Князь Ядыгар (СИ) - Агишев Руслан

Вот теперь-то, когда у меня на руках появился неплохой козырь, можно было и сыграть с Курбским партию, на кону которой была и моя жизнь и билет домой. Было абсолютно понятно, что оттягивать разрешение нашего конфликта вечно было невозможно. Как бы я ни старался сгладить все острые углы, решить все миром не получалось. Князь Курбский определенно увидел во мне угрозу своему положению при дворе. Преподнеся ключи от Казани Ивану Васильевичу на золотом блюде я, сам того не желая, становился мишенью для всех, кто метил или уже являлся царским фаворитом.

В те дни, я к сожалению еще мало представлял, насколько жесткими могут быть здесь подковерные игры и во что могут вылить разборки между боярами. И строя свои планы по выведения из игры князя, я мнил себя едва ли не гением внутренней борьбы. Однако, правда жизни оказалась для меня очень горькой. Для местных, стоявших в тени Курбского и поднаторевших за десятилетия междоусобных местничных воин, моя вознябыла «видна за километр» и прекрасно ими «читалась». Словом, после каждого моего нового шага меня ждал очередной сюрприз.

P/s. Уважаемый читатель, в последнее время развелось столько попаданцев всех мастей, что голова идет кругом. Одним нравятся вселенцы в жителей магических миров, другим - попаданцы в постапокалиптическую Землю, третьим - наши современники в прошлом. Историю обо всех разом написать вряд ли возможно. Вследствие этого предлагается провести ЭКСПЕРИМЕНТ и написать историю о попаданце, которого выберет сама читательская аудитория. Сделать свой выбор можно заполнив предложенную ниже небольшую анкету по ссылке - https://docs.google.com/forms/d/e/1FAIpQLSeLi04P--bGOy362YmzKmUKbWthzU7umPcMX3w3CHQlzBhW0A/viewform

Проголосовало уже 33 человека

Глава 5

Отступление 7

Новгородская летопись [отрывок].

«… Вошедши в царский шатер неизвестный вой в шеломе золоченном с барницей. Надеты на ем бахтерец с зерцалами, да искусно выделанное корзно цвета синего. Узреша Великога Государя бил челом он и испросил службы под царской дланью. Молвил тогда царь Иван Васильевич: «Службы моей алчешь, а кто ты еси не сказываешь». Отвечал вой: «Мишка я сын Алексия из Москов града. В плену у поганых обретался и нужду великую терпел. Услыша про войско Великога Государя, стал ратиться с погаными. Вельми много я побил врагов православной веры с сотоварищами. Из темниц темных выпустил сорок сорок душ православных, что в плену обреталися и горя мыкали». Возрадовался тогда царь Иван Васильевич и стал Богу молитися за души православные, новыя жизнь обретшие. Молвил царь: «За заслуги твои великая чего еще желаешь?». С горестью сказывал вой: «Узреша я, Великай Государь среди твоих ближников ворога сваго кровнага, что любушку мою и деток малых жизни лишил, а меня поганыя продал. Милости твоя прошу ратиться с ворогом, князем Курбским»».

Отступление 8

Карамзин Н. М. История государства Российского. В 11 т. Т. 8. Москва, 1803. [отрывок].

«... Указанное сообщение, где летописец упоминает некого «Мишку сына Алексия» на победном пиру царя Ивана Васильевича, представляет собой довольно любопытную историческую загадку, решить которую пытались многие историки. Чрезвычайно многое в летописном сообщении вызывает закономерные вопросы: и личность самого участника тех событий, и его роль в осаде Казани, и довольно странное обвинение в адрес одного из ближайших сподвижников Ивана Васильевича князя Курбского. Пожалую, здесь уместно будет привести мнение известного российского медиевиста Куприянова Р. С., которому, по нашему мнению, удалось наиболее удачно отразить всю противоречивость данной фигуры. «... Представляется несомненным, что в летописи описан некий собирательный образ, который вобрал в себя черты и удачливого воителя – победителя казанского войска, и одного из бояр – соперников Курбского за царскую милость, и некого народного героя – защитника обездоленных и ходатая за них перед сюзереном». Действительно, согласимся, что, например, как никому неизвестного человека могли пустить на царский пир или откуда у бывшего пленника оказались такие богатые доспехи. Заметим, что стоимость описанных в летописи одежды, оружия и доспехов была существенной и позволить ее могли лишь бояре либо приближенные царя.

Можно согласиться с указанной версией, если бы фигура таинственного «Мишки сына Алексия» не упоминалась и в ряде других источников. В частности, в Ипатьевском списке Лаврентьевской летописи отмечается, что некого Михаила, бывшего московского воеводу, действительно, освободили из казанского плена. Довольно любопытным представляется описанный в летописи его вклад в Троице-Сергиевы лавру. Летописец подробно перечисляет более десятка драгоценных предметов – один золотой кубок, два серебряных блюда, четыре десятка золотых динаров, шесть перстней с красным и зеленым камнями, которые бывший пленник внес в обитель во спасение православных душ. Таким образом, вновь возникает закономерный вопрос – откуда у только что освобожденного пленника такие ценности?».

_____________________________________________________________

Легкий морозец, едва сковавший землю, так и не смог устоять перед сотнями и сотнями ног ратников в сапогах, лаптях и поршнях, которые превратили большую часть лагеря в одно большое грязевое болото. Глубокая колея, проходившая близ моего шатра, наполнилась холодной черной жижей, лишь при одном взгляде на которую пробивала дрожь. То там то здесь чернели грязные лужи с полурастаявшим снегом, через которые с чавканьем пробивались ноги очередного ратника. Еще хуже было лошадям, копыта которых превращались в неподъемные пуды грязи и слежавшегося снега. Бедные животные жалобно ржали, пытаясь тянуть телеги с сеном или водой.

– И это самое лучшее? – Иса с недоумением держал в руке здоровенный мушкет.

Я едва не заплакал от увиденного. Принесенный татарином огнестрельный монстр под 10-12 килограмм весом и ростом едва не с меня даже близко не подходил на ту зализанную красотку фузею, что я когда–то реставрировал. «Охренеть, не встать! Это что за слонобой? Переносная пушка? К черту такие шутки! Да тут в дуло два пальца можно смело засунуть и легко провернуть». Пара, пальцев, действительно, свободно влезла внутрь, позволив определить калибр этого гиганта в 35-40 мм. «Черт! Черт! От этой бандуры для меня никакого толку! Это пушка одного выстрела... Стоп! Да, это же скорее всего ручница для стрельбы каменным или свинцовой дробью. Иса, б...ь, не то принес».

К счастью для меня, Иса, действительно, ошибся, решив, что мне нужен самый внушительный экземпляр русского оружия. После моего разъяснения, он приволок как раз то, что мне и надо было.

– Вот это дело, – с бормотанием я ощупывал довольно ладный мушкет, сразу же мне понравившийся своей ухватливостью. – Вот этот точно хорош. Я бы даже сказал, красавец... Хорошо, теперь тащи сюда всех, кого нашел. Уже, что ли?

Позади него, примерно в полусотне метров, действительно, стояла весьма разношерстная компания, обращавшая на себя внимание своим составом. Большая часть из них была в знакомых мне одеяниях ханской дружины – плотная кольчужная рубашка, ниспадающая примерно до колен; сверху темный халат с глубоким башлыком; сзади приторочен круглый деревянный щит, окованный небольшими железными пластинами; с боку виднелись ножны изогнутой сабли. Остальные напоминали сборище оборванцев. Насколько я видел, у части из них вообще хорошего оружия не было. Пара копий-пик, четыре сабли из дрянного железа и сточенные до рукоятей сиротские ножи. Правда, позже, выяснилось, что местные вои так хитро маскировались от вездесущих русских ратников, норовивших по праву победителя отобрать любую мало-мальски ценную вещь.

– Б...ь, хорошее начало! Иса! – я ткнул пальцем на дружинников. – Воев в сторону, пусть посидят. Остальных ко мне!

Видит Бог, я даже представить себе не мог, с какими трудностями столкнусь при изготовлении этого небольшого металлического устройства – ударного кремневого механизма для нового мушкета. Из четверки притащенных кузнецов один умел ковать лишь подковы, второй чуть больше. Третий, мордастый детина с рваном армяке вообще оказался лишь подмастерье, которому доверяли лишь махать молотом. Последний же кузнец, дедок божий одуванчик, надувая щеки, долго рассматривал кусок моей бересты с рисунками деталей у мушкетного замка. Он так и эдак его вертел, что-то в нем ковырял грязным ногтем, пока, наконец, не изрек, что это слишком тонкая работа. Словом, пришлось всех четверых отправить ковать длинные штыки и подставки для мушкетов. На большее, по всей видимости, они оказались не способными.