Диверсанты - Евгений Андреянович Ивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саблин вынырнул, течение сильно несло его в сторону, но он снова нырнул и все дальше уходил под водой от своей смерти. Макс не знал, что немцы в него не стреляли, они развернули мотоцикл и стремительно помчались обратно. А произошло то, что на противоположный берег вышли три русских танка…
* * *
Но Андрусяк из последних сил рассказал Шмелеву другую историю о Саблине, и Виктор слушал его, с восхищением думая, какие замечательные легенды родились вокруг имени этого человека.
– Через несколько дней, после того, как нас пригнали в лагерь на строительство подземного сооружения, мне кажется, это строилось какое-то таинственное хранилище, ночью пришел охранник и взял Саблина. Он увел его в домик, где располагался комендант лагеря, штурмбанфюрер Хеншель. В ту же ночь увели еще одного пленного, Сашу Гвозденко, он был старший политрук, но среди нас не нашлось сволочи, кто бы выдал его немцам. Карел вернулся под утро, вскоре притащили и Сашу, всего в кровоподтеках. Так продолжалось не одну ночь. Саша сказал, что его бьют каждый раз, и будут бить, пока он не назовет коммунистов. А Карела не били, он возвращался и молчал, ничего не рассказывал. Он молчал, потому что сам не мог понять, что с ним происходит. Однажды под утро, когда он вернулся от коменданта, он толкнул меня и сказал по-русски: «Андрей, весь лагерь будет уничтожен, когда закончим строительство. Так они хотят сохранить свой секрет». Я не показал вида, что он меня удивил своей скрытностью, что столько времени жил под личиной словака. Он тогда и открылся:
«Меня зовут Макс Саблин. Я много им сделал вреда, потому что это была моя большая война. Саблин против Гитлера! И когда будет победа, там будет и моя большая победа, даже тогда, когда я погибну. Теперь я расскажу тебе, где я бываю по ночам, хотя сам ничего из этого не понимаю».
Открылась дверь и втолкнули Сашу, лицо его было сплошным кровоподтеком. Он, шатаясь, пошел по бараку. Саблин спрыгнул на пол и, подхватив его под мышки, почти потащил к нарам.
– Ничего, друг! Ничего, мы еще с ним сквитаемся! – подбодрил он Сашу, и тот в удивлении уставился на Макса. – Да! Да! Русский я! Макс Саблин. Не хочу умирать безвестным. Давай, ложись вот сюда, – он снял полосатую куртку и подложил ему под голову…
* * *
Когда Макса втолкнули в комнату, его глазам открылось нехитрое убранство, напоминавшее скорее рабочий кабинет: два больших шкафа, вешалка, на ней черный плащ и фуражка, в проеме между окон – стол, а на стене – большой портрет Гитлера. Плотные шторы закрывали окна, кабинет освещался настольной лампой. В соседней комнате виднелось зеркало, туалетные принадлежности и край кровати, заправленной походным одеялом. Во всем был порядок и аккуратность, присущий, очевидно, хозяину этого дома, как бы стремившегося подчеркнуть, что он солдат, и пока идет война, готов пользоваться лишь самым необходимым.
За столом, склонившись над бумагами, сидел широкоплечий, сравнительно молодой офицер СС со знаками отличия штурмбанфюрера. Его звали Адольф Хеншель, комендант лагеря советских военнопленных. Уже неделю Саблина приводили в этот кабинет по ночам и он заставал здесь одну и ту же картину, повторяющуюся даже в деталях: справа от штурмбанфюрера – синяя папка, сейф полуоткрыт, слева – книга, название которой он, наконец-то, рассмотрел – «Майн кампф». Сейчас он спросит Макса, как идет работа и, не дожидаясь ответа, скажет, что ваш Фридрих Энгельс видвинул разумную мысль: работа сделает вас человеком. Когда он сам работает, то в самом деле ощущает в себе человека. Потом предложит сесть и даст чашку кофе.
И действительно, все повторилось так, как и в предыдущие дни, только на этот раз он не убрал папку в сейф, а внимательно оглядел заключенного. «Широкоплеч, спортивная фигура, – подумал штурмбанфюрер, – смотрит без страха в глаза. Не страшно? Или так держится? Хороший экземпляр. Если бы он был моим».
А Макс ломал голову над сложившейся ситуацией. Что ему нужно от пленного? Ценность нулевая! Без информации. Саблин переступил с ноги на ногу и отвел в сторону глаза.
– Мюцен аб, господин Наменлос, – сказал офицер ровным тоном. – Таков порядок в кацет. А вы каждый раз забываете.
Последние слова прозвучали как издевательство, Саблин прекрасно знал, каким методом приучают выполнять команду: «Шапки долой!» Не успеешь или забудешь – будет «голову долой!».
Но Саблин видел какое-то заигрывание коменданта и делал вид, что забывает. Сейчас мгновенно сорвал с головы полосатый чепчик, оголив стриженую голову.
– Идите! – отпустил Хеншель солдата. – Садитесь, господин Наменлос. Так вы не желаете нам представиться? Я вынужден называть вас Наменлос – Безымянный, – эсесовец улыбнулся одними губами и тихо забарабанил пальцами по столу.
– Как вам будет угодно, господин штурмбанфюрер! – ответил по-немецки Саблин, а про себя подумал: «Комедию ломаешь! Уже все раскопал. Целое досье на меня имеешь».
– Садитесь, садитесь! Как говорят русские, «в ногах правды нет». Я эту русскую фразу не понимаю. При чем тут правда, если речь идет о ногах. Ну, продолжим дискуссию.
«Ух, сволочь! Опять без сна и целый день в каменоломне!» – а вслух сказал:
– Она скучна, господин штурмбанфюрер!
– Отчего же? – эсесовец встал и прошелся по комнате.
– Исход известен. Вы меня победите в споре с помощью пистолета.
– Вы настроены сегодня мрачно, – опять одними губами улыбнулся Хеншель. – Могу поднять вам настроение. Русские вступили на территорию Австрии. – Он протянул пленному пачку американских сигарет. – Курите!
Макс взял одну, повертел в пальцах и усмехнулся.
– Насколько мне известно, Америка с вами не торгует.
– У нас есть связи с Международным Красным Крестом. Оттуда идут посылки для пленных англичан, американцев, но у нас не благотворительное общество: враг есть враг. Если ему положен кацет, то
