Воспоминания - Сергей Юльевич Витте

Вследствие этого, с тех пор Муравьев начал относиться ко мне, как к министру финансов, крайне враждебно.

Таким образом Муравьев, с которым я был в самых лучших отношениях, переменился ко мне из-за того предположения, что будто бы я содействовал назначению министром внутренних дел не его, а Сипягина.

Плеве, когда был назначен министром внутренних дел Горемыкин, был также убежден в том, что не он назначен министром внутренних дел, а Горемыкин, тоже под моим влиянием и назначен именно потому, что я был против назначения Плеве.

Таким образом я нажил себе двух недоброжелателей, весьма сильных – Плеве и Муравьева, которые были вполне убеждены, что это благодаря мне: первый – в 1895 году, а второй в 1899 году не получили назначения министрами внутренних дел, хотя из моего предыдущего изложения видно, что оба эти предположения, как Плеве, так и Муравьева – были совершенно не верны.

Говоря о Горемыкине, как министре внутренних дел, я должен попутно сказать несколько слов о Рачковском.

Рачковский еще при Императоре Александре III был назначен заведующим тайной полицией в Париже.

Когда мы сблизились с Францией и Император Александр III вошел в соглашение с французской республикой, то параллельно с этим фактом значительно увеличилась и роль Рачковского в Париже. Во-первых, потому, что французы начали относиться совсем иначе к тем нашим революционерам, которые производили террористические акты в России и находили себе приют во Франции. Во-вторых, потому что Рачковский несомненно был чрезвычайно умный человек и умел организовать дело полицейского надзора. Несомненно, как полицейский агент, Рачковский был одним из самых умных и талантливых полицейских, с которыми мне приходилось встречаться. После него все эти Герасимовы, Комиссаровы, не говоря уже о таких негодяях, как Азеф и Гартинг – все это мелочь и мелочь не только по таланту, но и мелочь в смысл порядочности, ибо Рачковский, во всяком случае, гораздо порядочнее, чем все эти господа.

Значению Рачковского содействовало и то, что он был в Париже при послах: Моренгейме и затем Урусове, людях совершенно бесцветных и не могущих иметь никакого значения. Так что Рачковский во многих случаях вследствие своих дарований мог оказывать большее влияние к сближению с Францией, нежели послы. Влияние это он оказывал или непосредственно через министра внутренних дел и дворцовых комендантов, или же при посредстве самих же этих послов.

Насколько Рачковский имел значение, можно видеть из того, что, как я помню, президент французской республики Лубэ говорил мне, что он так доверяет полицейскому таланту и таланту организации Рачковского, что, когда ему пришлось ехать в Лион, где, как ему заранее угрожали, на него будет сделано нападение, то он доверил охрану своей личности Рачковскому и его агентам, веря больше в полицейские способности Рачковского, нежели поставленной около президента французской охране.

Когда в 1899 году Государь Император уехал в конце августа за границу, то, как я говорил, в скором же времени я предпринял путешествие по России; вскоре также уехал и Горемыкин в качестве министра внутренних дел.

С Горемыкиным поехали: инженер Балинский, сын известного психиатра Балинского, затем полулитератор, полуагент тайной полиции М.М. Лященко, который кончил свою карьеру в сумасшедшем доме, сын кавалерийского генерала, и, наконец, в Париже к Горемыкину пристал Рачковский.

Таким образом дальнейшее путешествие они совершали вместе, причем Горемыкин тогда еще был министром внутренних дел.

Они все вместе поехали в Англию; путешествовали по Англии и входили там в какие-то соглашения с различными промышленными фирмами, между прочим, и в соглашение, касающееся сооружения на эстакадах круговой железной дороги вокруг Петербурга.

В то время агентом министерства финансов в Париже был известный Татищев. Я говорю «известный» по причинам, которые я объясню далее.

Вот этот Татищев мне, как министру финансов, рапортовал, что вот, мол, поехал Горемыкин с такой своей свитой; совершал путешествие по Англии и входил в такие-то соглашения, весьма неприличные, с промышленными фирмами, что он, Татищев, не смеет думать, что об этом знает сам Горемыкин, но несомненный факт (чему он представил доказательства), что вся его свита брала от этих промышленников различные промессы.

Но из описания этого дела Татищевым было ясно, что если сам И.Л. Горемыкин во всех этих промессах и не участвовал, то во всяком случае, ему о них было безусловно известно.

Нужно сказать, что Горемыкин относился весьма симпатично к Рачковскому, как к своему агенту в Париже, и между ними были самые лучшие отношения. Так что, когда впоследствии Горемыкин сделался Председателем Совета Министров, то он сейчас же снова приблизил к себе Рачковского; Рачковский даже поселился у Председателя Совета Министров в доме министерства внутренних дел на Фонтанке.

Это донесение Татищева я положил в архив министерства финансов.

В то время моим секретарем (а может быть, я хорошо не помню, и директором канцелярии) был Путилов, который впоследствии был управляющим дворянским и крестьянским банками, затем ушел с этого места вместе со мною, когда я покинул пост Председателя Совета Министров. Ныне он находится Председателем правления Русско-Азиатского банка.

Я сказал – известный Татищев потому, что Татищев служил прежде в министерстве иностранных дел и был блестящим дипломатом; он был католик и, в сущности говоря, правил посольством в Вене в то время, когда послом там был Новиков.

Когда вспыхнула Турецкая война, то Татищев был большим противником наших близких и дружеских отношений с Германией. Вообще он был против нашего сближения с Германией. Поэтому, как уверял сам Татищев, и что весьма вероятно, под влиянием Бисмарка он должен был покинуть пост секретаря венского посольства: тогда он поступил в добровольцы и пошел на войну. На войне он заслужил Георгиевский крест и затем вернулся в Россию.

Нужно сказать, что, с одной стороны, хотя и очень вероятно, что действительно указания Татищева на интриги Бисмарка были правильны, но, с другой стороны, – Татищев вел себя не вполне соответственно своему положению в Вене, так как он жил с известной в то время опереточной певицей, на которой потом и женился. Вообще он вел себя в этом отношении не так, как было бы желательно для столь видного дипломата. Его даже обвиняли в продаже иностранцам документов и этому обвинению верили как Император Александр III, так и Императрица.

Все эта передряги выбили его совсем из колеи, и тогда я, зная Татищева, как человека крайне талантливого и способного, предложил ему место агента министерства финансов в Лондоне, которое он и занимал все время до вступления на пост министра внутренних дел Плеве. Когда Плеве занял этот пост, Татищев поступил в министерство внутренних дел.

Кроме того, Татищев известен своими различными литературными трудами, статьями в «Новом Времени» и довольно капитальным трудом «История Царствования Императора Александра II».

В то время, когда