Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

На юге, у Черного моря, три немецкие армии под командованием Эриха фон Манштейна контролировали большую часть Крыма. Ostheer (германская армия на Востоке) пока не удалось захватить Ростов, Керченский полуостров и Севастополь. Это собирался сделать Манштейн. Но главное наступление планировалось в украинском секторе, где группа армий «Юг» (включая 6-ю армию Фридриха Паулюса и 4-ю танковую армию) должна была прорваться на восток к Донецкому бассейну и Воронежу, расположенному на берегу Дона (Бок получил приказ обойти Воронеж). Затем 4-я танковая армия должна была двинуться на юг, оставив Дон с левого фланга, дойти до его излучины, в 60 милях от Сталинграда и Волги – последней естественной преграды Сталина. В директиве говорилось: «В любом случае следует попытаться достигнуть самого Сталинграда или же, по меньшей мере, подвергнуть его воздействию нашего оружия в такой степени, чтобы он перестал служить военно-промышленным и транспортным центром». Конечная цель группы армий «Юг», после уничтожения Сталинграда, наступление на юг между Волгой и Доном в направлении Северного Кавказа. Части немецких сил, сосредоточенных в районе Черного моря, было приказано двигаться строго на юг, взять Ростов-на-Дону и продолжить наступление к нефтяным месторождениям Баку. Жизненно важно для успешного проведения операции, чтобы после форсирования Дона эти огромные армии наступали на Кавказ плечом к плечу, Волга с одного фланга, Черное море – с другого, на фронте шириной 800 миль. Как только будет взят Кавказ, война на Востоке закончится. В результате, сказал Гитлер Геббельсу, Россия «будет для нас тем, чем Индия для Британии»[1301].

Гитлер назвал свою наступательную операцию «Блау». Сталин, как годом ранее, получил надежную разведывательную информацию относительно гитлеровских планов и, как годом ранее, не обратил на нее внимание. Он считал, что любые действия в украинском секторе являются отвлекающими ударами, основное наступление немцы планируют на Москву. Как годом ранее, события показали, что Сталин ошибался. Подготовка к операции «Блау» началась в Крыму 8 мая, когда немцы перешли в наступление на Керченском полуострове. Все закончилось через неделю. Немцы взяли в плен 170 тысяч русских солдат, которые, выполняя приказ Сталина, стояли насмерть. Но немцам не удалось захватить Севастополь. Затем, 12 мая, Красная армия перешла в наступление с Барвенковского выступа в направлении Харькова – почти 650 тысяч солдат, тысяча самолетов, 13 тысяч орудий и 1200 танков. Автором контратаки, получившей одобрение Сталина, был командующий Семен Тимошенко и первый секретарь ЦК Украины Никита Хрущев. В течение трех дней советские войска гнали немцев на запад и оголили свои фланги. Хотя гитлеровские генералы призывали к фронтальной обороне Харькова, фюрер назвал советское наступление «незначительным» и отказался вносить изменения в генеральный план. Вскоре выяснилось, что он был прав, когда армии Паулюса и Эрвина фон Клейста зашли с флангов и через неделю окружили советскую армию. У Сталина не было резервов, которые бы он мог перебросить на этот участок фронта. 22 мая стало ясно, что советские войска потерпели полное поражение; почти 240 тысяч советских солдат попали в плен, русские потеряли большую часть орудий и все танки. Хрущев, которого Сталин вызвал в Москву, чтобы тот объяснил, почему все пошло не так, решил, что его расстреляют. Хрущев остался жив, но не потому, что Сталин проявил милосердие, – ему было чуждо милосердие, – а потому, что Сталин верил в мотивирующую силу страха[1302].

В Харьковском и Керченском сражениях Сталин потерял более 410 тысяч человек убитыми и взятыми в плен, до начала операции «Блау». Учитывая, что очень немногим красноармейцам удастся выжить в немецких лагерях смерти, русские потери в мае в два раза превысили общие потери армий в Гражданской войне в Америке и составили половину потерь Британии и доминионов за четыре года Первой мировой войны. Гитлер, тщательно изучавший Клаузевица, придерживался его авторитетного мнения, что сначала следует уничтожить вражескую армию, а уже потом захватывать города. К концу мая для немцев были открыты все дороги на восток и на юг[1303].

Несколькими месяцами ранее Черчилль высказал мрачное предположение, которое король Георг записал в дневнике: «Если к весне с Россией будет покончено и Германия возобновит здесь блицкриг, всем нашим надеждам на победу и помощь Соединенных Штатов будет не суждено сбыться, если только Америка к тому времени не пришлет нам сотни самолетов и т. п. …» Король, скорее всего, перепутал блицкриг с блицем, но не в этом дело; Гитлер перейдет в наступление на Британию, когда Сталин будет вне игры, а Америка в нее еще не вступит[1304]. 31 мая Рузвельт телеграфировал Черчиллю: «Мне кажется, что русские находятся в крайне затруднительном положении и оно может ухудшиться в последующие несколько недель»[1305].

Пессимизм Рузвельта был частично обусловлен двухдневными переговорами с советским министром иностранных дел Молотовым, который прибыл в Вашингтон из Лондона 29 мая с требованием немедленно открыть второй Европейский фронт и увеличить поставки по ленд-лизу, в противном случае Россия окажется в ужасном положение, и это еще мягко сказано. Что касается второй просьбы (поставки), то Рузвельт объяснил, что каждый корабль, который уходит в Россию, сокращает список кораблей, необходимых для переброски солдат в Британию для осуществления операции по высадке во Франции. Чтобы успокоить Молотова, Рузвельт согласился сделать официальное заявление (текст продиктовал Молотов) после возвращения Молотова в Москву: «В ходе переговоров была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году». В этом вопросе Рузвельт проявил политическую дальновидность, поскольку знал, что Черчилль считает открытие фронта в 1942 году стратегически невозможным. Президент перебросил мяч на половину поля Черчилля. Как позже написал Гарриман, Рузвельт считал, что Советскому Союзу второй фронт требуется только для того, чтобы поднять боевой дух своих солдат, только и всего. Поднять советский боевой дух – это единственное, что мог позволить себе Рузвельт, поскольку, как он сказал Молотову, немецкие подводные лодки мешают осуществлять поставки в Советский Союз. Гарриман понимал, что заявление Рузвельта «обеспечит занятость целого поколения… историков, которые будут воспевать его достоинства в бесчисленных книгах и журналах». Однако масштаб этого события следует рассматривать в контексте времени, а в то время заявление Рузвельта помогло сохранить союз, несмотря на то что все это напоминало «потемкинскую деревню»[1306].

Молотов провел неделю в Лондоне перед поездкой в Вашингтон. Там они с Иденом обсудили мирный договор об оказании взаимопомощи во время войны и в течение двадцатилетнего послевоенного периода и достигли договоренности относительно того, что вопрос о границах будет обсуждаться после победного окончания войны. Черчилль был готов изменить свою давнюю позицию по этому вопросу и удовлетворить требования Сталина относительно довоенных границ и стран Балтии. Позже Черчилль написал: «Мое мнение относительно стран Балтии не изменилось, но я чувствовал, что больше не смогу настаивать на нем». Корделл Халл был категорически не согласен и в телеграмме Уайнанту, которую одобрил Рузвельт, угрожал разорвать все отношения, если Британия удовлетворит требования Сталина. Для Халла на кону были положения Атлантической хартии. Кроме того, он настаивал на том, что все пограничные вопросы должна решать после войны новая всемирная организация (он яростно отстаивал необходимость создания такой организации). Союз был на грани развала. И Рузвельт сказал британцам, что устное обещание второго фронта «должно снизить дипломатическое давление на Англию» в отношении послевоенных границ. Иден внес предложение, и, к его удивлению и облегчению, Молотов согласился. Это были мастерски проведенные переговоры: русские и американцы остались довольны, и союз продолжил свое существование[1307].