Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кажется, пора заканчивать. Слышно, как тарахтит снаружи мотор и звучит характерная немецкая речь… Приехали.
23 февраля
Пятница
Прошлой ночью впервые за долгое-долгое время увидела во сне Джона, и весь день нахожусь в каком-то взвинченно-нервозном состоянии… Будто шли мы с ним снова по знакомой полевой тропинке, ведущей от усадьбы Насса до железнодорожного переезда, и вечер был темный, безлунный – именно такой, какой нам всегда был нужен, потому что именно в такие беспросветно-безлунные вечера меньше всего можно было опасаться нарваться на нежелательных встречных любопытных прохожих. Джонни, как это часто бывало в последнее время, легонько сжимал мою руку в своих ладонях, а я рассказывала ему обо всех своих тревогах и сомнениях – о том, что страшно боюсь снова разминуться с уже близкой свободой, что твердо решила не подчиняться больше никаким приказам об эвакуации, а остаться в ожидании своих освободителей здесь.
– А я уже ничего не боюсь, – сказал Джон и как-то странно засмеялся. – Я освободился от всего, в том числе даже от дум и мыслей. Знаешь, так легче существовать, когда нет ни страха, ни волнений, ни мыслей – ничего! Полная, безграничная свобода.
«Что-то он не то говорит… Как же можно жить без мыслей?» – подумалось мне, и я спросила: «Тебя уже освободили из неволи, Джонни? Кто? Конечно, англо-американцы, ведь вас, пленных, спешно гнали на Запад».
– Не знаю, – равнодушно ответил он и опять как-то странно, беспричинно засмеялся. – Возможно, англо-американцы, а может, и ваши, русские… Главное – полная, безграничная свобода.
Я споткнулась о какую-то кочку или камень и… проснулась. Сквозь узкое, стрельчатое окно под потолком пробивался тусклый лунный свет. Внизу, в погруженном в темноту зале, сипло плакал простуженный ребенок. Тихий женский голос сонно уговаривал его закрыть глазки, повернуться на бочок и спать… Скоро, скоро, – журчал голос, – они с сыночком приедут в большой красивый город, где нет войны, где ярко светит солнце, растут цветы и много-много разных игрушек, а также молока, конфет и сладких булочек… Голос умолк, но тут протяжно, с подвыванием зевнула собака. Кто-то вскрикнул во сне. Потом еще. Со всех сторон доносились какие-то неясные шумы, шорохи, слабое потрескивание, покашливания… Сердце давили тревога и смутная печаль. Почему Джон сказал, что он освободился от всего и имеет «полную, безграничную свободу»? Что значат эти слова? Жив ли он?
И до утра я уже больше не могла заснуть. Почему-то вспомнилось, как однажды, поздней осенью, Джон провожал меня от Степана домой. Тогда тоже был безлунный, пасмурный вечер, и моя рука так же покойно лежала в теплых, бережных ладонях Джона. Помню, он рассказывал мне о своем раннем детстве, о том, как не переносил ночного одиночества и как всегда просил свою мать посидеть с ним рядом, пока он не уснет.
– Мама много знала разных прекрасных сказок, но почему-то одна из них больше всего трогала мое воображение. Она казалась мне одновременно и очень доброй, и очень жестокой. Я так часто слышал ее, что запомнил наизусть и иногда сам рассказывал Гарри и своим приятелям. Даже, кажется, помню и сейчас.
– Расскажи, – полушутя попросила я Джона. И он рассказал, как всегда, очень эмоционально, помогая себе мимикой и жестами:
…В подполье одного старого дома жили-были две мышки – Титти и Петти. Пошла раз Титти и в поле по колоски, и Петти пошла в поле по колоски. Сорвала Титти пшеничный колосок, и Петти сорвала пшеничный колосок. Пришла Титти домой, смолола зернышки и сделала пудинг. И Петти вернулась домой, тоже смолола зернышки и сделала себе пудинг. Титти опустила свой пудинг в чугунок с кипящей водой, чтобы он хорошо проварился. И Петти хотела было опустить свой пудинг в кипящую воду, но чугунок вдруг опрокинулся и обварил мышку насмерть.
Колченогая трехногая Табуретка, что стояла в углу возле закопченного очага, увидела, что Титти плачет, и спросила ее: «Эй, Титти, ты почему плачешь?» Титти ответила: «Петти умерла, вот я и плачу». Трехногая Табуретка тогда сказала: «Знаешь, мне тоже очень жалко Петти, но так как я не умею плакать, то возьму и буду прыгать без устали целые дни».
Увидало прыгающую Табуретку Окно, очень удивилось и спросило ее: «Скажи, колченогая, отчего ты теперь все время прыгаешь?» Табуретка ответила: «Петти умерла, Титти плачет, а я решила прыгать». Окно вздохнуло печально и сказало: «Что ж, тогда я будут скрипеть и дребезжать». И тут же принялось скрипеть и дребезжать, да так натужно и грустно, что все гуляющие по небу облака слились в одну большую тучу, которая стала поливать землю дождем.
Услышала дребезжанье Окна старая, замшелая Скамья, что стояла во дворе дома, и спросила: «Эй, Окно, отчего это ты вздумало так отвратительно скрипеть и дребезжать?» И ответило Окно: «Петти умерла, Титти плачет, колченогая Табуретка прыгает, а я стало вот дребезжать». Пригорюнилась Скамья, подумала и сказала: «Раз так, я тоже не стану сидеть без действия – примусь скакать вокруг дома». Сказала – и стала скакать, задыхаясь и спотыкаясь, как старая лошадь.
Тут же во дворе росла прекрасная Орешина с густой, зеленой кроной. Она очень удивилась, увидав, что обсиженная мхом, вросшая в землю Скамья вдруг выдернула себя из глины и песка и теперь скачет вокруг дома, как застоявшийся дряхлый конь, и она спросила ее, что с ней произошло, почему она это делает? Скамья ответила печально, не останавливая свой бег: «Петти умерла, Титти плачет, колченогая Табуретка прыгает, Окно скрипит и дребезжит, а мне ничего другого не осталось, как скакать».
Орешина покачала грустно густой кроной и вымолвила: «Тогда я сброшу все свои листья». И действительно сбросила нарядные, зеленые листья – все до одного.
В это время шла мимо маленькая девочка по имени Мартина и несла в руках бидон с молоком для своих братьев и сестер. Очень удивилась и огорчилась она, увидев среди цветущего лета Орешину без листьев, и вежливо спросила ее: «Орешина, орешина, скажите мне, пожалуйста, зачем вы сбросили свой прекрасный наряд?» Орешина ответила ей: «Понимаешь, Мартина, Петти умерла, Титти плачет, трехногая Табуретка прыгает, Окно дребезжит, Скамья скачет, а я вот решила сбросить все свои листья».
И сказала тогда девочка:
