Князь Ядыгар (СИ) - Агишев Руслан

К моему удивлению этот божественный запах, заставлявший сжиматься мое сердце, шел от костра в паре десятков метров, в который несколько ратников с хохотом что-то ссыпали из холщовых мешков.

– Б...ь, кофе сжигают. Они спятили что ли? Я тут с утра подняться не могу, а они мое спасение в грязь и уголь втаптывают, – чуя мое нетерпение даже смирная коняга подо мной прибавила ход. – Эй! Православные! Стоять! – для пущего эффекта я даже на стременах привстал. – А ну брось! Положь! Брось, говорю!

И один и второй, недоуменно глядя на меня, положили мешки обратно в кучу, где лежало еще с десяток таких же аккуратных пузатых мешочков килограмм на пять-шесть.

– Что лаешься боярин? – с вызовом спросил первый ратник, коренастый мужик с лицом, густо покрытым оспинами. – Не видишь дело делаем? Нехристи вона лошадок чем кормили, изуверы, а с нас-то какой спрос? Вона, погляди! – бурой от грязи рукой он хватанул горсть зерен кофе и протянул мне. – Совсем скотину умучали. Горечь с них одна и желчь. А ты вона лаешься.

Я же на это молча офигевал... Эти два товарища видимо приняли кофейные зерна, упакованные в небольшие мешочки, за корм для лошадей. Распробовав же, решили все это сжечь.

– Сразу и не разглядел, воины, – примирительно пробурчал я. – Думал, что плохое удумали. Вот вам, выпейте за мое здоровье, – я подбросил в сторону рябого небольшую серебряную монетку, которую тот тут же алчно поймал и снова с жадностью уставился на меня. – А это еще одна, – новая монета взлетела и тут же исчезла в руке ратника, для которого, судя по его растянувшейся в улыбке роже, я стал милее родных отца и матери вместе взятых. – За то, что все мешки в мой шатер отнесете. Отдадите все высокому бородачу, что на имя Иса отзывается. Все поняли?! – те синхронно покивали. – Ну и с Богом!

Я высыпал прихваченные пару горстей зерен в платок, решив позже сварить себе настоящего кофе.

– Замучу такого кофейку, – я едва не причмокнул губами, представляя себе будоражащий аромат и горечь настоящего восточного напитка. – … Хм, что это я размечтался? Как бы Ваня там раньше времени не набрался, а то потом с ним и говорить не о чем. Спаивают его, собаки... То-то у него в конце концов крыша поехала. Лучше бы кофе пил, все был башка лучше варила.

Это мелькнувшая в голове мысль, к сожалению, сразу же исчезла; я увидел кто меня встречал у царского шатра. «Мать его, Ваня! Неужто меня ждал тут, с чаркой. Б...ь, чарка-то с ведро!». Улыбающийся Иван Васильевич, действительно, встречал меня с большим кубком, из которого то и дело что-то отхлебывал.

– Прости меня, Великий Государь, опоздал, – я мигом слетел с коня и подходил к царю со смиренной миной на лице. – Грязь кругом, утонуть можно.

К счастью, гроза миновала. Царь милостиво всучил мне принесенную кем-то чарку и исчез в шатре. Я же, смахнув пот со лба, поплелся за ним. Мне предстояло тяжелое испытание: много «жрать» и пить, оставаясь при этом в ясном сознании.

Дождался подходящего момента я с трудом, из последних сил отбиваясь от попыток окружающих меня споить и накормить. Особенно усердствовал князь Курбский, как на грех, заметивший, что я не почти не притрагивался к чарке. Он тут же поднял хай до небес, крича, что я брезгую царским подарком и ими всеми, его ближниками.

– Выпей с нами, князь, – раскрасневшийся Иван Васильевич поднялся, пошатываясь; остальные гости тоже уставились на меня. – Негоже таком молодцу, подарившему нам сей славный град, отказывать от чарки вина.

«Княжеская падла, стукнул! Гад! И Ваню не с проста спаивает... Ладно, погоди, погоди. Сейчас я тебе такого заверну...». Я тоже вскочил и поднял чарку.

– Великий Государь, прости меня, дурака, – едва я начал с такого странного вступления, как гудящий шатер начал понемногу затихать; кто-то переспрашивал у соседа, чего не недослышал. – Виноват я перед тобой, милостивец. Ты простил меня, к себе приблизил, братом молодшим назвал, а я, гад такой, обманул тебя, – вот тут-то уже замолчали все, погружая шатер в настоящее безмолвие; кажется даже рынды сделали пару шагов в мою сторону после такого признания. – Скрыл я от тебя кое-что...

Я пытался заинтриговать собравшихся все сильнее и сильнее, надеясь, на взрывной эффект. Но, кажется немного переборщил с этим. Не выдержав, царь с громким стуком поставил свою чарку на стол и буркнул:

– Молви уже. Не тяни!

– Повинен я перед тобой Великий Государь в том, что скрыл от тебя еще одного доброго воина, который град Казань под твою длань вернул, – лицо мое было полно раскаяния и сожаления. – Воин этот геройский встречен мною был в пленниках, где сам освободился от двух дюжин стражников. Когда прослышал он про войско твое, то выбрался он из темницы и собрал из бывших пленников ватагу. После чего аки сокол бросился на беев татарских и их дружины. Метался он с верными людьми по граду и разил без устали стражников татарских.

Подвыпившие гости и сам царь все сильнее и сильнее проникались этой историей, которая моими словами обретала поистине сказочные подробности. Надо было видеть их горящие глаза! Кто даже порывался встать и искать этого героя самолично, но его хватали за рукава шубы и усаживали обратно. Царь же забыл и про вино, и про уставленный яствами стол.

– … И осталось за его спиной лишь два десятка удалых верных молодцов, что пораненные везде были, а поперед них стояли сорок сороков злых татар с вострыми саблями и пиками, – играл я голосом, в нужный момент нагоняя жути. – Но не сломить было его, не испугать. Повернулся он к своим верным товарищам и воскликнул. Не убоимся смерти, братья! Ведь веру православную защищаем, святыни христианские от ворога обороняем!

«Мать его, Ваня заплакал!». От удивления я даже запнулся.

– Хватит, князь, хватит, – царь подошел ко мне, утирая лицо. – Мочи больше терпеть нет. Всю мою душу ты вымотал. Сказывай, давай, где такой герой обретается? Где тот, кто столько душ православных спас и за веру святую не убоялся смерть принять?

Внутренняя топча ногами и хлопая в ладони, я мигом метнулся к выходу и уже на улице махнул рукой Михаилу. Тот же меня не подвел! В царский шатер вошел настоящим орлом – гордый взгляд, широко раздвинутые плечи, небрежно колыхавший за плечами плащ, блестевшие золотом и драгоценными камнями доспехи. С глубоким поклоном царю и гостям он остановился и с чувством выдал то, о чем мы заранее договаривались. Когда же расчувствовавшийся царь вновь встал на ноги, Михаил приступил к главному.

– Ничего, Великий государь, не прошу. Ни золота, ни серебра, ни угодий. Лишь одна у меня просбишька есть, – шушукавшиеся гости уже с диким любопытством смотрели на того, кто ничего не хотел от царя. – Все эти годы в неволе жил я лишь одним, что когда-нибудь, хоть через десять, хоть через двадцать годков, смогу лицом к лицу встретиться со своим врагом. Лишил он меня деток, женку обесчестил, меня оклеветал перед честным обчеством...

В этот момент в полумраке огромного шатра мне каким-то чудом удалось поймать взгляд князя Курбского и увидеть всю гамму чувств: от жадного любопытства (кто этот разодетый в пух и прах незнакомец? Не очередной ли проходимец и искатель царских милостей?) и до страха (Он же умер! Сгнил в степях, как и обещал купец!).

– Дозволь мне Великий Государь выйти с ним на божий суд, ибо вот он здесь, – присутствующие едва не повскакивали с мест, пытаясь понять, на кого Михаил указывает. – Князь Курбский...

Все занавес падает! Первый акт драмы отыгран! Актеры готовятся ко второму, кровавому...

Глава 6

Отступление 9

Новгородская летопись [отрывок]

«... И явил Великий Государь свому молодшому брату Ядыгару милость, восхотеша быть его божатем [крестным отцом]. Возрадовался сначала Ядыгар, всей душой возжелаша святого крещения. Потом же горько печаловатися, не имати достойного отдарка для божата. Возрыдал Ядыгар у лика Богородицы, оратая Христородицу послати богатый отдарок для Великого Государя. На вторую седмицу услыша он громкий глас Богородицы и возликовати всем сердцем. Молвила тогда пресветлая Христродица...