книгу. Раскрылся томик, весело смотрит кудрявый поэт. На ходу подхватил, в карман втиснул. Выбежал на палубу. Пересчитал оставшихся — шесть человек. Стармеха и капитана нет. Треплет ветер звенящий брезент, наметает снежный холмик. Могила Кости. Лучше не смотреть туда.

Затрещали борта, взлетела снежная пыль. Раскачиваются над головами штормтрапы. Схватился старпом Зорин за стрендь, подтянулся, ногу задрал на балясину. Сверху руки подхватили, поставили на палубу.

Голос с мостика:

— Говорит Демин. Я потеряю судно, но не отойду, пока не подниметесь на борт «Суры». Шалов! Подняться немедленно! Оставить судно!

Глянул вниз старпом Зорин. Качаются на трапах два человека. Капитан и «дед». Десяток рук над ними. Подхватили. А сверху команда:

— Лево на борт! Полный вперед!

Расцеловались борта, оторвались с трудом. И вот уже «Ладога» за кормой. Все меньше и меньше становится пароход. Притихли моряки. Затягивает пароход снежной пеленой. Правый борт уже в воде. Смотрит Зорин на острый профиль своего капитана. Смотрит капитан туда, где никак не стихали удары рынды. А может быть, это просто казалось? Подумал старпом: «Нет сейчас на свете человека несчастнее, чем капитан Шалов».

Снег пошел сильнее. Он уже валил белыми хлопьями. Белый снег и черная вода. И казалось Зорину, что весь мир состоит из этих двух цветов и еще из воя ветра и ударов рынды. Как в страшном сне.

— А ну расступись.

Все отошли от фальшборта. Подошел начальник управления Демин к капитану Шалову, руку на плечо положил.

— Идите отдыхать, капитан.

Отвернул плечо капитан Шалов, скинул руку начальника. Закрыл лицо ладонями.

«СЧИТАЮ СЕБЯ ВИНОВНЫМ…»

Откатал на левый борт штурвал Володя Шатров. Звякнул телеграф. Развернулся пароход. Пронеслись перед окном ледяные мачты «Ладоги». Спустился вниз начальник Демин. Но вернулся скоро. Схватил рукоятку гудка, нагнул до упора. Зашипел пар, сиплый гудок поплыл над морем. Один. Второй. Третий. Прощай, «Ладога»! Отошел начальник к окну, припал лицом к стеклу. Сказал, слово за словом выдавил:

— Ложитесь на Х., капитан.

Навалилась на Володины плечи тяжесть. Ладони огнем полыхают. Штурвал — как жернов. Забегала курсовая черта. Нет сил смотреть на компас.

Неслышно подошел к окну старик капитан, тронул плечо начальника:

— Николай Захарович, идите ко мне в каюту. Мы уж сами справимся.

Обернулся начальник. Смотрит на капитана.

— Что? Да, да. Хорошо. Пойду. — Остановился около Володи, поднял красные веки. — Благодарю, Шатров. Молодец. Замените штурмана, капитан.

Спустился Володя. Руки не держат поручень, едва добрался до кубрика. Вот она, койка! Раздернуты шторы. Два человека на койке вповалку лежат. Один прижался к переборке, лаковый козырек на глаза надвинул, прижал к груди кожаную папку. На ней блестит золотой оттиск: «Судовые документы». Разметался другой, цветастый шарф на палубу свесился. Дергаются губы.

— Товарищ капитан! Звон проклятый… Разрешите проберусь… Язык вырву! Товарищ капитан, товарищ…

Как трудно расстегнуть куртку! Пуговицы словно гайки прикручены. Черт с ними! Так! Головой под стол. Спать. Палуба кренится. Ржавые заклепки отпотели. Какой старый пароход… Тишина. Бьет волна в иллюминатор, стонет плотник Саша Васильев, стаскивает с шеи цветной шарф.

Ветер совсем стих, нет белых гребней. Открылся красный маяк порта Х. Еще несколько часов — и прижмется старый борт к ласковому причалу.

Конус света настольной лампы в каюте капитана. Откинулся в кресле начальник управления Демин. Голову на мягкую спинку забросил. Шапка на глаза. Сутки на мостике простоял, а сна нет. Вся жизнь, как в замедленном фильме, перед глазами. Штурман, капитан, начальник службы эксплуатации. И все быстро. Когда партком рекомендовал на пост начальника управления, записано было в решении: «Волевой, решительный, умеющий работать с людьми». Да, он умел работать с людьми. Но это было раньше, когда он командовал передовыми судами. А потом? Власть опьянила. Решил, что он лучше других, умнее, удачливее. Люди выполняли план, водили суда сквозь льды и штормы. А в главке говорили, что Демин молодец, сумел перестроить работу управления. И сейчас, если бы «Ладога» прошла, сказали бы в главке, что сумел Демин организовать доставку бумаги вовремя.

Но «Ладога» не прошла. И виноват в этом только он, Демин. Диспетчер чертов посоветовал. Ну вот, и опять выискал виновного. Он все знал без диспетчера. Не имел он права вызывать капитана Шалова, намекать, советовать, угрожать. Запутался совсем. А раз так, то надо это сказать сейчас же. Сказать честно, как коммунист и как моряк. Ведь капитан Демин был честным человеком.

Листок бумаги на столе под лампой. Твердые, короткие строки:

«Секретарю парткома.

…Считаю себя виновным в гибели. Прошу снять с занимаемого поста… Готов понести любое взыскание. Прошу направить на плавающее судно.

Перезвон склянок. Иллюминатор ловит вспышки входного маяка.

И. Олейников

СТАЛ ТИХИМ ВЕЛИКИЙ

Закончив ночные свои труды,Уснул океан — стал тихим Великий.На зыбком стекле голубой водыКачает разводьев овальные блики.

Мы режем форштевнем это стекло,Должно быть, алмазный у нас форштевень,И чайки над нами вьются светло,И след за кормою винтами вспенен.

От шторма ночного в глазах туман,Ознобом усталость по телу струится,Но в рубке стоит весь день капитан,Глядит он с заботой в уставшие лица.

И. Чернышов

НЕ ПО ПРАВИЛАМ

Рассказ

С самого утра у старшего лейтенанта Ушакова было неспокойно на душе. Он чувствовал в себе какое-то внутреннее напряжение, хотя внешне оставался спокойным, сдержанным. Немногочисленная команда корабля, будто заряженная своим командиром, тоже находилась в каком-то необъяснимом ожидании.

Возможно, причиной тому была погода: в полной тишине над самой головой быстро неслись низкие фиолетово-черные тучи, казалось, из них вот-вот грянет гром и сверкнет молния, польет крупный дождь, а то и посыплет мокрый снег. Но скорей всего, причина таилась в сообщении «бакового вестника» о прибытии в базу министра обороны и главнокомандующего Военно-Морским Флотом. А раз так, то они вряд ли обойдут своим вниманием эти корабли — первые в нашем флоте на воздушной подушке.

Всего полгода назад старший лейтенант Ушаков и его экипаж приняли от промышленности головной корабль совершенно непривычной для моряка архитектуры и конструкции. Два больших, как у реактивных самолетов, аэродинамических киля на корме и два двигателя, возвышающиеся над палубой на пилонах, придавали кораблю черты современного воздушного лайнера. Правда, широкий корпус с огромным раструбом воздухозаборника в средней части делал корабль похожим на гигантский лапоть, поэтому экипаж и называл в шутку свой корабль аэро-лапотком.

Низ корпуса опоясывала «юбка» из черной резины, позволяющая создавать воздушную подушку, на которой корабль мог скользить не только над водой, но и над сушей, например над песчаным пляжем, полем, болотом, мелким кустарником. Этот необычный корабль и в базе стоял не так, как все нормальные корабли: не у причала, покачиваясь на воде, а покоился на бетонной площадке, похожей на взлетно-посадочную полосу аэродрома.

Чуть позади ушаковского рядком стояли еще два таких же корабля, лишь неделю назад пришедшие с завода.

Предчувствие не обмануло Ушакова. Экипаж корабля занимался тренировкой по ускоренному приготовлению корабля к выходу в море, когда на площадку въехало несколько легковых автомашин. Старший лейтенант Ушаков, дежуривший по отряду своих необычных кораблей, соскочил с палубы аэро-лапотка на бетон, крикнул «Смирно!» и подбежал с рапортом к вышедшему из черной «Волги» маршалу.