Седьмой - Андрей Михайлович Фофанов

вспомню все то, что я мог ему продать и продал. Сначала свои эксперименты, потом он делал заказ на некоторые вещи. Например, он попросил сделать ему препарат, подавляющий волю.

– Подавляющий волю? Такие опыты делают ученые в секретных лабораториях, – чуть переходя на крик, гаркнул он, – вы хотите сказать, что сделали его в домашних условиях?

– Да, именно это я и хочу сказать. Когда у вас есть все необходимое и в правильном направлении мысли, то вы, безусловно, достигните результата.

– Это вы про преступления?

– Не цепляйтесь к словам, пожалуйста. Это я про опыты. Я предлагал государству много раз различные открытия, но всегда слышал, что это дорого. Поэтому я продавал это частному лицу, раз государство во мне не нуждается.

– Не давите на жалость, Дёмин, – прорычал прокурор.

– Протестую, Ваша честь. Это констатация факта, а не давление на жалость. И к чему эти вопросы, Вы и так нашли все отчеты, после обыска на даче.

– Там не было списка продаж вашему источнику.

– В земле в аквариуме со скорпионами. Только аккуратно. Они очень ядовиты.

– Не придуривайтесь, Дёмин. Об этом надо было раньше говорить.

– Об этом раньше не спрашивали.

Обвинитель немного побагровел от злости, но вовремя взял себя в руки.

– Ладно, расскажите об том ужасающем нападении на людей в кафе. Когда вы напали на Утесова Дениса.

– Да. Он был последний среди дружков Глеба. Я должен был его выловить, но он был очень осторожен. У меня не было выхода другого, кроме как сделать такой шаг.

29 августа 2013 года

Денис… Остался один Денис. Не считая Глеба, конечно. Глеб будет через несколько дней. Для него у меня целый ритуал придуман.

А пока что Утесов. Только вот проблемка. Он нанял себе четырех телохранителей. И это очень усложняет дело. Но ничего, у меня есть план, который мне позволит добраться до этого мерзавца.

Вечером он должен быть на дне рождении своей матери в кафе. Хоть на минуту, но должен зайти. И тут я его и возьму.

До начала дня рождения еще пять часов. Времени мало, надо еще заехать в лабораторию.

В моем логове есть шкаф, в котором хранятся все мои яды. Примерно, около 15 различных свойств и составов. Для разных случаев. Я гений в своем роде. Я могу создать такие вещества, за которые мне будут платить миллионы. В принципе и платят, но не миллионы. Время от времени я продаю анонимно яды для богатых людей через своего посредника. Я создавал составы типа наркотиков, только без побочных эффектов и не вызывающие привыкание. Если за них платят, то почему бы и нет. Еще есть яды, на примере вируса-газа. Его и возьму.

Со стенда я взял одну из ампул, шприц и сделал себе инъекцию. Антидот, так сказать. Не ходить же с противогазом. Да и не поможет он. Мой состав настолько уникален, что нельзя отфильтровать пары этого газа. Хотя бы часть все равно попадет в легкие.

Потом я расфасовал вирус на десять порций, положил мензурки в карман и пошел к машине.

Подъехал я к кафе за 20 минут до начала. Народ уже начал собираться. Но Дениса не было. Подъехал он только часа через два, в окружении четырех мордоворотов. Да, идти на него один на один было бы глупо.

Он зашел внутрь с цветами и подошел к своей матери.

Пора! Мой выход.

Сделав глубокий вдох, вышел из машины и направился ко входу, доставая из кармана ампулы. Закрыв за собой дверь, я кинул одну из ампул у входной двери, прям под ноги охране. Не прошло и пары секунд, как они начали задыхаться. Под их кашель вторая ампула полетела в дальний конец зала, а третья в центр. Сзади я услышал голос и тут же кинул и туда сюрприз. Еще две ампулы разбились по краям. Никто даже не понял в чем дело. На все ушло не больше десяти секунд. Еще мгновение и все упали без сознания. Отлично. Входную дверь я подпер стулом. И пошел на поиски Дениса, которого прижала его собственная охрана.

Хотелось бы ему в глаза посмотреть, высказать все, что я думаю, чтобы он знал, что именно я пришел за ним. Но при данной ситуации этого сделать не получится.

Из кухни послышался шум. Видимо уже вызвали полицию. Надо торопиться. Я достал из внутреннего кармана шприц и тут же ввел содержимое в шею Дениса. Сразу же после инъекции я направился в сторону кухни. Открыл дверь и не заглядывая внутрь кинул две ампулы. Пусть поспят. Вреда от этого не будет.

Через несколько минут я уже ехал по дороге в центр.

Зал суда

– Вы понимаете, что это уже терроризм? – Плюя слюной, крикнул прокурор.

– Нет. Моей целью был один человек.

– Вы отравили 40 человек, – грозно сказал он.

– Нет, я отравил одного. Остальные через 10 минут очнулись. Мне самому не хотелось так делать, но другого выхода у меня не было. Я точно знаю, что никто не пострадал.

– А если бы у кого-то сердце болело? У них бы сразу инфаркт был бы. Этот газ или что это было, действует на нервную систему.

– Но никто больше не пострадал. И это факт. И мне это нравится.

– Ты больной психопат!

– Ваша Честь, я протестую, – вмешался мой адвокат.

– Для того чтобы достать одного человека, вы отравили 40. Это возмутительно. Как можно было до такого додуматься? Да как можно было придумать вообще этот газ?

Я понимаю негодование прокурора. Также я понимаю, что это был глупый поступок. И вправду мог кто-то пострадать, но в тот момент мне было все равно.

Судья начал вызывать свидетелей, которые были в том кафе. Их было много, все говорили почти одно. Запах, потемнение в глазах и обморок. Естественно. Повар, кухарка, кто-то еще. Я ушел в свои мысли.

Меня опять начало заботить, что Даня и Юля не приходят ко мне. Сегодня я спросил у адвоката про них. Он сказал, что не видел их. Давно не созванивались. Сказал он это подозрительно.

Я вдруг понял, что переживаю за них. Переживание. Я никогда не испытывал этого чувства. Видимо постоянное нахождение в одиночной камере дают о себе знать.

2 февраля 2013 года

Данил метался по квартире. Он кричал, пил виски, нервно курил одну сигарету за одной. Мы обсуждали месть Глебу.

– Какие к черту яды? Давай выловим по одному и пробьем череп монтировкой, – кричал он мне.

– Нет. Тогда мы от них не будем отличаться, – твердо заявил я.

– Не будем отличаться? Какого черта ты говоришь? Ты при мне отравил капитана в армии. Он несколько часов мочился под себя, не мог даже пошевелиться, его пронзала дикая боль. И после этого ты говоришь о доброте?

– Вообще-то мы договорились это не вспоминать, – уныло сказал я.

– Да, знаю. Прости, – он, наконец, сел в