Домби и сын - Чарльз Диккенс

— Капитанъ Гильсъ, вы чрезвычайно добры. Ваше доброе мнѣніе служитъ для меня истиннымъ утешеніемъ. Одна просьба кь вамъ, капитанъ Гильсъ, — продолжалъ Тутсъ, останавливаясь на порогѣ подлѣ полуотворенной двери, — я надѣюсь, мы познакомимся и, быть можетъ, при вашемъ содѣйствіи, подружимся съ лейтенантомъ Вальтеромъ. Я вступилъ, какъ вамъ извѣстно, во владѣніе своимъ наслѣдствомъ и, сказать по правдѣ, не знаю, что съ нимъ дѣлать. Если бы я мотъ быть какъ-нибудь вамъ полезнымъ въ финансовомъ отношеніи, то, вы понимаете, я сошелъ бы въ могилу спокойно и даже съ нѣкоторой усладой для сердца.

Не сказавъ ничего больше, м-ръ Тутсъ юркнулъ на улицу и самъ затворилъ за собою дверь, чтобы не слышать капитанскаго отвѣта.

Долго Флоренса думала объ этомъ добромъ созданіи съ нераздѣльными чувствами удовольствія и грусти. Онъ былъ такъ честенъ и младенчески добръ, что увидѣть его опять и увѣриться въ истинности его чувствъ въ эти бѣдственные дни было для нея и отрадой, и утѣшеніемъ; но по этой же самой причинѣ, мысль, что она дѣлала его несчастнымъ и возмущала тихій потокъ его жизни, вызывала невольныя слезы изъ ея глазъ и переполняла ея сердце искреннимъ сожалѣніемъ. Капитань, сь своей стороны, очень много думалъ о м-рѣ Тутсѣ, также какъ и Вальтеръ. Когда наступалъ вечеръ, и они собирались въ новую комнату Флоренсы, Вальтеръ осыпалъ его похвалами и, пересказывая Флоренсѣ его послѣднія слова при выходѣ изъ ихъ дома, представлялъ его идеаломъ благороднѣйшаго юноши, достойнаго всякой симпатіи и участія.

М-ръ Тутсъ не возвращался сряду нѣсколько дней, и во все зто время Флоренса, не возмущаемая новыми тревогами, жила на чердакѣ инструментальнаго мастера, спокойная, какъ птица въ клѣткѣ. Но день ото дня она чаще и чаще опускала свою голову, съ грустью размышляя о покойномъ братѣ, предсмертный видъ котораго безпрестанно носился передъ ея умственнымъ вэоромъ. Одинокая подлѣ окна своей комнаты, она невольно устремляла на небо свои заплаканные глаза, какъ будто отыскивая того свѣтлаго ангела, о которомъ говорилъ онъ на своемъ болѣзненномъ ложѣ.

Флоренса была слишкомъ слаба и нѣжна въ послѣднее время, и выстраданныя ею волненія необходимо должны были произвести нѣкоторое вліяніе на ея здоровье. Но не тѣлесная боль мучила ее теперь. Она страдала душевно, и причиной этихъ страданій былъ Вальтеръ.

Искренній и радушный, какъ всегда, готовый съ гордостью посвятить къ ея услугамъ всѣ минуты своей жизни, и дѣлавшій все для нея съ энтузіазмомъ и пылкостью своего характера, онъ однако избѣгалъ ея, и Флоренса видѣла это очень хорошо. Въ продолженіе цѣлаго дня онъ рѣдко, слишкомъ рѣдко приближался къ ея комнатѣ. Если она спрашивала его, онъ прибѣгалъ, усердный и пылкій, какь въ ту пору, когда отыскалъ ее ребенкомъ среди улицы; но вдругъ онъ становился принужденнымъ — Флоренса не могла этого не замѣтить — разсѣянвымъ, неловкимъ и скоро оставлялъ ее. Безъ зова онъ никогда не приходилъ, во весь длинный день, отъ утра до вечера. Съ наступленіемъ вечера онъ неизмѣнно являлся въ ея комнату, и это было счастливѣйшимъ временемъ, потому что она начинала тогда вѣрить, что старый Вальтеръ ея дѣтскихъ лѣтъ не измѣнился. Но даже въ эту пору какое-нибудь слово, взглядъ, принужденное движеніе показывали ей, что произошло между ними какое-то раздѣленіе, котораго она никакъ не могла объяснить.

И она не могла не видѣть, что эти признаки большой перемѣны обнаруживались въ молодомъ человѣкѣ, несмотря на его упорное усиліе скрьпъ ихъ. При безграничной внимательности къ ней, при усерномъ желаніи охранить ее отъ всякаго безпокойства и сердечной тревоги, онъ, — думала Флореиса, — обрекалъ себя на безчисленныя жертвы. И чѣмъ больше молодая дѣвушка чувствовала важность этой перемѣны, тѣмъ чаще она плакала и грустила о такомъ непостижимомъ отчужденіи ея брата.

Добрый капитанъ, ея неутомимый, нѣжный, всегда ревностный другъ видѣлъ также эту перемѣну, думала Флоренса, — и это, безъ сомнѣнія, его безпокоило столько же, какъ ее. Въ самомъ дѣлѣ, онъ быль теперь далеко не такъ веселъ и мечтателенъ, какъ сначала, и часто съ рѣшительнымъ отчаяніемъ бросалъ украдкой взоры на нее и на Вальтера, когда они сидѣли втроемъ наверху.

Флоренса рѣшилась, наконецъ, переговорить съ Вальтеромъ. Ей казалось, что она знала истинную причину его отчужденія, и она думала, что ея сердцу сдѣлается легче и вмѣстѣ съ тѣмъ отраднѣе для него самого, если сказать, что она понимаетъ настоящее положеніе дѣлъ, подчиняется своей горькой долѣ и ни въ чемъ не упрекаетъ молодого человѣка.

Было воскресенье, и оставалось около двухъ часовъ до обѣда. Вѣрный капитанъ въ накрахмаленномъ воротникѣ, достигавшемъ до его ушей, сидѣлъ подлѣ Флоренсы въ ея комнатѣ и внимательно читалъ книгу, поправляя по временамъ огромные очки, закрывавшіе его ястребиные глаза. Длилось глубокое молчаніе, которое вдругъ Флоренса прервала такимъ образомъ:

— Не знаете лн, гдѣ Вальтеръ, любезный капитанъ Куттль?

— Онъ, я думаю, внизу, высокорожденная барышня-дѣвица.

— Мнѣ хотѣлось бы съ нимъ поговорить, — сказала Флоренса, поспѣшно вставая съ мѣста, чтобы идти въ гостиную.

— Не безпокойтесь, моя радость, я мигомъ кошндирую его къ вамъ.

Сказавъ это, капитанъ сь веселымъ видомъ взвалилъ книгу на свои плечи и удалился. Должно замѣтить, капитанъ считалъ своей обязанностью читать по воскресеньямъ не иначе какъ большія книги, отличающіяся сановитою наружностью. Съ этой цѣлью онъ за нѣсколько лѣтъ выторговалъ y букиниста огромный фоліантъ, заглавный листъ котораго всегда приводилъ его въ рѣшительное отчаяніе, такъ-какъ невозможно было понять, о чемъ въ немъ говорилось. — Скоро призванный Вальтеръ пришелъ въ комнату Флоренсы.

— Капитанъ Куттль говоритъ мнѣ, миссъ Домби, что…

Но взглянувъ на нее, пылкій юноша не могъ продолжать начатой рѣчи.

— Вы нездоровы сегодня, миссъ Домби? Взоръ вашъ грустенъ. Вы плакали?

Онъ говориль такъ нѣжно и такимъ дрожащимъ голосомъ, что на глазахъ ея невольно выступили слезы при звукѣ его словъ.

— Вы правы, Вальтеръ. Я не совсѣмъ здорова и плакала много. Мнѣ нужно съ вами говорить.

Онъ сѣлъ противъ молодой дѣвушки и впился глазами въ ея прекрасное и невинное лицо. Онъ былъ блѣдень, и губы его дрожали.

— Въ тотъ вечеръ, какъ я узнала, что вы спаслись, милый Вальтеръ, вы говорили… Ахъ, что я чувствовала въ тотъ вечеръ и чего надѣялась!..

Онъ положиль свою дрожащую руку на етолъ и продолжалъ смотрѣть на ея лицо.

— Вы говорили, что я перемѣнилась. Мнѣ тогда странно было слышать это отъ васъ, но теперь я понимаю, въ чемъ моя перемѣна. Не сердитесь на меня, Вальтеръ. Я была въ ту пору слишкомъ обрадована.

Она опять казалась ребенкомъ въ его глазахъ, — простосердечнымъ, любящимъ, довѣрчивымъ ребенкомъ, котораго онъ видѣлъ и слышалъ много лѣть тому назадъ. Миссъ Домби въ эту минуту отнюдь не была женщиной, къ ногамъ которой онь готовъ былъ повергнуть богатства цѣлаго міра.

— Помните ли вы, милый Вальтеръ, наше прощаніе съ вами передъ вашимъ отъѣздомъ?

Онъ положилъ свою руку на сердце и вынулъ маленькій кошелекъ.

— Я всегда носилъ его здѣсь, — сказаль онъ, указывая на грудь. Если бы мнѣ суждено было не видѣть Божьяго свѣта, онъ пошелъ бы со мной ко дну морскому.

— И вы опять станете носить его, милый Вальтеръ, ради меня… ради прежняго нашего знакомства?

— До самой смерти!

Она подала ему свою руку съ такимъ невиннымъ простосердечіемъ, какъ будто не прошло ни одного дня съ той поры, какъ юноша получиль отъ нея прощальный подарокъ.

— Я рада, милый Вальтеръ. Я всегда буду рада думать объ этомъ. Помните ли вы, мысль объ этой перемѣнѣ могла придти намъ въ голову въ тотъ самый вечеръ, когда мы разговаривали съ вами?

— Нѣтъ! — отвѣчалъ изумленный юноша.

— Да, Вальтеръ. Я даже въ то самое время была орудіемъ разрушенія вашихъ надеждъ и плановъ. Тогда я боялась такъ думать, но теперь я это знаю. Вы были тогда, въ своемъ великодушіи, способны скрыть отъ меня то, чтосамимъ вамъ было это извѣстно, но вы не можете скрыть этого теперь, хотя и стараетесь съ такимъ же великодушіемъ, какъ прежде. Благодарю васъ за это, Вальтеръ, истинно, глубоко; но стараніе ваше на этоть разъ останется безплоднымъ. Вы слишкомъ много терпѣли собственныхъ несчастій, чтобы не обращать вниманія на невинную причину веѣхъ этихъ золъ и огорченій, вамъ нанесенныхъ. Вы не можете, конечно, забыть меня въ этомъ отношеніи, но конечно, также мы не можемъ больше быть братомъ и сестрою. Но, милый Вальтеръ, не думайте, что я сѣтую на васъ. Мнѣ слѣдовало догадаться объ этомъ въ свое время, но нечаянная радость омрачила мою память. Одного надѣюсь, Вальтеръ, думайте обо мнѣ безъ внутренней досады, когда это чувство перестало быть тайной; одного прошу отъ васъ именемъ бѣдной дѣвушки, бывшей нѣкогда вашею сестрою, не приневоливайте изъ-за меня вашихъ чувствъ, и не мучьте себя безплодными усиліями теперь, когда вамъ извѣстно, что я все знаю.