Сказка про Ливень - Алина Андреевна Верходанова

не получалось. Мы с ней оба знали, что просто пришла весна. Давно пора. Сезон туманов явно затянулся в этом году — опять не будет абрикосов. Я пытался заставить себя злиться и на это тоже, но снова не получалось. Я смотрел в окно и все еще улыбался. Опять была весна. Это снова весна. «Просто снова весна» — на языке крутилась песня с такими словами, но я, хоть убей, не мог вспомнить больше ни одной строчки. Я даже не пытался заставить себя злиться хотя бы на это — знал, что не получится. Как можно злиться, когда такая весна? Наконец. В середине апреля.

Я пил зеленый чай. Ненавижу зеленый чай — он остался, когда ушла Алиса. «Ушла» неправильное слово, а правильное я не знал. До сих пор не знаю. Я просто думал о ней. Впервые. И мне стало стыдно за то, что я так давно не думал о ней. Я хотел позвонить, но испугался. Испугался, что она, возможно, несчастна. И это моя вина. Потом я испугался, что она счастлива. Не знаю, почему. Но потом понял, что просто боюсь ее услышать, так же, как боялся увидеть, столкнуться случайно, узнать о ней что-то от общих знакомых. А теперь я пил зеленый чай и думал о ней. Я бессердечная сволочь.

Просто снова весна. И я снова думал о Ливень. И мне было стыдно за то, что я последнее время снова слишком много о ней думаю. Я вспомнил, как встретил свою Ольгу, как Л. оказалась права, но на самом деле я просто снова думал о Ливень. И мне было ужасно жаль, что реальная, совершенная Ольга была совершено непохожа на странную вымышленную девчонку, которая, теперь я это точно знал, не может существовать. Не в этом мире, не в этой реальности.

И пока я думал об этом, я стал достаточно взрослым, чтобы перестать улыбаться.

***

Я ищу слова.

Мне нужно всего несколько фраз: простых и коротких. Емких и образных. Из тех, что запоминаются. Из тех, что западают в душу.

Я ищу слова: сравнения, метафоры, аллегории. Пару строк, чтобы высказать ВСЕ. ВСЕ — именно так, три заглавные буквы.

Несколько речевых оборотов, из тех, что цепляют и больше не отпускают. Никогда. Хотя бы день, час, хотя бы пару минут.

Но их нет.

Внутри меня только крик и сдавленные стоны.

Но и их я держу при себе — я хорошо воспитана.

***

Чем измерить одиночество? Мгновениями, минутами, часами? Но ведь оно скорее состояние жизни, чем отрезок времени. Тогда днями, ночами? Смертельно спокойным дыханием? Преступно ровным сердцебиением? Да и что измерять: глубину или длительность? Чем измерять одиночество?

Она смотрела вокруг и не видела людей. Она видела улыбки, глаза с морщинками в уголках, но людей не видела. Вокруг что-то ели и пили. Смеялись и заливались хохотом. Она была одна. Она среди них была одинока, среди шумной феерии она была совершенно одинока. Так же, как вечером, дома, когда звук ее ключа в замочной скважине казался единственным звуком во всей чертовой вселенной. Так же, как ночью, когда, как назло, не уснуть допоздна. Сейчас, в безумном хороводе она все еще, она снова, она все так же была совершенно одинока своим совершенным одиночеством, которое и измерить-то нечем.

— Оля! Оля! Оля! — кто-то звал ее, кажется.

— М?

— Оля, где ты? Ты с нами?

Какой сложный вопрос.

Нет, пожалуй, она не с ними.

Она, пожалуй, сама по себе.

***

Ты мне нужен.

— В смысле? — я опешил от неожиданности.

Я не виделся и не говорил с Л. стой самой истерики, свидетелем которой стал. Я ее боялся.

Я всегда знал, что она, Л., странная. И вовсе не в глубине души — вся ее странность лежит на поверхности, и это невозможно не заметить. И когда при всей ее исходной странности в ее гениальной голове что-то идет не так, что-то ломается — я ее боюсь.

И теперь она звонила мне, начиная разговор с фразы «Ты мне нужен» — варианты сновали в голове, как чокнутые блохи — один хуже другого, но:

— Приезжай ко мне. Срочно. Хотя нет, срочно не надо. Просто приезжай. Ты мне нужен.

Вот такой милый императивный приказ и никаких комментариев — не достоин. У меня совершенно не было на ее времени — так бывает. А еще у меня были совершенно другие планы: меня ждала Ольга, но объясниться с Ольгой было куда проще, чем объяснить что-нибудь Л., и еще я все еще немного смертельно ее боялся.

***

А она снова рисовала Ливень. Рисовала увлеченно, страстно — я слышал, как легко шелестит уголь по бумаге.

— Л., а ты не подскажешь, случайно, что я здесь делаю?

— Вдохновляешь.

— Ясно.

Я начинал бояться ее еще больше. Мне казалось, что с нашей последней встречи дела у нее обстояли все хуже и хуже в плане ухода от реальности. В смысле она окончательно сходила с ума, и в этом я чувствовал свою вину.

Ливень сводила с ума нас обоих. Но ее сильнее.

Окна студии выходили в грустный серый переулок, и сейчас, когда неуверенное весеннее солнце уже перевалило за соседний дом, ничего из того, что я мог увидеть и видел, не кричало, даже не шептало о весне. Дом напротив стоял, пожалуй, слишком близко. Большая белая кошка потянулась на подоконнике и уставилась на меня тупым скучающим взглядом. мы смотрели друг на друга какое-то время, а потом отвернулись в разные стороны — мы не слишком друг другу понравились. Она мне кого-то напоминала. Большая капризная кошка. Я напоминал ей хозяина. Большой глупый человек.

В принципе, она была права.

Она опять рисовала Ливень. Но теперь это не было больше портретом, а просто девушка кружится под дождем по мостовой…

— Похожа? — я слышал в ее голосе надежду и понимал, как важно для Л. ее нарисовать, во что бы то ни стало. Но

— На самом деле это может быть кто угодно, верно?

Она усмехнулась не весело.

— На самом деле Ливень может быть кем угодно, верно? Это могу быть я, моя соседка, твоя Алиса и даже, чем черт не шутит, это может быть Ольга!

— Нет, не может быть. Думаю, в том и суть, что никто не может быть ею. Ты была права с самого начала — чистая идея.

— Мне очень жаль.

— Почему?

— В тебе все-таки умер романтик.

Я ей ничего не ответил. Я смотрел в окно