Буря Жнеца - Стивен Эриксон

«Так кто же ныне играет со мной?»

Он стоял в темноте, слушая, как журчит вода, стекая по невидимой стене, и смотрел вниз, на Цедансию, каменные плиты Оплотов, пол – головоломку, самую основу его владений. «Цедансия. Мои плитки. Мои. Я Странник. Это моя игра».

Плиты перед ним меняли расположение – скрежет камней, слишком тихий и медленный для восприятия ухом, но тяжко отдававшийся в костях. Все течет, складываются отдельные части. Работа, скрытая до последнего момента – когда уже слишком поздно, когда завершение закрывает все пути к бегству.

«Вы ожидаете, что я ничего не стану делать? Я не просто еще одна ваша жертва. Я Странник. Моя рука поворачивает судьбы всех. Все, что кажется случайным, происходит по моему рисунку. Это несомненная истина. Так было и так будет. Всегда».

Все же на языке горчит страх – как будто он сосет грязные монетки, день за днем пропуская через уста богатство всей империи. Но стремится поток вовнутрь или вовне?

Скрежет перемещения, четкость изображений на плитках… потеряна. Ни один из Оплотов не являет себя.

Цедансия стала такой со дня смерти Эзгары Дисканара. Странник был бы глупцом, не признавая связи – но эта нить рассуждений никуда не вела. Может быть, имела значение смерть не Эзгары, а Цеды? «Он никогда меня не любил. А я стоял и наблюдал, как Эдур подкрался сбоку, метнул копье, пронизав Куру Кана, убив величайшего Цеду со дней Первой Империи. Моя игра, думал я тогда. Но теперь… сомневаюсь…

Может, это игра Куру Кана. И он каким – то образом не вышел из игры. Я не предупредил его о нависшей опасности, не так ли? На последнем вздохе он мог догадаться о моем… упущении.

Неужели смертный проклял меня? Проклял бога?»

Такое проклятие должно иметь уязвимые места. Даже Куру Кан не способен изобрести то, чего не сможет распутать Странник. Ему нужно лишь понять структуру – точки, крепящие проклятие, потайные стержни, двигающие плитки.

Что будет? Империя возрождена, укреплена, доказывая истинность древнего пророчества. «Как я и предвидел».

Плитки внизу расплылись перед взором. Он разочарованно зашипел и увидел, как выдохнутый воздух расплывается плюмажем в холодном помещении.

«Непонятная трансформация. Я вижу лишь лед моего собственного отчаяния. Я вижу, но я слеп, слеп ко всему важному».

Холод – также неожиданный феномен. Жар силы ушел из этого места. Все не так, как должно быть.

Возможно, ему следует признать частичное поражение. «А потом я нанесу визит тебе, старый краб. Работаешь слугой у бесполезного дурака. Скромняга. Я приду за ответами. Я оставил Теолу жизнь, не так ли? Это чего-то стоит.

Маэл, я знаю, что тогда ты вмешался. Ты нагло презрел все правила. Мои правила. Но я тебя простил. Это тоже чего-то да стоит».

Смирение на вкус горче страха. Он не был к нему готов.

Он вернет контроль над Цедансией. Но чтобы разорвать узор, нужно сначала найти его создателя. Куру Кан? Он не был убежден в этом.

Происходят изменения в пантеоне, старом и новом. Хаос, запашок насилия. Да, это свара богов. Может, виновен Маэл… нет, это звучит нелепо. Скорее он ничего не знает, остается блаженно равнодушным. Полезно ли будет сообщить ему: что-то пошло не так?

Возрожденная империя. Да, у Тисте Эдур есть тайны – или они сами верят, что у них есть тайны. Но все уже стало явным. Их захватил чуждый бог, он сделал из юного эдурского воина своего аватара, поборника, испорченного в мрачном соответствии с жалкими уродствами самого бога. Сила из боли, расцвет из деградации, обещание за обещанием – возрожденная империя станет воплощением величия, стабильности, постоянных побед. Ничто из этого не заслужено. Но ведь таковы все обещания.

Бог вдруг содрогнулся от пронизывающего просторный подземный зал холода. Он дрожал, поднимаясь к неведомому будущему.

Рисунок находит форму.

Когда форма проявится, будет слишком поздно.

– Уже слишком поздно.

– Но можно же что-то сделать.

– Боюсь, что нет. Она умирает, хозяин, и если мы немедленно не найдем ей применение, умрет еще кое – кто.

Капабара при помощи щупалец выползла из канала, перевалилась через край ограждения и распласталась в нелепый блин, судорожно открывая рот, дергая жабрами, созерцая разбегающиеся утренние облака. Рыбина была длиной в человека, а толщиной в торговца овцами с Внутренних Островов. Теол не смог сообразить, с кем бы сравнить ее по уродливости.

– У меня сердце разрывается.

Багг поскреб почти лысую макушку, вздохнул: – Вода необычно холодная. Они любят теплую грязь.

– Холодная вода? Ты ничего не можешь с этим сделать?

– «Гидратация Багга».

– Ты диверсифицируешь области деятельности?

– Нет, просто пробую название.

– И как ты будешь гидратировать?

– Без понятия. Гм, я могу, но это будет не совсем обычное ремесло.

– То есть принадлежащее к ведению богов.

– По большей части. Хотя, – добавил лакей, весь просветлев, – учитывая нынешнее половодье, а также опыт создания сухих фундаментов, я начинаю видеть некоторые возможности…

– Ты утопишь инвесторов?

Багг состроил гримасу. – Хозяин, вы всегда и во всем находите повод к разрушению?

– Такова моя гибкая натура. Большинство людей, – добавил Теол, – увидели бы в этом достоинство. Итак, ты действительно не можешь спасти бедную рыбину?

– Хозяин, она уже умерла.

– О нет! Ох. Ну, полагаю, у нас будет ужин.

– Скорее пятнадцать ужинов.

– Как бы там ни было, у меня встреча. Увидимся с тобой и рыбой дома.

– Спасибо, хозяин.

– Я же говорил, что утренняя прогулка окажется полезной.

– Но не для капабары.

– Точно подмечено. А, кстати, мне нужно, чтобы ты составил список.

– Список чего?

– О, я скажу потом. Ведь сейчас я опаздываю на встречу. Кстати, в голову пришло: рыба слишком большая, как ты ее донесешь?

– Ну, – сказал Багг, поглядев на тело, – для капабары она маленькая. Помните ту, что пыталась совокупиться с галерой?

– Пари на вероятность успеха перевернули Топляки. Я тогда потерял всё, что имел.

– Всё?

– Да. Три медных дока.

– А на какой исход вы ставили?

– На выводок шлюпок, способных самостоятельно грести длинными кожистыми веслами.

– Хозяин, вы опаздываете.

– Стой! Не смотри! Я должен сделать что-то до отвращения верноподданное!

На каждом углу стояли доносчики. Небольшие отряды истопатов в серых плащах проходили сквозь толпу, поспешно разбегающуюся перед ними. они держали скрытые перчатками руки у подвешенных к поясам дубинок, на лицах застыло тупое и наглое выражение, свойственное всякому бандиту. Теол Беддикт завернулся в одеяло на манер саронга и шел величественно, как подобает аскету из загадочного, но явно безвредного культа. Он надеялся, что выглядит именно безвредным. Хождение по летерасским улицам в эти дни влечет за собой известную долю риска. Не так бывало в дни милосердного попустительства короля Эзгары. С одной стороны, любой выход сегодня превращается в интересное, полное интриг и опасностей приключение – даже поход за перезрелыми кореньями; с другой стороны, нервы вечно взвинчены до предела, даже если ты укрываешься за целой грудой вялого турнепса.

Он особо старательно скрывал факт накопления им богатств. Одной из первых жертв нового режима стала Гильдия Крысоловов: Карос Инвиктад, начальник истопатов, в первый же день в новой должности выслал двести агентов в Чешуйчатый Дом, скромное обиталище Гильдии, где они арестовали десятки крысоловов. Все без исключения оказались иллюзиями; об этой подробности, разумеется, умалчивалось, дабы не сделать устрашающих Патриотов предметом посмешища. Это никуда не годилось бы.

В конце концов, любая тирания лишена чувства юмора. Она слишком тонкокожа, слишком заботится о самоуважении. В этом таится непреодолимое искушение. Разве не простительна невинная шалость и насмешка? Увы, истопатам недостает гибкости. Однако они хорошо знают, что лучшим оружием врага является язвительный смех.

По небольшому мосту он пересек канал Квилласа, направляясь в менее претенциозный северный район; как бы случайно свернул в кривой, темный переулок (который до изобретения фургонов и способа запрягать лошадей бок о бок вполне сходил за улицу). Вместо ожидаемых в таком месте амбаров и задних дверей, переулок был образован витринами магазинчиков, совершенно не изменившихся за последние семьсот или более лет. В начале улочки, справа, виднелся фасад Храма Трав, именуемого также Полсекиры – в этой пахнущей болотом трущобе можно было обнаружить ведьму с лицом сморщенным как слива; она жила, не вылезая из наполненного грязью прудика, в котором и по берегам которого растила все свои травы (а также массу насекомых). Поговаривали, что она родилась в здешней жиже и была женщиной лишь наполовину – как и ее мать, и мать матери и так далее. Не стоило и сомневаться в истинности таких слухов – Теол едва ли мог вообразить причину, по которой человеческое существо станет навеки погружаться в грязь.