Вера на марше - Александр Макмиллан

После того, как Правительство завершило своё дело, мы представили свою защиту. В сущности, мы показали, что Общество исключительно религиозная организация, что её члены принимают за принципы своих верований Библию, которую истолковывал Чарльз Т. Расселл, что Ч.Т. Расселл при жизни написал и издал шесть томов «Исследований Писаний», и ещё в 1896 году обещал седьмой, который будет рассматривать Иезекииля и Откровения, на смертном ложе он утверждал, что кто-то другой напишет седьмой том, что вскоре после его смерти исполнительный комитет Общества назначил С. Дж. Вудворда и Джорджа Фишера написать и представить на рассмотрение рукописи, не давая при этом никого обещания издать. Что рукописи для Откровения были закончены до того, как Соединённые Штаты ввязались в войну, и все рукописи целой книги (за исключением главы о Храме) были на руках у издателей до выхода Закона о шпионаже, и таким образом никакие обвинения в нарушении закона и в заговоре невозможны.

Мы засвидетельствовали, что мы никогда в жизни не собирались, не сговаривались и не устраивали заговоров сделать что-нибудь, чтобы повлиять на призыв, или помешать Правительству вести войну, и мы даже не думали делать этого. Что мы никогда не намеревались никоим образом ввязываться в войну, что наша работа исключительно религиозного характера и совсем не политическая, что мы не требовали, чтобы члены нашего Общества не вербовались, не советовали этого, и не поощряли к этому других. Что письма были написаны людям, о которых мы знали, что они посвящённые христиане, которым по закону можно было советовать, что мы не противодействовали нации вступать в войну, но как посвящённые христиане не могли принимать участия в военных битвах.

Во время слушаний стало очевидно, что обвинители с согласия судьи Гоу (и также суда присяжных) намеревались признать нас виновными, настаивая на том, что наши мотивы были ненадлежащими и что их сущность видна из наших действий. Генеральный прокурор так представил Закон о шпионаже, что сделал возможным такое предъявление иска, даже имея «ясное понимание результатов, которые будут очевидны от нарушения этого закона». Позже сам О'Браен признал это, сообщив, что все прокуроры Соединённых Штатов были предупреждены «об опасности нарушения этого закона». Получив широкую огласку, закон «раздул пламя враждебности, сильно увеличил подозрительность и недовольство по всей стране». Даже влиятельный Феликс Франкфуртер написал военному секретарю Бейкеру, что «отказавшихся по убеждениям совести … вернули в Форт Ливенворт для прохождения службы». Мы были подхвачены потоком популярной точки зрения.

Дело пошло на рассмотрение присяжным 20 июня около 17 часов, и в 21:40 тем же вечером они вынесли вердикт. Секретарь суда сказал: «Вы вынесли вердикт, джентльмены?»

«Да, виновны, по все четырём пунктам».

«Виновен ли также подзащитный Макмиллан?»

«Да».

На следующий день в полдень судья Гоу вынес приговор.

Мы все находились там; зал суда был забит битком. Когда нас спросили, хотим ли мы сказать, никто из нас не ответил.

Судья Гоу, вынося нам приговор, гневно сказал: «Религиозная пропаганда, которой занимались эти мужчины, более опасна, чем дивизия немецких солдат [1 200 человек]. Они не только поставили под вопрос служителей закона Правительства и бюро разведки, но они поносят членов всех церквей. Их наказание должно быть суровым».

В этот момент мы отметили схожесть этих слов с теми, которые использовались против Стефана, христианского мученика первого века. Религиозные лидеры возбудили людей против Стефана, потому что они не могли противостать мудрости и духу, с какими он говорил. Они обвинили его в том, что «этот человек не перестаёт говорить хульные слова на святое место сие [иудейская духовная система] и на Закона» (Деяния 6:9-15).

Нас осудили на восемьдесят лет тюрьмы. Приговор Джованни Де Чекка был отложен для дальнейшего рассмотрения. В конце концов, он получил сорок лет. Все приговоры были вынесены по четырём пунктам и отбывались одновременно, и это означало, что семерых из нас ждало двадцать лет в Атланте.

Нас держали в бруклинской тюрьме Реймонд-Стрит. Это было самое грязное место, которое я только видел. С. Дж. Вудворд, один из осуждённых с нами, сказал, что там было четыре вида клопов, и когда я спросил его, откуда он это знает, он сказал: «Дело в том, что у меня на теле четыре вида сыпи».

Нас направили туда работать на неделю. На другую неделю нас направили в тюрьму города Лонг-Айленд. Наконец 4 июля нас сковали, и на поезде отправили в Атланту.

Из настроя некоторых газетных сообщений можно было увидеть, что определённые круги радуются нашему осуждению. Было очевидно, что духовенство некоторых религий думало, что они уничтожили Общество Сторожевой башни раз и навсегда. Казалось, что сложившиеся обстоятельства говорят именно об этом. Это заставило меня подумать об Иоанне Крестителе, когда Ирод обезглавил его, и как ученики Иоанна пришли, взяли его тело и похоронили его. Другими словами, после того, как его убили, Иоанн вернулся в прах, из которого был взят. Общество было организовано и зарегистрировано в Аллегейни, штат Пенсильвания. Те, кто остался служить в Бруклине были вынуждены в силу обстоятельств, вернуть всемирный центр Общества снова туда, откуда оно появилось, и похоронить его там, в небольшом здании на Федерал-Стрит.

Судья Гоу и позже окружной судья Мартин Ментон оба аннулировали залог, необходимый для подачи апелляции, и поэтому нас поспешно оправили в Атланту, до того, как третье слушание о залоге слушалось в Вашингтоне судьёй Брендисом в Верховном суде Соединённых Штатов. Отправляться в новый дом, с перспективой пробыть там двадцать лет, было настоящим испытанием.

Вначале нас отправили к портному обмётывать петли и пришивать пуговицы на одежду заключённых. Они поставили Рутерфорда делать куртки, которые носили заключённые. На них не было никаких воротников, только рукава и карманы. Джованни Де Чекка, который до сих пор служит в семье нашего всемирного центра, вспоминает, как Рутерфорд работал довольно долго над одной курткой, и всё равно не закончил. Джованни рассказал, что один из охранников, хоть и был невысоким парнем, но «отчитал судью [Рутерфорда]», а Рутерфорд был высоким мужчиной, шесть футов и четыре дюйма [1 м 90 см]. Но охранник был настолько глупым человеком, что другие заключённые, три или четыре итальянца и несколько евреев, из жалости к нему взяли куртку и закончили её за несколько минут. Из-за этого внимания и доброты, проявленных к нему другими заключёнными, которые до этого его никогда не видели, у Рутерфорда на глазах выступили слёзы. В конце концов, Рутерфорда перевели в библиотеку, где он чувствовал себя более комфортно.

В начале большинство заключённых и охранников были настроены против нас, потому что они получили ложное представление. Но постепенно их отношение изменилось. Потом, когда подошло время Рождества, наши друзья, находившиеся за стенами тюрьмы, прислали нам так много передач, что сами мы не могли использовать всего. Рутерфорд попросил разрешения у начальника тюрьмы передать часть узникам, которые ничего не получили из дома. Он с готовностью дал разрешение, и даже обеспечил бумажными пакетами. Мы смогли раздать около ста пятидесяти пакетов.

Конечно же, у меня здесь были неприятности, как и почти везде, куда бы я ни попал, но они не были серьёзными. Ко мне подошёл один из заключённых и предложил купить у него небольшой чемодан, что-то типа ящика, чтобы хранить в нём вещи в моей камере. Он сказал: «Поставь на него замок, положи личные вещи, и когда заключённый придёт днём убирать в твоей камере, он не сможет в него залезть».

«Что ты хочешь за это?» У меня не было никаких денег, конечно же, но, в конце концов, мы сошлись на безопасной бритве, и ящик оказался у меня в комнате. Как вы думаете, где он его достал? Позже я узнал, что он украл его в офицерской столовой. Это была коробка для хлеба, в которой они должны были хранить хлеб, чтобы он не черствел.

Охранники начали обыскивать одну камеру за другой. Они даже посмотрели стойло старого мула Билла, убедиться, нет ли его там. Потом они нашли его в моей камере. Директор тюрьмы вызвал меня к себе в офис. Он был судьёй, присяжным и обвинителем в любом преступлении, совершавшимся в тюрьме. Карцер находился прямо за его офисом, в него вела узкая дверь, и ты попадал туда, если тебя признавали виновным. Мы назвали его «нора». Конечно же, заключённые знали об «обыске», который проходил. В то время все заключённые были с нами знакомы, и когда они увидели меня идущим в кабинет директора, они сказали: «О, это Мак, он попадёт в нору на шесть месяцев».

Когда я вошёл в кабинет директора, он сказал: «Что ж, ты знаешь, зачем я послал за тобой. В твоей камере нашли украденное».