Воспоминания - Сергей Юльевич Витте

По впечатлению, которое произвело это увольнение на жену Горемыкина, которая в это время находилась в Петербурге, можно было заключить и даже быть в том уверенным, что все это было совершенною неожиданностью для Горемыкина, хотя, с другой стороны, впоследствии Горемыкин мне говорил, что будто бы он об этом был предупрежден Государем; но я этому не верю и думаю, что со стороны Горемыкина такого рода указание являлось необходимостью – faire bonne mine à mauvais jeu.

После вступления в министерство внутренних дел Сипягина, по-видимому, Горемыкин со своими сотрудниками по путешествию за границей вели против меня какие-то интриги, так как как-то раз Сипягин обратился ко мне с вопросом: знаю ли я М.М. Лященко.

Я ему ответил, что знаю, и знаю, что этот господин таков, что от него нужно держаться подальше, потому что это величайший негодяй. Он говорит сейчас одно и сейчас же отказывается от сказанного; делает одно и потом божится, что он никогда этого не делал.

Впрочем, я должен отметить, что потом, когда он в скором времени сделался сумасшедшим – я отчасти мог объяснить себе поведение этого господина.

Я между прочим рассказал Сипягину всю историю путешествия Горемыкина с г. Балинским, с М.М. Лященко и с Рачковским.

Тогда Сипягин просил меня дать ему на некоторое время то донесение, которое я получил по поводу поездки Горемыкина в Англию. Я дал Сипягину это донесение. Затем как-то он меня спросил: «Нужно ли мне это донесение и можно ли его задержать на несколько недель?»

Я ответил, что мне это донесение не нужно, что оно находилось в архиве министерства финансов, и я им ни в каком отношении не пользовался.

Через несколько дней после этого события Сипягин был убит Балмашевым, о чем я буду говорить далее.

Тогда у меня явилась мысль между прочим о том, чтобы получить обратно этот документ.

Документы, оставшиеся после смерти Сипягина, были разобраны особой комиссией, во главе которой стоял, кажется, князь Святополк-Мирский – товарищ Сипягина, или Дурново, также один из товарищей Сипягина. Я обратился к этим лицам с вопросом, не нашли ли они там такого документа?

Они мне сказали, что нашли этот документ, но, не зная откуда он появился у Сипягина, передали его директору департамента полиции Зволянскому. Но затем документ этот я от Зволянского получить не мог под тем предлогом, что документ этот был уничтожен.

Между тем, должен сказать, что Зволянский был интимный друг Горемыкина, потому что оба они, и Горемыкин, и Зволянский, были ярые поклонники жены генерала Петрова, который одно время был директором департамента полиции и начальником жандармов. По причинам трудно объяснимым они на этом поприще не только не рассорились, но близость к госпоже Петровой совершенно их между собою связала.

Я очень впоследствии жалел о том, что документ этот пропал, ибо, если бы он находился в моем распоряжении, то, конечно, я бы положил предел всем тем интригам, которые делал Горемыкин в совещании о нуждах сельскохозяйственной промышленности, а в особенности после 1905 года, а также перед 17 октября и после 17 октября.

Глава тринадцатая. Боксерское восстание и наша политика на Дальнем Востоке

Как я уже говорил, следуя нашему примеру, Англия захватила Вейха-вей; затем Франция, с своей стороны, сделала захват на юг Китая; Италия тоже предъявила различный требования к Китаю относительно уступок, которые Китай должен был сделать Италии.

Таким образом Германия, а вслед за тем и мы, подали пример к постепенному захвату различных частей Китая всеми державами Европы.

Это положение дела крайне возбудило в китайцах их национальное чувство и появилось, в результате, так называемое «боксерское» движение.

Движение это сначала явилось на юге, затем перешло в Пекин и на север.

Оно заключалось в том, что китайцы набрасывались на европейцев, истребляли их имущество и подвергали жизнь некоторых из них опасности.

Китайское правительство, мало-помалу, было вынуждено, если не явно, то тайно, встать на сторону боксеров. Во всяком случае оно не имело ни желания, ни средств противодействовать этому восстанию.

Когда восстание это перешло в Пекин, то там был убит немецкий посланник, что еще более обострило положение. В конце концов, европейские посольства были там как бы в осаде.

Тогда европейские державы, а равно и Япония, вошли в соглашение относительно совместных действий по усмирению этого восстания и наказанию виновных.

Обо всем этом я буду иметь случай говорить более обстоятельно впоследствии; пока замечу только следующее:

Когда началось боксерское восстание, то военный министр Куропаткин находился в Донской области; он немедленно вернулся в Петербург и прямо с вокзала пришел ко мне в министерство финансов с весьма сияющим видом.

Когда я сказал ему: «Вот результат и последствия нашего захвата Квантунской области», – он с радостью мне ответил:

– Я с своей стороны этим результатом чрезвычайно доволен, потому что это нам даст повод захватить Манджурию.

Тогда я его спросил: «Каким образом он хочет захватить Манджурию? Что же он хочет Манджурию сделать тоже нашей губернией?»

На это Куропаткин мне ответил:

– Нет, но из Манджурии надо сделать нечто в род Бухары.

Итак, вследствие захвата Квантунского полуострова, произошли следующие события.

1. Уничтожение нашего влияния в Корее, для успокоения Японии (что и было оформлено протоколом соглашения 13 апреля 1898 г.).

2. Нарушение секретного договора, состоявшегося с Китаем и заключенного в Москве во время коронации.

3. Начало захвата Китая различными державами, которые рассуждали так: если Россия позволила себе захватить Порт-Артур и Квантунский полуостров, то почему же нам также не заниматься захватом? И начали захватывать отдельные порты и требовать от Китая различных концессий под угрозой принудительного воздействия.

Такого рода расхват Китая возбудил тамошнее население и явилось боксерское восстание, которое проявлялось в 1898 году довольно нерешительно; в 1899 г. – значительно усилилось и, наконец, в 1900 г. вызвало репрессивные меры со стороны европейских государств.

Сначала к этому боксерскому восстанию китайское правительство относилось индифферентно, не принимая никаких мер для его подавления, а, в конце концов, тайно начало ему содействовать. Это и вызвало со своей стороны вооруженное вмешательство иностранных держав.

8 июня 1900 г. последовала кончина министра иностранных дел графа Муравьева. Из предыдущих моих рассказов видно, что по случаю бедственной политики Муравьева на Дальнем Востоке я с ним совершенно разошелся, и между нами сохранились только официальные отношения. В мае и начале июня резко выразилось в Китае боксерское восстание. Это было последствие политики, внушенной Муравьевым, захвата китайской территории. Я не сомневался в том, что эта политика приведет к бедствиям. Когда разразилось боксерское восстание и послы европейских держав в Пекине оказались в