Домби и сын - Чарльз Диккенс

Въ продолженіе этой рѣчи Вальтеръ смотрѣлъ на нее съ такимъ безпредѣльнымъ изумленіемъ, которое уничтожало въ немъ возможность всякаго другого чувства, Теперь онъ протянулъ къ ней руки съ умоляющимъ видомь и, взволнованный до глубины души едва могъ отвѣчать:

— О, миссъ Домби, возможно ли, чтобы я, страдая самъ такъ много въ борьбѣ съ глубокимь сознаніемъ своихъ обязанностей къ вамъ, заставилъ вмѣстѣ и васъ переносить ужасную пытку, о которой вы говорите! Вы были всегда для моего воображенія ангеломъ чистоты и счастья, расцвѣтившаго мои дѣтскіе и юношескіе годы, и всѣ ваши соприкосновенія съ моею жизнью останутся для меня священными воспоминаніями, которыя не изгладятся изъ моего сердца до могилы. Опять увидѣть ваши взоры и опять услышать вашу рѣчь, какъ въ ту роковую ночь, когда мы съ вами разстались — о, это такое счастье, для котораго нѣтъ имени на языкѣ человѣка! Ваша сестринская любовь и довѣрчивость ко мнѣ, какъ къ брату — небесный меня даръ для, который я могу принять не иначе, какъ съ благоговѣніемъ и гордостью.

— Вальтеръ, — сказала Флоренса, пристально всматриваясь въ него и постепенно измѣняясь въ лицѣ, — что это за обязанности ко мнѣ, которыя требуютъ такихъ жертвъ съ твоей и моей стороны.

— Почтеніе къ вамъ, миссъ Домби. Уваженіе.

Краска исподволь зарумянила ея лицо, и она робко отняла y него свою руку. Ея глаза былм неподвижно устремлены на него.

— Для меня не существуютъ права брата, — сказалъ Вальтеръ, — я оставилъ дѣвочку и встрѣчаю женщину.

Краска быстро распространилась по всему ея лицу. Она сдѣлала невольный жестъ, какъ будто умоляя его не говорить ничего больше. Ея лицо опустилось на ея руки.

Они оба молчали нѣкоторое время. Она плакала.

— Мой долгъ — насильственно оторвать себя отъ этого сердца, столь чистаго, невиннаго, довѣрчиваго, добраго… Какъ осмѣлюсь сказать. что это сердце моей сестры?

Она плакала.

— Если бы вы были счастливы, окружены любящими друзьями и всѣмъ, что дѣлаетъ завиднымъ положеніе, для котораго вы родились, и если бы тогда, съ любовью обращаясь къ прошедшему, вы назвали меня братомъ, я отвѣчалъ бы на это имя съ своего далекаго мѣста, не опасаясь оскорбить невинность вашего чувства. Но здѣсь… и теперь!..

— О благодарю васъ, благодарю васъ, Вальтеръ. Простите мою къ вамъ несправедливоеть. Мнѣ ие съ кѣмъ было посовѣтоваться. Я совершенно одна.

— Флоренса, я слишкомъ поторопился высказать свои мысли, но за нѣсколько минутъ ничто не могло вырвать ихъ изъ моей груди. Если бы я былъ богатъ и славень, если бы, по крайней, мѣрѣ въ рукахъ моихъ были средства возвыситься со временемъ до вашего положенія, я бы сказалъ: Флоренса, есть одно имя выше всѣхъ возможныхъ титуловъ, которые я могу принять съ тѣмъ, чтобы охранять и защищать васъ, и я достоинъ этого имени, потому что люблю васъ безпредѣльно, и всѣ силы моей души давно принадлежатъ вамь. Я бы сказалъ тогда, что съ этимъ именемъ соединено единственное право любить и покровительствовать васъ, и я считалъ бы это право драгоцѣннымъ залогомъ, передъ которымъ ничтожна цѣна моей жизни.

Ея грудь подымалась высоко, и голова опустилась. Она плакала.

— Флоренса, милая Флоренса!.. О какъ часто я называлъ васъ этимъ именемъ, прежде чѣмъ могъ размыслить, какъ это дерзко и безразсудно!.. Позвольте еще разъ, одинъ только разъ, назвать васъ этимъ драгоцѣннымъ именемъ и прикоснуться кь этой нѣжной ручкѣ въ доказательство, что вы, какъ сестра, забываете, что сказалъ бывшій вашъ братъ.

Она подняла свою голову и начала говорить съ такою торжественностью во всей своей позѣ, съ такою спокойною, кроткою, лучезарною улыбкой и съ такимъ трепетнымъ колебаніемъ своего голоса, что въ немъ невольно пришли въ движеніе самыя внутреннія струны его сердца, и взоръ его покрылся туманомъ, когда онъ ее слушалъ.

— Нѣтъ, Вальтеръ, я не могу этого забыть. Я не хочу забыть этого ни за какія сокровища міра. Вы, Вальтеръ… милый Вальтеръ, ты очень бѣденъ?

— Я не болѣе, какъ странникъ, которому предстоятъ огромныя путешествія по морямъ. Въ этомъ теперь мое призваніе.

— Скоро ты опять уѣзжаешь, Вальтеръ?

— Очень скоро.

Съ минуту она сидѣла спокойно, не говоря ни слова, потомъ съ робостью взяла его дрожащую руку.

— Если ты сдѣлаешь меня своею женою, Валътеръ, я буду любить тебя нѣжно. Если ты возьмешь меня съ собою, Вальтеръ, я поѣду на тотъ край свѣта безъ сожалѣній и безъ страха. Мнѣ нечѣмъ для тебя жертвовать, некого покидать изъ-за тебя; но вся моя любовь и жизнь будутъ посвящены тебѣ, и съ послѣднимъ дыханіемъ я передамъ имя твое Богу, если сохранятся мои чувства, и память не оставитъ меня.

Онъ прижалъ ее къ своему сердцу, приложилъ свои уста къ ея щекѣ, и теперь, не отринутая болѣе, не отверженная, она плакала долго и плакала сладко на груди своего милаго.

О священное время любви и младенческихъ упованій! Да, смотри Вальтеръ, нѣжно и гордо смотри на сомкнутые глаза своей красавицы, потому что во всемъ мірѣ тебя только ищутъ эти очи, — тебя и никого болѣе!

Капитанъ оставался въ маленькой гостиной вплоть до самой ночи. Онъ занялъ стулъ, на которомъ до него сидѣлъ Вальтеръ, и смотрѣлъ на потолочное окно до тѣхъ поръ, пока дневной свѣтъ мало-по-малу потухъ, и звѣзды заискрились на ясномъ небѣ. Онъ зажегъ свѣчу, закурилъ трубку, выкурилъ, еще закурилъ, и дивился, что тамъ такое дѣлается наверху, и отчего такъ долго не зовутъ его къ чаю.

Когда, наконецъ, достигъ онъ послѣднихъ предѣловъ своего изумленія, подлѣ него очутилась Флоренса.

— Вы ли это, моя радость! — вскричалъ капитанъ. — Ваши переговоры съ Вальтеромъ тянулись долго, даже очень, можно сказать, долго!

Флоренса схватила своей ручкой одну изъ огромныхъ пуговицъ его камзола и, пристально смотря ему въ лицо, сказала:

— Любезный капитанъ, мнѣ нужно вамъ кое-что сказать, если вамъ угодно.

Капитанъ франтовски поднялъ голову вверхъ, собираясь выслушать высокорожденную дѣву, затѣмъ онъ ловко отодвинулъ свой стулъ и съ нимъ вмѣстѣ самого себя, чтобы этимъ способомъ яснѣе и лучше видѣть лицо Флоренсы.

— Какъ?! восторгъ моего сердца! — воскликнулъ капитанъ, проникнутый съ ногъ до головы внезапнымъ восторгомъ, — неужто?

— Да! — сказала Флоренса.

— Валли! супругъ вашъ! такъ ли? — проревѣлъ капитанъ, бросивъ свою шляпу къ потолочному окну.

— Да! — отвѣчала Флоренса улыбаясь, и вмѣстѣ заливаясь слезами.

Капитанъ немедленно обнялъ ее, облобызалъ и, нахлобучивши лощеную шляпу, взялъ ее за руку и повелъ наверхъ, гдѣ ему предстояло торжественнымъ образомъ окончить великое дѣло своей жизни. При этомъ лицо его пылало какъ раскаленная сковорода.

— Что, другъ мой Валли, что? не хотѣлось быть братцемъ, любезный? Вотъ какъ! Мы съ тобой себѣ на умѣ!

Эти и подобныя шутки весьма остроумнаго свойства повторялись за чаемъ, по крайней мѣрѣ, сорокъ разъ, при чемъ капитанъ усердно полировалъ свое радужное лицо рукавами своего камзола и еще усерднѣе колотилъ въ промежуткахъ свой лобъ жгутомъ изъ носового платка. Были однако минуты серьезнаго настроенія капитанскаго духа, когда онъ, обращаясь къ собственной особѣ, витійствовалъ такимъ образомъ:

— Дурачина ты, Эдуардъ Куттль, мореходъ ты великобританскій! лучше ничего ты не могъ выдумать во всю твою жизнь, какъ передать свою собственность имъ обоимъ, — вкупѣ и влюбѣ.

Глава LI

Мистеръ Домби и свѣтскіе люди

Что же дѣлаетъ м-ръ Домби въ заколдованномъ замкѣ, между тѣмъ какъ дни проходятъ около него своей чередой? Думаетъ ли онъ когда о своей дочери и желаетъ ли узнать, куда она ушла? или, быть можетъ, онъ смекаетъ, что Флоренса воротилась домой и ведетъ свою обыкновенную жизнь? Никто не можетъ отвѣчать за м-ра Домби. Ключница боится передъ нимъ заикнуться о предметѣ, о которомъ онъ хранитъ такое упорное молчаніе. Одна только особа еще смѣетъ его спрашивать, но повелительные жесты м-ра Домби сковываютъ дерзкій языкъ.

— Милый мой Павелъ! — восклицаетъ м-съ Чиккъ при входѣ въ его кабинетъ послѣ бѣгства Флоренсы. — Жена-то твоя, ахъ! эта чопорная выскочка, эта гордячка, ай, ай, ай! кто бы могъ подумать? Неужели это правда? Вотъ и благодарность за всѣ твои благодѣянія, за твою безпримѣрную привязанность! Бѣдный Павелъ! A ты, я увѣрена, жертвовалъ ея капризамъ всѣми своими родственниками! Милый братецъ, бѣдный братецъ!

И при этой рѣчи, вдохновленной живѣйшимъ воспоминаніемъ неприглашенія къ обѣду, м-съ Чиккъ подноситъ къ глазамъ свой батистовый платочекъ и бросается на шею къ своему возлюбленному братцу. Но м-ръ Домби холодно отталкиваетъ ее и усаживаетъ на стулъ.

— Благодарю тебя, Луиза, за вниманіе къ моимъ дѣламъ, — говоритъ м-ръ Домби, — но желаю, чтобы разговоръ нашъ обратился на другой предметъ. Если я буду горевать о своей судьбѣ или обнаружу чѣмъ-нибудь необходимость утѣшенія, тогда ты можешь, Луиза, утѣшать сколько тебѣ угодно.