Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кулль сдержанно улыбнулся:
— И все же, товарищ Киров, нам следует у них учиться!
В ответ Киров вытащил из плаща сложенный вдвое журнал.
— Вы, насколько я знаю, владеете английским языком, — сказал он. — Вот прочтите, что пишет про нас американский геолог-нефтяник Дэвис Уатт.
Кулль взглянул на обложку журнала.
— «Бюллетень американской ассоциации геологов-нефтяников», — перевел он.
Киров указал на отчеркнутый красным карандашом абзац, и Кулль продолжал:
— «Американские геологи, следящие за новостями в нефтяной геологии, должны обратить внимание на труды советского нефтяного управления в России… Часть этих трудов представляет вклад в эту область… Многие из этих работ заслуживают, чтоб какой-нибудь американский геолог, владеющий русским языком, их изучил и составил бы по ним рефераты…»
Киров выжидающе взглянул на Кулля, но тот, не смутившись, ответил:
— Что ж, это делает честь американцам, если они отдают должное советским инженерам.
— Выходит, значит, Сергей Миронович, что у нас безработицы не будет? — удивленно спросил кто-то из рабочих.
— Не будет и быть не может! — воскликнул Киров. — Добавлю, что в нашей стране не происходит сокращения и в других отраслях народного хозяйства. Наоборот! Мы сейчас замечаем во всем нашем Союзе, и в Азербайджане, рост количества промышленных рабочих. Если взять в целом — это естественно: первым следствием восстановления хозяйства является увеличение рабочего класса и тем самым укрепление того станового хребта, на котором, в конечном счете, держится вся советская власть.
Киров видел, что все понимают его, верят ему. И он добавил:
— Однако, товарищи, недостаточно знать это только самому — партийная организация, каждый член партии, каждый сознательный рабочий должны проводить разъяснительную работу среди тех, кто еще не все понял в этих вопросах. — Он повернулся к Кафару: — В газете вы должны уделять этому большое внимание, это вопрос первостепенной важности!
Кафар, гордый, что Киров обратился именно к нему, энергично закивал: конечно, Сергей Миронович совершенно прав!
Юнус слушал, и словно пелена спадала с его глаз. Вот, оказывается, как разрешились его сомнения и тревоги! Теперь он сумеет ответить любому, кто будет ныть и сеять панику насчет неполадок и недобора, насчет безработицы.
Киров дружески оглядел окружавших его людей и, широко улыбаясь, сказал:
— На вас, бакинцы, большая надежда!
В ответ послышались заверения, слова преданности и солидарности. Рабочие грубые руки потянулись к руке Кирова, еще хранившей следы нефти. Выдавил из себя улыбку и Кулль. И даже тонкие губы Министраца чуть-чуть раздвинулись, обнажая испорченные зубы.
Киров стоял лицом к северу, легкий ветер дул ему в лицо и шевелил прядью волос, выбившейся из-под фуражки. Он стоял, слегка расставив ноги, по-хозяйски оглядывая неугомонные качалки. И было во всем его облике, широкой груди, приветливой улыбке что-то очень здоровое и чистое, вселявшее в людей уверенность и бодрость.
«На вас, бакинцы, большая надежда!..»
И Юнус вспомнил, как однажды слышал эти слова в тюрьме на Шемахинке от моряка, рассказывавшего о Кирове. Но если не напрасны были надежды Сергея Мироновича на бакинцев в ту тяжелую пору, в далекой, осажденной врагами Астрахани, когда он осуществлял связь с Баку по бурному морю, на утлых рыбачьих лодках, то уж, конечно, не напрасны его надежды на бакинцев сейчас!
ДУЕТ МАРТОВСКИЙ ВЕТЕР
Как велит добрый старый обычай, еще задолго до праздника, каждый вторник вечером, взбирался Шамси на асфальтовую крышу своего дома.
Но костра он теперь не разводил: незачем лишний раз привлекать внимание людей; к тому же говорят, что костры теперь запрещены — от них возникают пожары.
Зябко ежась от ветра, Шамси окидывал взором старую Крепость и, не видя привычных костров на крышах домов и очертаний мечетей в трепетном свете огней, досадовал: упразднили добрый старый обычай, все перевернули вверх дном! Скоро наступит новый год — какие-то новости он принесет, какие заботы?..
Дует мартовский ветер, уныло дребезжат стекла в квартире Хабибуллы.
— У всех скоро праздник, — вздыхает Фатьма, — у одних — новруз, у других — Женский день. Бывало, у отца в эти дни Баджи уже принималась за уборку. Готовятся, слышала я, и в клубе к Женскому дню. А у нас — ни новруз, ни Женский день!
— Не те времена, чтоб праздновать, — угрюмо отвечает Хабибулла. — Скажи спасибо, что живы!
Он снимает очки, закрывает рукой усталые глаза, вспоминает другой март — семнадцатого года — свержение царя, совпавшее с праздником весны, и мечты богатых и знатных азербайджанцев, доселе считавших себя обойденными, о том, как расцветут они, ветви промерзшего за зиму дерева. Оно быстро увяло, то дерево! Неужели ему не расцвести вновь?
— За мартовским ветром всегда наступает весна! — говорит, приободряясь, Хабибулла, и не столько для того, чтобы утешить Фатьму, сколько в ответ своим собственным мыслям. — Когда наступят эти лучшие времена — попразднуем!
Фатьма невольно качает головой. Лучшие времена? Хабибулла с каждым днем холоднее, грубее. Целыми вечерами все о чем-то думает, лежа на тахте. Уйти бы ей от него, как ушла от мужа Ругя. Только куда и к кому? Кто ее примет? Двое детей, ждет третьего. Неграмотная, и руки ни к какой работе не приспособлены, не то что у Баджи или у Ругя. Уйти назад к отцу? Скажет: сами с твоей матерью туговато живем, — куда еще вас четверых? Не для того, скажет, испрашивал я твоего согласия на брак с Хабибуллой, чтобы ты, дав согласие, от мужа бегала. Нет уж, дочка, живи, как аллах определил!
Уныло дребезжат стекла в квартире Хабибуллы, наводя на грустные мысли ее хозяев. Но что поделаешь? Видно, правильно говорится: весеннего ветра не остановить!..
Дует мартовский ветер, стучится в дом Газанфара.
Вот Ругя замечталась у окна… Уже весна. В родных краях скоро зацветут ложбины, покроются цветами. Вот бы выткать такой ковер!
Любой ковер может выткать Ругя