Обнаженный меч - Джалал Баргушад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меч мертвого воина все еще был в руке Бабека. Рукоять его — из слоновой кости. На ней, как и на рукоятке отцовского меча, было много насечек: "Глянь, сколько врагов уничтожил этот воин! Отнесу и подарю этот меч брату Абдулле. Он давно требует у меня меч".
Бабеку казалось, что он спит в своем шалаше. И все это видит во сне — как с мечом в руке скачет на Гарагашге по Кровавому полю. Конь то и дело спотыкался о трупы. А иногда картина менялась. На Кровавом поле возникал удивительный баштан. Крупные, полосатые арбузы, желтые, потрескавшиеся, спелые дыни, и маленькие полосатые душистые дыньки — шамама были густо рассыпаны меж зеленых кустов. Когда Бабек нагибался сорвать арбуз или дыню, то внезапно все исчезало. Пальцы вместо арбузов и дынь касались черепов. Эти черепа кричали, обращаясь к Бабеку: "Игид! Отомсти за нас! Да придаст тебе силу пророк Ширвин. Пока вражьи кони своими копытами топчут нашу землю, наши кости ноют под землей, нет нам покоя!.."
Увидев, что Бабек задумался и заволновался, Баруменд тихонько потянула его за руку:
— Сынок, сотней дум не погасить одного долга. Не повезло нам с Кровавым полем. Пойдем домой… Куда же вместе с сохой пропали эти волы?
— К черту волов! Как быть с этим воином? Стронули его с места, душа его обидится на нас.
— Сынок, раз стронули его, второй раз не надо. По нашему обычаю, куда прольется кровь воина, там и его дом упокоения.
— Эгей, Бабек, где ты?! Уведи волов! Соху сломали! Почему отпустил их?..
Это голос Муавии отдавался эхом в Золотой скале. Бабек не слышал его. Будто оглох от дум. Будто внутри у него разожгли костер. Даже Аракс не смог бы залить этот огонь. Бабек и мать понуро брели в сторону Родника слез.
Над останками воина кружились коршуны…
XI
ЗВОН НАКОВАЛЬНИ
О, Баруменд! Если твой сын Бабек повязался
шерстяным поясом и стал огнепоклонником,
значит, он уже не дитя, а игид!
Ты смело можешь вручить ему меч отца
его, Абдуллы, и послать в бой!
Все жители Бишкина, способные носить оружие, отправились в Базз на помощь Джавидану, сыну Шахрака. Салман собрал своих конюхов на берегу Карасу. Здесь надлежало подковать коней, изготовить мечи. Было выгодно, чтоб все, собравшись вместе, работали сообща. И Бабек, и Муавия были среди пришедших сюда. Бабек гордо восседал на своем Гарагашге, держа в руке отцовский меч. На нем была безрукавка из тигровой шкуры, а на голове — шапка из шкуры леопарда. Кинжал и нож, то и дело позвякивали у него на поясе. Большие, карие, пронзительные глаза беспокойно смотрели по сторонам под тонкими бровями. Ему казалось, что скоро-скоро его пошлют в Базз, в распоряжение Джавидана. Но пока здесь у него было много дел. Муавия спросил у брата:
— Разве нельзя было изготовить мечи в деревне? Разве нельзя было в деревне подковать коней? Бабек разъяснил ему:
— Хоть и далековато от деревни, но здесь лучше. Тут поблизости, в пещере под скалами, потайной склад стали, принадлежавший Джавидану. Чтоб переправить эту сталь в деревню, необходимо время. Да и враги могут пронюхать, что мы переплавляем сталь. Потому мы и собрались здесь. Сталь из тайника доставляется сюда подземным путем. А этого враги никак не могут знать. Понял?
— Понял.
— Да, и еще — отсюда ближе к Баззу.
На берегу Карасу, у Каменного моста, белели шатры. Они росли, как грибы после дождя, все громче раздавался перезвон молотов. От кузнечного грохота закладывало уши. Перезвон молотов, днем и ночью разбрасывающих искры во все стороны, ржанье ло-яладей, окрики сердитых ковалей наполняли гулом островерхие, отдающие янтарным цветом скалы. Холеные жеребцы с клеймом, изображающим пламя, когда их подковывали, вставали на дыбы и тогда жизнь ковалей оказывалась в опасности. Доведенный до крайности, худющий, седобородый старик-коваль был рассержен: он подковал передние ноги одного буйного гнедого, а к задним ногам тот не подпускал, сразу обеими ногами лягался, противился жовалю. Если б не Бабек, этот гнедой поставил бы свое клеймо на лбу старого коваля. Бабек, соскочив со своего Гарагашги, заарканил строптивого гнедого. Муавия бросился на помощь. Вдвоем Фратья утихомирили коня… Бабек, подняв его заднюю ногу, опустил себе на колено:
— Дядя, быстрее вытащи гвоздь, он мучает коня!
Старый коваль опустился на правое колено, весь дрожа, клещами вытащил окровавленный гвоздь, сплюнув, бросил его в деревянную кадку, наполненную водой.
— Этот распроклятый ни минуты спокойно не стоит, чтоб я знал, куда забивать гвоздь. Промахнулся я — гвоздь в мясо угодил. Уже полдень, а у меня маковой росинки во рту не было. Натощак подковываю этого распроклятого, а он лягается.
Бабек, держа за повод измученного гвоздем гнедого, поглаживал его переднюю ногу и приговаривал:
— Эх ты, божье создание, зачем мучаешь старика? Хорошо будет, если камни поранят твои копыта?
Муавия снял аркан с шеи гнедого и начал журить его:
— Ишь, какой!.. Надо было, не подковав, поездить на тебе, тогда оценил бы старика.
Покрытый потом, усталый, измученный старый коваль все еще не успокоился. Ворча, бил кулаком по ляжке коня: "Распроклятый!" Старый коваль, заметив, что Салман вперевалку направляется к кузне, остановился. Бабек, кашлянув, подмигнул брату:
— Клянусь духом пророка Ширвина, если б Салман увидел, что этот старый коваль не так подковал его коня, не поглядел бы "а его седины, оторвал бы ему голову.
— Мне ли не знать Салмана?.. Он коней больше любит, чем своего отца Микея.
Старый коваль, запихнув молоток за пояс, повязанный поверх кожаного передника, ворча, мял седую бороду:
— Сынок, Бабек, если Салман дознается, что я бил коня, не сдобровать мне. Прошу, уведи его поскорее, пусть хозяин не видит, что он хромает, а то живого места на мне не оставит.
Бабек, быстро потянув за повод, увел гнедого от кузни. Конь заметно прихрамывал. Бабек, пустив его у Каменного моста в табун, воротился в кузню. Он подумал: вместо того, чтоб весь день дремать на коне, лучше они с братом Муавией помогут старому ковалю.
Салман поздоровался со всеми, каждого из тех, кто был в кузне, расспросил о житье-бытье, любовно оглядел Бабека — с ног до головы:
— Ну, молодец, — Салман вздернул густые, черные брови. — Раз Гарагашга полностью выздоровел, тебе беды уж не знать.
— Эх… Попал бы мне в руки тот негодяй, что поранил моего Гарагашгу! Бабек сердито сорвал меховую безрукавку и бросил на пень. Взяв молот, встал к наковальне. — Муавия, нажми-ка на мех!.. Пусть старик передохнет малость…
Салман, скинув длинную белую шубу, тоже' надел кожаный передник, взял молот и встал к наковальне:
— Сынок, Бабек, возьми-ка вон тот кусок стали и брось в горя.
Несмотря на то, что Салман был хозяином табунов, он дни и ночи проводил вместе со своими людьми в горах, в долах. Держался на равных с конюхами и кузнецами. Не знающие Салмана, увидев его, не признали бы в нем хозяина табуна, подумали бы, что перед ними простой конюх. Его черное лицо покрывала жесткая борода. Этот приземистый толстяк играл тяжелым молотом, как мечом. Все тело Салмана, когда он опускал молот на наковальню, сотрясалось, Бабек, будто впервые видя, испытующе разглядывал его. Из светлой родинки, которая виднелась между его сросшихся бровей, торчали белые волосы. Казалось, что- его маленький нос отдельно лепили из теста и приплюснули к мясистому лицу. Салман, стуча молотом, обливался потом, подобно необученному волу, впряженному в повозку. И ковали, глядя на него, работали в полную силу. Джавидан, сын Шахрака, попросил у Салмана пятьсот-оседланных и подкованных коней.
Лицо Бабека пылало, как раскаленная в горне сталь. Он работал не покладая рук.
Возле наковальни сгрудилось несколько кузнецов. Уже по очереди били молотами. Одни из них напоминали сказочных богатырей. Кончики усов, изогнутые подобно клещам, казалось, сжимают подбородки. Все лицо в саже и копоти, волосы беспорядочно рассыпались по плечам. Другие походили на дервишей…
Кузнецы принялись выковывать мечи. Бабек щипцами поворачивал с бока на бок сверкающий в горне старый меч, потом, положив на наковальню, бил по нему молотом. Салман радовался: "Второго такого края нет. Не успеет ребенок глаза раскрыть, подрасти, уже народ его обучает всему. Этот мальчик не был подручным у мастера, а глянь, как ладно справляется с кузнечным делом. Молодец!"
Искры, вырывающиеся из-под молотов, сыпались на лица кузнецов, но никто не обращал на это внимания, все были заняты работой.
Бабек, подняв щипцами собственноручно перекованный меч, прищурился и осмотрел на солнечном свете: "Вот Абдулла обрадуется! Не поверит, что я переделал тот старый меч, что нашел на Кровавом поле!" Бабек опустил меч в кадку с бурой водой, приговаривая:
— Вот так! Чем больше меч выпьет воды, выйдя из печи горна, тем острее будет.