Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Серен уселась на полу, заморгала, избавляясь от слизи, скопившейся в глазах. Наверное, раннее утро, подумала она. Они шли по тоннелям, всю ночь поднимались по пандусам и спиральным ходам. Воздух оставался спертым, несмотря на беспрестанные сквозняки: словно в каждой комнате, каждом коридоре, которые она проходила, собрались невидимые духи.

Она отвела взор от Сильхаса Руина, сердясь на невольное свое восхищение жестоким воином, выходцем из иного мира. Он умеет сохранять полную неподвижность, даже грудная клетка вздымается и опускается едва различимо. Он был похоронен на тысячи лет, но все же жив. Кровь сгустилась в его венах, мысли стали горькими от пыли застоя. Когда он говорит, в голосе слышится скрежет могильных камней. Ей было непонятно, как любое существо может вынести такие страдания и не сойти с ума.

А может, он и безумен – нечто скрывается глубоко внутри, то ли удерживается силой воли, то ли просто ожидает высвобождения. Он, как убийца – да он и есть убийца! – одновременно усерден и равнодушен. Жизни смертных оценивает словно хирург ткани тела: эту можно использовать, эту нужно убрать… Ничто иное не имеет значения.

Она понимала, насколько удобно видеть мир в таком разрезе. Простота суждений манит. Но для нее это невозможно. Она не сможет ослепнуть, забыть о сложности мира. А вот Сильхасу Руину видимые сложности не важны. Он обрел некоторую определенность, и ее не поколебать.

Увы, Фир Сенгар не готов осознать бесполезность своих бесконечных атак на Сильхаса. Тисте Эдур стоит у треугольного портала, через который они скоро выйдут. Он вроде бы в нетерпении ожидает окончания отдыха.

– Ты думаешь, – бросил он Сильхасу Руину, – что я ничего не знаю о древней войне, о вашем вторжении в это Королевство?

Альбинос поводил глазами, отыскивая Фира – но ничего не сказал.

– Женщины помнят, – продолжал Фир. – Они передают сказания дочерям. Поколение за поколением. Да, я знаю, что Скабандари вонзил тебе нож в спину на холме, господствовавшем над полем битвы. Но первое ли это было предательство?

Если он ожидал реакции, то был разочарован.

Сидевший у чешуйчатой стены Удинаас тихо засмеялся: – Вы такие бестолковые. Кто кого предал. К чему это? Разве мы полагаемся друг на друга, разве нас удерживает вместе доверие? Скажи, Фир Сенгар – некогда бывший мне хозяином – понимает ли твой братец, кто такой Сильхас Руин? Откуда он появился? Думаю, что не понимает. Иначе он явился бы за нами лично, а за спиной его стояли бы десять тысяч воинов. Но они играют с нами. Тебя никогда не интересовало, почему?

На несколько ударов сердца воцарилась тишина; потом Чашка хихикнула, привлекая к себе все взоры. Она моргнула, как сова. – Разумеется, они хотят, чтобы мы сначала нашли что ищем.

– Тогда зачем блокировать движение вглубь материка? – спросила Серен.

– Они знают, что это неправильное направление.

– Откуда им знать?

В темноте пыльные ладошки девочки показались летучими мышами. – Потому что им сказал Увечный Бог. Увечный Бог сказал, что еще не время идти на восток. Он пока не готов к открытой войне. Он не хочет, чтобы мы попали в пустоши, где скрыты все тайны.

Серен Педак вытаращила глаза. – Во имя Странника, что за увечный бог?

– Аквитор, он тот, что дал Руладу меч. Истинная сила за спиной Тисте Эдур. – Чашка вскинула руки над головой. – Скабандари мертв. Ханнан Мосаг заключил сделку, а Рулад Сенгар стал разменной монетой.

Фир оскалил зубы. Он взирал на Чашку почти с ужасом. – Откуда она знает такое? – закричал он.

– Мертвые мне сказали. Они мне много чего сказали. А также и те, что под деревьями. Пленники. Они и еще кое-что сказали. Сказали, что великое колесо готово повернуться последний раз, а потом оно замкнется. Оно замкнется, потому что должно. Потому что таким он его сделал. Открыть ему все, что он желает знать. Открыть правду.

– Открыть кому? – недоуменно скривила губы Серен.

– Ему. Тому, что придет. Сами увидите. – Девочка подбежала к Фиру, схватила за руку, потянула: – Нужно спешить, или они схватят нас. Если они нас схватят, Сильхасу Руину придется убить всех.

«Удушить готова девчонку». Однако она послушно встала.

Удинаас все смеялся.

Она готова была удушить и его.

– Сильхас, – сказала Серен, подойдя поближе к Тисте Анди, – ты хоть что-то понимаешь из того, что наговорила Чашка?

– Нет, аквитор. Но, – добавил он, – я намерен слушать внимательно.

Глава 3

Мы натолкнулись на чудище у восточного склона Радагарского Гребня. Оно лежало в неглубокой промоине, оставленной недавними наводнениями; пропитавший теплый воздух смрад напоминал вонь гниющей плоти; действительно, на следующий день после нападения неизвестного противника на бивуак мы со всеми предосторожностями провели исследования, показавшие, что чудище хотя еще и живо, но смертельно ранено. Как же описать демоническое отродье? В стоячем положении оно балансировало бы на двух больших мускулистых лапах, напоминающих ноги шабы, бескрылой птицы с островов Драконийского архипелага, однако значительно больших размеров (если бы чудище встало, его бедра оказались бы на уровне глаз взрослого мужчины). У него длинный хвост, уравновешенный с передней стороны длинной шеей и головой, так что позвоночник расположен горизонтально. Длинные передние лапы, покрытые узлами мышц и чешуей, создающей естественные доспехи, заканчиваются не пальцами или когтями, но огромными лезвиями из железа, каким-то образом спаянного с костями в области запястий. Голова имеет длинное рыло, как у крокодилов, коих находят в грязи южного берега моря Синей Розы; опять-таки голова отличается большими размерами. Обезвоживание заставило губы поджаться, обнажив ряды неровных клыков длиной в кинжал. Глаза подернулись пленкой в предвкушении неминуемой гибели, но смотрели на нас с поистине нечеловеческой злобой.Атрипреда как всегда смело шагнула к твари, чтобы избавить ее от страданий, и нанесла удар в горло. Получив смертельную рану, чудище испустило пронзительный крик, причинивший нам боль – звук находился за пределами слышимости, но взорвался внутри наших черепов с такой силой, что пошла кровь из носа, ушей и глаз.Следует также отметить одну деталь (далее я постараюсь изложить характер обнаруженных у твари повреждений более подробно). На теле были найдены весьма любопытные раны: продолговатые, кривые порезы, вероятно от некоего вида щупальцев, снабженных острыми зубцами. Кроме того, были другие раны, короткие и глубокие, точно нанесенные в места нахождения сухожилий и важных для движения сочленений…

«Экспедиции в пустоши», сочинение Фактора Бренеды Аникта,цитируется по «Официальным Анналам» Пуфанана Ибюриса

В постели он не мужчина. О да, мужские части функционируют нормально… но во всех иных отношениях этот Император Тысячи Смертей ведет себя как мальчик. Низаль считала, что хуже всего было произошедшее после, когда он погрузился в полусон или что-то худшее, задергал ногами, исходя тысячами слов – литанией жалоб, прерываемых беспомощными, царапающими ароматизированный воздух спальных покоев всхлипами. Она соскочила с ложа, завернувшись в платье и встав около нарисованного на стене окна, в пяти шагах – а он свалился на пол, словно паралитик, и пополз на руках (неизменный меч не отрывался от правой ладони) через комнату, в угол, где свернулся клубком на всю оставшуюся ночь, запершись в вечном кошмаре.

Тысяча смертей, проживаемых ночь за ночью. Тысяча.

Ну, это преувеличение, конечно. Едва больше сотни.

Муки императора Рулада не были плодом больного воображения, не были результатом изобилия дневных забот. Его тревожили истины прошлого. Ей удавалось разобрать что-то из его бормотания, но и без этого было понятно, что наполняет его кошмары. Она сама бывала свидетельницей. В тронном зале она наблюдала несмерть Рулада, простертого в жиже загустевшей крови. На троне сидел труп, а уничтоживший Рулада человек лежал у помоста, отравленный ядом.

Жалкие попытки Ханнана Мосага взобраться на престол пресек демон, явившийся за телом Брюса Беддикта; это его равнодушный меч прикончил Рулада, когда выходец покидал тронный зал.

Вопль пробудившегося императора превратил ее сердце в кусок льда. Крик был столь первобытно дик, что Первая Наложница ощутила, как подобный же вопль горит в ее собственном горле.

Но сильнее тысячи кровавых лезвий пронзало императора понимание, приходящее вскоре после пробуждения.

Умирать, чтобы возвращаться – значит никогда не находить избавления. Никогда… ни от чего.

Раны сомкнулись… он встал на четвереньки, не отпуская проклятого меча – или это меч не отпускал его? Рыдая, задыхаясь, он пополз к трону, снова рухнув у подножия.